– Я не знаю, я не был в том лагере, – защищался хранитель тайны.
– По твоему лицу видно, что ты в точности все знаешь, но решил никому об этом не рассказывать.
– Никто этого не знает.
– Но ты был там, и ты знаешь. Почему ты отказываешься прямо сказать об этом мне и другим вроде меня, просто сказать прямо?
– Я не могу, – ответил мужчина задыхающимся голосом.
– Так значит, ты знаешь, – не оставляла его женщина. – Чуяла я, что знаешь, ведь не сможешь же ты навеки оставить нас в неведении. Расскажи хоть что-нибудь!
– Я не могу, – и мужчина разразился рыданиями.
– Ну к чему ты его мучаешь? – вмешался другой, стоявший рядом.
– Потому что я хочу знать. Там были мои отец и мать, два брата, мой муж и двое наших детей. И я не имею права знать? Я обязана узнать, хотя бы только узнать.
– Но он уже сказал тебе, что не может, – продолжал мужчина защищать рыдающего человека.
– Это не ответ, а отговорка, пусть расскажет мне что знает, я тоже имею право знать это.
Мужчина рыдал все громче, но женщина не отставала от него, как будто в силах этого человека было оживить ее близких, а тот по какой-то тайной причине отказывал ей в этом.
В конце концов их развели в разные стороны.
Той ночью открылись многие тайны, но плача не было слышно. С каждой минутой тишина становилось все более давящей. Люди пили кофе, выпивали стаканчик за стаканчиком коньяку и тем приглушали гложущую их тоску. Хуго ощущал страх. Он боялся, что Марьяна придет и не найдет его возле ворот, а потому решил вернуться и там сидеть, только сейчас возле ворот стояло много солдат. Время от времени ворота открывались, и один из офицеров объявлял что-то. Солдаты стояли тихо и не выказывали никакого недовольства.
Попозже один из беженцев, человек неприятной наружности, рассказал, что вот уже несколько дней заседает военный трибунал и судит сотрудничавших с немцами и доносчиков. Что же касается проституток, то в отношении них у трибунала не было никаких сомнений, их приговорили и в тот же день расстреляли.
Хуго услышал это, свернулся под своим длинным пальто и зажмурил глаза. Перед его взором предстала Марьяна во весь свой рост, в цветастом платье, она стояла в дверях чулана и говорила:
– Почему бы тебе не почитать мне Библию?
Но когда она приблизилась к нему, он сразу заметил зияющую дыру в ее шее, без следов крови. Кожа вокруг дыры была серая и обожженная.
Он проснулся. Костер горел вовсю, вокруг, закутавшись в свои пальто, спали люди. Картофелины и куски мяса, которые они жарили на костре, совсем обуглились.
68Хуго больше не уснул. И эту ночь я тоже запомню, сказал он себе. Минувшие часы заполнили его до предела, но он ощущал пустоту, как будто его вычистили изнутри.
Он раскрыл чемодан, и ему в глаза бросились два цветастых Марьяниных платья, одно темно-красное, а второе голубое. Оба они шли ей, оба выявляли свет, который излучало ее лицо, подчеркивали ее шею и длинные руки. Еще там были две пары туфель, обе на каблуках, прибавлявшие ей роста. Иногда она говорила:
– Ничто не сравнится с туфлями на каблуках, они словно созданы для Марьяны.
Были в чемодане и два корсета. К корсетам она относилась со смешанным чувством. Иногда жаловалась, что они давят и мешают ей дышать, но когда была в хорошем настроении, то признавалась, что корсет формирует ее фигуру. О своей груди она говорила с жалостью:
– Бедненькие мои грудки, чего только с вами не проделывали.
Еще были там шелковые чулки, несколько комбинаций, флаконы духов, губная помада, пудра и полторы бутылки коньяка. Из немногих этих предметов вырисовывалась Марьяна, как будто повторявшая:
– Мне многого не надо, пусть только оставят меня в покое.
Он и сейчас не забывал, что Марьяна была погружена в себя, и случались дни, когда она забывала о нем, и он корчился от голода. Но свет, которым лучилось ее лицо, делал все эти мелкие прегрешения незаметными.
Минут годы, а Хуго продолжит поражаться тому, что она влила в его душу, и тому, когда и при каких обстоятельствах ее отняли у него. И еще он будет говорить: „Если до сих пор она еще внутри меня – значит, еще встретимся когда-нибудь“.
Он осторожно закрыл чемодан и огляделся. В тихо горевшем костре было достаточно поленьев. Кто-то лежал с открытыми глазами, кто-то спал. Растрепанная женщина, требовавшая немедленных известий о своих родных, тоже крепко спала.
Костер разгорелся сильнее, и тут один из беженцев встал на колени и стал что-то шептать. Сначала казалось, что он молится, но быстро стало понятно, что человек пришел к выводу: тот, кто до сих пор не вернулся, уже не придет. Напрасно он тешил себя и других иллюзиями.
Никто не откликался на его шепот. Люди лежали, скрючившись под своими пальто, и поэтому казались маленькими, будто дети. Хуго пришло в голову, что шепот обращен не к бодрствующим людям вокруг, а к спящим – так им во сне раскрывается секрет. Внезапно из темноты вышла низенькая женщина, она несла бутерброды, кувшин с кофе и несколько кружек. Она подошла к одному из тех беженцев, что не спали, и предложила ему бутерброд и кофе.
– Почему вы не спите? – удивленно спросил ее мужчина.
– Мне сон не требуется, – ответила женщина извиняющимся тоном.
– Так вас надолго не хватит, человек должен отдыхать.
– Я хоть женщина и невысокая и худая, а очень сильная. Вы даже представить себе не можете, какая я сильная. Другая на моем месте уже свалилась бы. А я нисколько не чувствую слабости. У меня достаточно сил, чтобы трудиться дальше.
– И так вы собираетесь все время трудиться?
– Это то, что я делаю с тех пор, как вышла из укрытия и узнала то, что мне довелось узнать.
– И другого будущего вы для себя не видите?
– Я это делаю с охотой и рада бы делать больше. Берите, пожалуйста.
И мужчина одной рукой взял бутерброд, другой кружку и тут же принялся пить.
Через пару минут она уже стояла рядом с Хуго и предлагала ему бутерброд и кофе. Хуго без слов принял это подношение, а женщина сказала:
– Ты кажешься мне знакомым, сынок.
– Я Хуго Мансфельд.
– Боже милостивый! – воскликнула она и опустилась рядом с ним на колени. – Ты ведь сын Юлии и Ганса, как тебя занесло сюда?
– Я жду своих родителей.
– Не надо их ждать. – Ее шепот стал погромче. – Сейчас нужно уходить отсюда. Кто до сих пор не пришел, тот, судя по всему, в скором будущем не придет. Нам необходимо уходить отсюда, всем вместе, и так мы сумеем позаботиться друг о друге.
– И родители не придут?
– Не теперь. Теперь нам нужно уходить.
– Куда? – нерешительно спросил Хуго.
– Нам всем надо уйти отсюда и заботиться друг о друге. Братья не говорят: „Я уже дал“, братья дают еще и еще, а у нас, благодарение Всевышнему, есть много, что можно дать. Один подаст кружку с кофе, а другой поможет женщине перевязать ее рану. Один даст одеяло, а другой поправит подушку тому, кому трудно дышать. Мы многое способны дать. Мы даже еще не знаем, сколько всего у нас есть.
Ее речь лилась все нарастающим потоком. Хуго не все понимал из того, что выходило у нее из сердца, но ее слова проникали в него вместе с горячим кофе. По прошествии времени он скажет себе: „Это было вроде полевого госпиталя: люди, одеяла и жгучая боль“. Маленькая женщина переходила с места на место, перевязывала раны, разгоняла дурные мысли и раздавала кофе с бутербродами.
Один показал ей культю своей руки и с надеждой спросил:
– Ну как, лучше?
– Гораздо лучше, – ответила женщина и поцеловала его в лоб.
