Письмо второе. «Игорёк, любимый мой, когда же я получу письмо от тебя? Мне кажется, что ждать первого письма, именно первого, труднее всего. Потом, наверно, будет легче…»
— Вы о чём шепчетесь, ведьмы? — раздался сзади мужской густой голос. — Что за секреты?
— А вам интересно? — спросила Валя, даже не обернувшись.
— Очень даже.
— Да вот, рассказываю командиру о своих, любовных приключениях.
— А много их было?
— К сожалению, мало. Меньше, чем хотелось бы.
— И когда вы успеваете?
— Используем нелётную погоду, — нашлась Валя. Любопытства у идущего следом прибавилось:
— А как Бершанская на это смотрит? — со смешком спросил он.
— Сквозь пальцы.
— Ну, ну, забавляйтесь. Дело молодое. Только ты выдумываешь всё, я воробей стреляный, меня на мякине не проведёшь.
Потеряв интерес к провожатому, Валя опять перешла на шёпот:
— На чём я остановилась? Ах да… «Потом, наверно, будет легче. Обо мне не беспокойся. Мой командир, старший лейтенант Сыртланова, которой, кстати, ты понравился, — гордись — чувствует себя в воздухе, даже под самым сильным обстрелом, как рыба в воде. Я за её спиной, во второй кабине, песни пою, чтобы она не скучала. К тому же немцы нас почти не обстреливают, не то, что в Крыму. Просто не успевают, бегут сломя голову на запад. Твоё первое письмо я даже во сне видела, держала его в руках, но прочитать не успела. Значит, оно уже в пути, не сегодня-завтра получу. Тоскую, люблю, целую, твоя навеки Валентина…». — Она чуть помедлила и добавила — А третье письмо я ещё не дописала.
— От меня привет, не забудь. И напиши, что я веду за тобой круглосуточное наблюдение, пусть не беспокоится.
В лес на поиски трупа мы, конечно, не пошли. Бершанская не разрешила бы. Да и не до того было — утром мы перелетели на другой аэродром.
Ночь семьсот восемьдесят третья
В полку произошёл несчастный случай — Женя Жигуленко, возвращаясь из ПАРМа, попала в автомобильную аварию, потеряла сознание и её отправили в госпиталь.
— Ничего страшного, кости целы, — успокаивала нас полковой врач Оля Жуковская. — Через несколько дней выпишут.
Размышляя о превратностях судьбы, я бродила возле аэродрома. Что происходит? Нас с Валей едва не изрешетил пулями какой-то бродячий немец или власовец. На счету Жени — более семисот боевых вылетов. Она — настоящий ас, одна из лучших лётчиц полка, в каких переделках не побывала, и вот авария. Не в небе, на земле. Впрочем, действительно, ничего страшного не произошло: я и мой штурман живы-здоровы, отделались, как говорится, лёгким испугом, а Женя… Нет худа без добра, пусть отдохнёт немного от войны. Веселья в полку поубавится, но ненадолго. Женя — неугомонная, жизнерадостная, очень музыкальная девушка, знает наизусть все женские арии из «Евгения Онегина» и «Пиковой дамы». Часто с удовольствием исполняет их по просьбе подруг…
— Магуба, загляни ко мне, — Лейла приглашала меня в свои «хоромы», под крыло самолёта.
Я подошла, улеглась на брезент.
— Поздравляю тебя, — Лейла поцеловала меня в щёку.
— С чем? — удивилась я.
— Взгляни, — она указала на карту. — Сегодня мы перелетим через границу. Я так мечтала об этом дне, вернее, об этой ночи. Думала: пересечём границу, сбросим бомбы на цель и будь что будет.
— Известно, что будет, — я ткнула пальцем в Берлин. — В полосе нашего фронта.
— Да, на пути полка, примерно 750 километров по прямой. Долетим?
— Конечно, мне хотелось добавить для точности «Не всё», но я решила повернуть разговор на другое: — Ахмет пишет? Уже выписался, наверно.
— Да, летает. Привет тебе от него.
— Привет и всё? Хоть бы ручку поцеловал.
— Он не в настроении — погиб командир эскадрильи. На его глазах.
— Понятно. Прощаю…
Женя Жигуленко отдыхать в госпитале не захотела, вечером появилась на аэродроме — в халате и тапочках, весёлая, шумная, как весна. Сбежала.
«Сорвиголова, — огорчённо подумала я. — Будь моя воля, отправила бы её обратно».
Девушки встретили беглянку как героиню. Она торопливо рассказывала:
— Открыла глаза, не пойму, куда попала: светлая комната, роскошная постель. Вспомнила всё, сообразила — госпиталь. Думаю — как глупо. Ощупала себя — всё на месте, только голова немного побаливает. Вошёл врач, я взмолилась: «Отпустите! У меня ничего не болит, полк будет выполнять очень важное задание…» И улыбаюсь ему самой обворожительной, как мне казалось, улыбкой. Не помогло. Лежите, говорит, спокойно, это самое важное задание. И ушёл. Я полежала немного, всё обдумала и быстренько сориентировалась. Перво-наперво установила, где склад. Подхожу, говорю кладовщице: голубушка, дай мою одежду, я её почищу, меня завтра выписывают. Она смеётся, пальчиком грозит: «Сбежать хочешь? Марш в палату!» Делать нечего, выбралась на дорогу и на попутной машине — сюда.
Ликование длилось недолго: из госпиталя пришла машина, и беглянку под охраной увезли обратно. Если прочитаете в какой-нибудь книге, что раненый сбежал из госпиталя, и это сошло ему с рук, не верьте. Порядок есть порядок, без него никуда…
Наши войска уже вели бои на территории Польши. Полк получил задание нанести удары по переправам и дорогам в районе Белостока, которые были забиты отступающими частями противника.
Как обычно — взлетели, набрали высоту, легли на курс. А на душе светло, пою про себя: «Широка страна моя родная.» Удивляюсь, что Валя молчит, спрашиваю:
— Где мы?
Она словно ждала моего вопроса, весёлым голосом, громче, чем всегда, ответила:
— Через две минуты — граница. Польша!
«Приступаем к освобождению Европы, — подумала я с гордостью. — Что бы ни случилось, свою миссию мы выполним. По-другому нельзя. Рокот наших моторов для поляков сейчас, наверное, самая сладкая музыка».
— Ура! Ура! Ура! — выкрикнула Валя с воодушевлением и ворчливо добавила — Опять работаю за двоих.
— Я кричала вместе с тобой, только мысленно.
— Ты права. Выразить вслух словами то, что мы испытываем в эти мгновения, невозможно.
— Стихи напиши, — сказала я серьёзно.
— Попробую, только вряд ли что получится. Очень правильно замечено: лицом к лицу лица не увидать. Кто бы другой написал, я бы послушала… До цели десять минут…
Над переправой висели САБы, качались световые столбы прожекторов. Я легла на боевой курс. Отчётливо видела тёмную полоску, пересекающую реку. Взрывы слева и справа. На моих глазах полоска оборвалась — прямое попадание. Это работа Никулиной — Рябовой. Ничего не скажешь — молодцы.
Наш самолёт качнуло — Валя сбросила сразу четыре бомбы. Теперь уходить. Я резко отвернула влево, в сторону реки. Прожекторы, как ни старались, нас не поймали. Восстановить переправу гитлеровцам теперь не удастся, не позволим…
Это была незабываемая ночь-максимум. Когда приземлился последний самолёт, девушки запели «Гвардейский марш», хотя и шатались от усталости.
Засыпая, я услышала радостные возгласы:
— Жигули! Жигули!
Так называли Женю Жигуленко её самые близкие подруги. Сон как рукой сняло. «Неужели опять…» Я приподнялась и увидела, что Женя — в форме — исполняет с подругами какой-то первобытный танец. Успокоилась, снова легла и сквозь сон услышала голоса:
— Здорово попало?
— Ограничились строгим внушением…
Давно я так не спала, как в этот день, — без снов, без галлюцинаций.
В августе 1944 года на нашем фронте шли бои местного значения. После катастрофического поражения в Белоруссии немцы начали возводить на территории Польши мощную оборонительную систему, включающую множество прожекторов и зенитных установок. В Восточной Пруссии совершенствовались старые и создавались новые долговременные железобетонные сооружения. Общая протяжённость траншей и противотанковых рвов, проволочных и минных заграждений, прикрывающих Берлинское направление, исчислялась тысячами километров.
Наши наземные войска вгрызались в оборону немцев, захватывали отдельные населённые пункты, плацдармы. А полки ночных бомбардировщиков делали своё дело — наносили удары по вражеским позициям, лишали гитлеровцев отдыха и сна…
18-го августа мы прилетели на новый аэродром, расположенный возле деревни Куровице, разместились в красивом белом доме с колоннами. Это было имение какого-то богатого польского пана, удравшего с немцами.
После шалашей и землянок военная судьба преподнесла нам, как на блюдечке, просторные светлые комнаты, старинный парк с тенистыми аллеями, большой пруд. «Шикарная» жизнь, однако, продолжалась недолго — два дня. Среди нас нашлась принцесса на горошине, которой почудилось, что где-то под полом тикает часовой механизм. И хотя на стене дома красовалась надпись «Разминировано», Бершанская приказала нам переселиться в парк, под деревья. Погода стояла тёплая, в имении нашлась солома, и мы без особого сожаления покинули панские апартаменты. Ждали, что дом вот-вот взлетит на воздух, но он так и не взлетел. Шутки по этому поводу сыпались, как из рога изобилия:
