— Здравствуй, друг… — Из-под бинтов блестят только глаза и виден рот. Но голос знаком. Хизир подошёл поближе, присел рядом, дотронулся до ладони раненого: — Джават?.. Исмаилов?.. ты!?
— Да, это я… — глаза у раненого широко раскрыты, в них читаются боль и безумие, — знаю, Хизир, тебе есть за что мстить, я тебе помогу… Всевышний поможет…
— Я сделал свой выбор.
— Мир тесен, я слышал про тебя.
— Смотри, смотри, Хизир, что сделали неверные с твоим братом по вере, — заботливо поправляя тряпки под головой у Джавата, тихо проговорил Хошмутдин, — разве люди могут так себя вести по отношению друг к другу? Они никого не пощадили, хоть они и называют себя правоверными, но в их душах шайтан.
Араб уже несколько лет был близко знаком с Джаватом, и было бы очень плохо потерять такого ценного человека: смел, жить без риска не может, непреодолимая страсть к экстриму, невероятно работоспособен. Умеет держать своих людей в узде, прирождённый командир и одновременно — идеальный исполнитель любых поручений, дисциплинирован. И самое главное — твёрдая, крепкая вера. Единственная отрицательная черта характера — садист, но это терпимо, так, мелочь. Тем более каких-либо других чувств кроме ненависти к врагу испытывать не положено.
— Хизир… — Джават вновь застонал, — Хизир, мне больно… — и непонятно — от чего больше боль, то ли от ожоговых ранений, то ли попросту началась наркотическая ломка. Слова даются раненому тяжело, его пробирает крупная дрожь, как в ознобе. Попытался поднять руку, но не в силах превозмочь боль, опустил.
Хошмутдин подал знак парню, сидящему рядом, тот вынул из нагрудного кармана мутный целлофановый пакетик, развернул, в нем оказался, по всей видимости, не раз использованный шприц. Сняв с иглы защитный колпачок, стал готовить инъекцию наркотика.
— Отдыхай, Хизир, — предложил Джават, — ты дома. Расслабься…
— Не напрягайся, Джават, тебе нельзя разговаривать, — араб, расстегнув кармашки своего рюкзака, достал какие-то свёртки, пакетики, — я тебе лекарства привёз. Хорошие, импортные…
— Спасибо, брат… Я самый счастливый человек, брат: Аллах вывел меня на джихад и даровал мне по милости своей тяжёлые испытания.
— Молчи, молчи… — чуть ли не торжественно, как на надгробие, алим положил свёртки на патронные ящики стоящие штабелем у стены. — Трудно было до тебя добраться на этот раз, брат, несколько раз от смерти уходил, но всё-таки довёз, доставил…
Картина получилась душещипательной. Молодой чеченец, для облегчения страданий вколовший своему командиру дозу, от умиления пустил слезу, после чего шмыгнул носом, вобрал в шприц прямо из бутылки водку, выпрыснул на пол, и, протерев иглу платком и надев на него колпачок, аккуратно завернул в тот же пакетик. И только после всех этих манипуляций вытер рукавом накатившую на щетину слезу. При этом Хизир подметил отсутствие мизинца на правой руке «медика», на остальных были заметны шрамы.
Ну как же в этом месте не упомянуть про высшую Любовь!? Если Всевышний вывел тебя на джихад, это означает только одно — ты самый наисчастливейший человек на всей земле. Аллах любит тебя, но и ты должен любить Аллаха, и, кроме того: командира, амира, брата по оружию. Всех! А также благодарить Аллаха за выпавшие на твою долю испытания, страдания, невзгоды и потери — всё это подготовка к вечной жизни в раю. А там всего будет предостаточно. Любви Всевышнего нужно добиваться, её необходимо отстаивать и защищать.
Отстаивая интересы отряда, этот «медик», парень по имени Юсуф и пострадал.
Юсуф — хозяйственник, вроде старшины: заведовал и контролировал приход-расход припасов, занимался благоустройством схронов, вёл прочий учёт — обыкновенная работа, как впрочем, и сама война со дня её начала. Воевать он начал ещё с подросткового возраста, и больше ничего не умел, подобных детей войны было много. А то, что баловался наркотиками — так ведь сопротивленцы — тоже люди, подвержены стрессам, страхам, нервным срывам. Для того чтобы не было тяжёлых психических расстройств внутреннее напряжение необходимо снимать доступным образом, тогда Аллах подбодрит упавших духом, придаст им сил для дальнейшей борьбы.
Часто Юсуф растапливал печку с помощью тротила: дровишки сырые, спичек не напасёшься. Это везде так делается. Но это дело к потерянному пальцу не относится.
Однажды в группу передали солидную гуманитарную помощь — сало в вакуумной упаковке. Сало как сало, свиное, высший сорт. Разве что срок хранение истёк, но это ерунда. Во время джихада этот калорийный продукт вполне разрешается употреблять в пищу: в пути и на войне это Аллахом не запрещается.
Когда Юсуф в очередной раз пошёл на ближайший схрон, обнаружил в герметично закрытой пластиковой бочке дыру и отсутствие нескольких упаковок «сала свиного». Дыру явно прогрызла крыса. Заложив отверстие обломками кирпича, Юсуф, затаив в глубине души досаду, обиду и благородный гнев, удалился, при этом дав обет наказать обидчика и вора.
В следующий раз Юсуфу повезло: на дне ямы огромная тучная крыса аппетитно уплетала шмат сала — Аллах услышал молитвы и сам послал обидчика в руки Юсуфа! Выпрыгнуть из ямы ей не составило бы труда, но ловкий Юсуф опередил: придавил её к земле прикладом автомата. Затем, соблюдая все меры предосторожности и подавив в себе чувство брезгливости, вытащил её наружу. Теперь же, осторожно, чтобы не раздавить, прижал её голову и хвост подошвами ботинок и, поковырявшись в носу, стал размышлять, как поступить дальше. Крыса, распластавшись по земле, скребёт впустую лапами, нехорошо ругается.
К врагу нельзя проявлять милосердие, нельзя быть слабым — этого требует Всевышний. Аллах также требует, чтобы муджахиды были суровы к неприятелю, призывает к тому, чтобы воины чувствовали ненависть и ярость по отношению к врагу — без каких-либо колебаний, а любовь — только к братьям по оружию и по вере. Юсуф перерубил тонкую нить сомнения острым мечом уверенности, значит, так тому и быть.
Крыса, пытаясь освободиться, дёргается, ажно жирные волны по телу колышутся; на своем языке противно изрыгает проклятия в адрес Юсуфа и явно богохульствует. Но Юсуф непоколебим, он сделал решение и разработал план мести. Вынув из кармана разгрузки мощный детонатор, густо поплевал на него, сжал левой рукой заднюю часть животного, а правой ввернул детонатор куда следует, то есть прямиком в задний проход: в другое место враг недостоин. Взрыватель, благодаря резьбе, держался надёжно, из-под беспокойного хвоста жизнерадостно торчал короткий фитиль; лапы ускорили свой ход, в интонациях крысы чувствуется уже горькая обида.
Юсуф зажигалкой поджёг шнур, поднял ногу и воскликнул:
— Аллах Акбар!!!
Но крыса против ожиданий «подрывника» не побежала прочь, а извернувшись, подпрыгнула и вцепилась челюстями в ладонь. Ещё секунда и она бы отгрызла ему пару пальцев! Но не успела: её порвало взрывом, попросту лопнула.
Так Юсуф избавился от врага и потерял мизинец…
Араб переключил внимание на Хизира:
— Сегодня поздно уже, Хизир, отдыхай пока. А завтра за работу: ты выходишь на джихад, чтобы возвысить слово Аллаха. А Аллах — это ислам!
— Что мы будем делать?
— Для начала — пустяк: в условленном месте на окраине города нужно дождаться определённую машину с кафирами, там всё готово. Зелёной тебе дороги во всём! — благословил Араб Хизира, — да хранит тебя Аллах…
…Пока ничего не происходит можно и посидеть в тишине, от нечего делать подумать о жизни. Хизир сидит на ступеньке крыльца едва ли не единственного в этом районе чудом «уцелевшего» полуразрушенного дома на окраине города, забора давно уже нет — это самый крайний дом, метров за пятьсот дальше проходит дорога. Если смотреть со стороны дороги, окраина города представляет собой бесконечную полосу какого-то хлама состоящего из нагромождений переломанного кирпича, блоков, покорёженных железобетонных конструкций. Куски сломанной горелой мебели, штукатурки и цемента — вот что напоминает о том, что эти завалы были когда-то жилыми домами. Будто с гигантской стройки навезли огромные кучи строительного мусора. Но если через эти наворачивания пройти немного дальше или просто взобраться повыше, на какую-нибудь кучу, то откроется вид и на сам город, где мрачно зияют пустыми, просвечивающими насквозь оконными проёмами, многоэтажные скелеты мёртвых домов.
Тяжело смотреть на эти здания, в которых когда-то проживали сотни и сотни счастливых семей, где были уют, тепло, где после работы люди отдыхали, воспитывали детей, а по праздникам беззаботно предавались веселью…
По дороге проехал старенький «москвич». Сидящие в нём люди никому не интересны и не нужны, тем не менее, они всё-равно куда-то спешат. Счастливые люди: в этом хаосе у них есть какие-то житейские дела — может это семья? Машина притормозила перед невидимой отсюда рытвиной, аккуратно объехала, двинулась дальше. Появилась женщина с тяжёлой матерчатой сумкой в одной руке, за другую уцепилась маленькая девочка, наверное — дочь. Вроде бы Хизира не заметили, спокойно прошли мимо. У Хизира тоскливо сжалось сердце: вспомнил свою семью, детство…
