— Да что ты говоришь?!
Дальше я стал рассказывать, как перешел линию фронта, о заложниках, которые, по словам Шамиля, живы и здоровы.
— Вот сейчас он говорит, что мы вместе пойдем, и я все сам увижу.
— Можешь что-то сказать о наших войсках? — спросил Сидоренко и осекся. Я почувствовал, как на другом конце провода он прикусил язык.
И у бывалых журналистов, случается, вопросы летят дальше здравого смысла.
— Войска окружили село. В планы командования не посвящен.
— Да-да, конечно, — поспешно ответил шеф. — Можешь дать трубку Шамилю?
— Мой редактор хочет задать тебе несколько вопросов, — я повернулся к Шамилю.
Он молча взял трубку, выслушал вопрос и запальчиво стал говорить уже известные мне вещи, требовать на переговоры премьера, угрожать новыми акциями мести.
Закончив тираду, он попросил меня выйти. Минут двадцать я стоял в коридоре, размышляя о странностях восточного гостеприимства, потом дверь скрипнула, в ломаном луче возникла фигура. Она сказала:
— Пошли со мной!
Боевик повел меня по улице.
— Мы идем к заложникам? — спросил я.
Сопровождающий не ответил. Это навело меня на мысль, что дружеское расположение Шамиля закончилось. Восточные люди непредсказуемы. Когда Шамиль был моим подчиненным сержантом, он был вполне предсказуем. Потому что предсказателем являлся я. По крайней мере, его ближайшей судьбы. А сейчас они хотят обмануть весь белый свет. И пока это получается. Все готовились к варианту наподобие Буденновска. Они вырвались на оперативный простор и до сих пор не идут ни на какие уступки. Им доставляет удовольствие держать в напряжении тысячи людей в этих глухих полях под замерзшим небом. А еще сотни миллионов пялятся на экраны в своих пропахших котлетами квартирах, ждут, что еще выкинет лихой Салман, любящий щеголять перед телекамерами в опереточной «генеральской» форме, вырвется ли, обманет ли в очередной раз русских…
Из тени дома выплыл боевик, окликнул моего провожатого:
— Хасан!
Тот что-то сказал ему, и мы пошли втроем.
— Здесь будешь ночевать! — сказал провожатый. — Выходить из дома нельзя.
Я мысленно поздравил себя: теперь у Шамиля на одного заложника больше. У дверей остался второй боевик, кажется, его назвали Джамалем. Я попытался заговорить с ним, но ничего не вышло. Он молчал, как истукан, как минарет или глинобитный дувал. В конце концов, я догадался, что он не то что не хочет говорить, а не может, потому что ни фига не понимает по-русски. «Он, наверное, араб. Или сириец», — прозорливо догадался я. И оказался прав.
Поднявшись по ступенькам крыльца, толкнул дверь, шагнул в темноту. Пахнуло человеческим жильем. Я чиркнул зажигалкой, пламя высветило переднюю комнату: в углу плита, кухонный шкаф, на полу — циновки. Меня потянуло снять ботинки, но воздержался: стоял собачий холод. Я небезосновательно решил, что во второй комнате должно быть теплее — и в некотором роде оказался прав. Потому что тепло очагу несет не огонь, а присутствие человека.
— Вы кто? — спросила темнота настороженным женским голосом.
До чего обожаю подобные ситуации! В доли секунды в моей голове промелькнули варианты ответа: «Конь в пальто!», «Мужчина вашей мечты», «Лицо кавказской национальности», «Член КПСС»…
Но отозвался скромно и без выпендрежа:
— Раевский, мадам! К вашим услугам.
Что-то фыркнуло. Я снизу подсветил свое лицо, зная, что такое освещение всегда привносит особый шарм.
— Небось еще и граф? — спросили меня иронично.
— Нет. Столбовой дворянин… Из-за своей фамилии я часто попадаю в натянутые ситуации. Мне не верят.
Я шагнул к источнику звука, с опаской держа перед собой огонечек. Кто знает, какой крокодил вылезет из угла. Приятный голос — последний шанс уродины.
В кресле сидело белокурое создание с короткой походной стрижкой. Такие носили наши бабушки в разгар классовой борьбы. Неизвестное существо лениво приняло из моих рук редакционное удостоверение, хмыкнуло:
— Как вас угораздило попасть сюда, коллега? Я Ксения Черныш из «Дорожной газеты».
Девушка протянула мне ледяные пальчики, я пожал их, пошутив:
— Вы что — из могилы вылезли?
— Юмор у вас, конечно… Вы — потомственный военный?
— Да, я бывший офицер.
— Сразу чувствуется… Вас поймали? — спросила она небрежным тоном, за которым уже проступало стремление выстроить барьерчик.
— Сам пришел.
— Я вот тоже. Еще в Кизляре предложила себя в качестве заложницы. Радуев обещал, что ни один волосок не упадет с моей головы. Я у него три месяца назад брала интервью. Так что, — девушка сделала загадочную паузу, — если вы будете вести себя не по-джентльменски, я пожалуюсь, и вас расстреляют…
— Вы идейная боевичка или вам отстегивают, когда вы пускаете в газете слюни о благородных бандитах?
— А вы шуток не понимаете, — убежденно произнесла Ксения.
— Странный юмор… Не знаю, на какой черт меня сюда привели. Наверное, тот болван ошибся домом.
— Ошибаетесь вы. Шамиль сознательно свел нас вместе. Чтоб мы пообщались и пришли к согласию во взглядах. Консенсусу. А может, чтобы написали репортаж двумя перьями.
— Не надейтесь.
— Вы недооцениваете себя! — серьезно заметила Ксения.
— Вы хотели сказать — переоцениваю?
— Именно недооцениваете! Например, из вас мог бы получиться хороший сторож, милиционер. А вы прозябаете в журналистах…
— У вас все такие снобы в вашей «Дорожке»?
— Ради бога, не обижайтесь! — Она усмехнулась, тон ее потеплел. — У журналистов приняты взаимные подначки… Признайтесь, вы ведь не больше года на этой профессии?
— Две недели, — честно ответил я.
— И вас отправили в такую опасную командировку?
— Девушка. — Я стал терять терпение от ее покровительственного тона. — Ксюша… Вы в школе учились, когда я уже воевал в Афгане…
— Ах, простите, не хотела обидеть вашу старость.
Я чиркнул зажигалкой, чтобы еще раз глянуть на ее лицо. Серые глаза щурились и смотрели с вызывающей иронией. Слава богу, я знал такой тип женщин. Они быстро остывали, когда к ним угасал интерес. Причем начинали чувствовать себя неуютно. И вот после этого с ними можно было делать что хочешь. В фигуральном, конечно, смысле. И никаких фривольных интимностей.
Послышались шаги, стукнула дверь. Вошел Раззаев — узнал его по походке. Луч фонаря скользнул по нашим лицам. Он поставил его на попа, на потолке замер размазанный серый круг. Мы могли теперь различить лица друг друга.
— Извините, но лучших условий создать не могу, — заговорил глухим голосом Шамиль. — Чертовы федералы отрубили электричество, думают, что мы тут одичаем. Ничего, завтра, если сунутся, дадим им крепкий бой.
— А что — стало известно, что войска пойдут в наступление? — спросила Ксения. Голос ее слегка дрогнул.
— Есть непроверенные сведения, — уклончиво ответил Раззаев. — Я тут вам принес покушать. Извините, что скромно, но больше ничего нет. Делимся поровну с заложниками. Впрочем, мы считаем, что они наши гости.
— Гостей под дулами автоматов не водят… — заметил я. От такой демагогии просто тошнило.
— Я говорю о принципе отношения к людям, которых мы вынуждены были временно захватить. Завтра будете говорить с ними, люди все расскажут, как мы относимся к ним, обижаем ли. Я приказал, если кто женщину пальцем тронет — расстреляю. У нас самих четыре женщины воюют… Мы за полную справедливость. За это можно потерпеть, жизнь не жалко… Вот, Ксения, человек перед вами, которого я очень уважаю, он мой командир… Он не даст соврать.
— Ваш командир? — удивилась девушка.
— Да! Разве Владимир Иванович не сказал? Да, командир по Афганистану, по той войне.
— Так вы специально встретились? — не унималась Черныш. Она завозилась, кажется, суетливо нащупывала диктофон.
— Случайно, — кратко ответил я, дабы у коллеги не возникало никаких иных мыслей.
— Какая удача! — восхищенно произнесла она. — Если вы, конечно, не разыгрываете меня.
И Шамилю, и мне, стоящим на разных полюсах, страшно далеко друг от друга, только и нужно было сейчас разыгрывать эту вертихвостку.
Я уже не считал, что мне повезло. Чертова журналистская молва еще и в боевики запишет. Расстреляют в общей куче, сделают обрезание — и закопают.
— Как ты жил эти семь лет? — спросил я, стараясь не обращать внимания на журналистку. Она стала действовать мне на нервы. Начнет еще задавать идиотские вопросы: что вы пьете по утрам — кофе или чай, любите ли вы сладкое, да как вы относитесь к женщинам.
Вместо ответа Шамиль достал из ножен на поясе огромный тесак, вытащил из пакета консервы, круговыми движениями быстро открыл их, поставил перед нами. Ксения встала, вышла в малую комнату, вернулась с тремя ложками. Раззаев есть отказался. А мы не заставили себя долго уговаривать. Тушенка всегда идет на пользу человеку.
