— Разрешите поинтересоваться, товарищ генерал? Куда?
— Как ты знаешь, за линию фронта тебя никто отправлять не будет. Поедешь домой. В свою часть, полковник. Только пойдёшь не командиром полка, а авиадивизии. На смену Наумову.
— А он? Что с ним?
— Любопытный ты, Столяров! Задело его при бомбёжке. Ничего особенно страшного нет, но в госпитале ему придётся полежать месяца два-три. И летать уже не будет. Так что давай за звёздочки.
Седовласый генерал извлёк откуда то пузатую бутылку и два стакана. Тихо вздохнул на тему, что такой напиток приходится из простых гранёных употреблять, щедро плеснул янтарной жидкости на дно и чокнулся:
— Дай Бог — не последние!
— Спасибо, товарищ генерал!..
…За дверями теплушек мелькали сожженные города, деревни, сёла. Торчали, словно гнилые зубы, чёрные закопчённые печи на пепелищах. Изредка тянулись в хмурое зимнее небо слабые дымки, выбивающиеся словно из-под земли. А впрочем, действительно из-под земли: люди жили в землянках, старых блиндажах, чудом уцелевших подвалах. Но, несмотря на ужасающую разруху, жизнь продолжалась. На коротких остановках, если они приходились на какой-либо населённый пункт, вагоны окружали жители. Кто искал родственников или знакомых, кто-то выменивал на самогон или вещи продукты. Мальчишки, одетые в невообразимое тряпьё выпрашивали у военнослужащих звёздочки. Словом, освобождённые районы начинали потихоньку оживать. Да и то, ушёл в прошлое страх за свою жизнь, за то, что тебя остановят на улице. Расстреляют просто от скуки, повесят якобы за помощь партизанам, или угонят, поймав на облаве в Германию. Люди словно распрямились. Да, тяжело. Неимоверно тяжело! Нет еды, нет жилья, нет топлива. Ничего нет. Зато — есть жизнь. И свобода… а ещё — радостные вести с фронта — почти каждый день замолкает радио, затем в тревожной тишине звучат позывные, известные каждому советскому человеку. И после торжественных аккордов песни «Широка страна моя родная» звучит бархатный голос Левитана: «Говорит Москва. От Советского Информбюро. Сегодня наша доблестна Красная Армия освободила от врага…» И перечисляются вновь сёла, посёлки и города, как в сорок первом… Только тогда мы отдавали их, а сейчас — ОСВОБОЖДАЕМ! Несём освобождение от коричневой чумы, от фашистской неволи. Нелегко даётся это. Вон за окном мелькают до сих пор неубранные, присыпанные снегом останки «тридцать четвёрок» и «Т-60». Громоздятся грудами металлического красного от ржавчины лома «четвёрки» и «тройки»! Вперемежку с остальными номерными фрицевскими танками… А иногда Столяров снимал с головы шапку, завидев торчащий из земли характерный хвост штурмовика… Чем ближе к фронту, тем плотнее идут эшелоны, тем чаще попадаются навстречу теплушки с красными крестами, платформы с изуродованной техникой. Скоро фронт. Уже совсем скоро…
Он проснулся от далёкого грохота, услышанного даже через ленивый перестук колёс. Совсем рядом уже, раз канонаду слышно…
— Из вагонов! Выходи из вагонов! Поезд дальше не идёт, освободите вагоны!
Александр спрыгнул на грязный снег и ухватил пробегавшего мимо бойца за рукав ватника:
— Товарищ боец, где мне найти коменданта станции?
— А от туточки, товарыщу полковник. За тем составом палатка буде, тамочки вин и буде.
— Спасибо, товарищ боец…
Столяров нырнул под теплушку — и точно, солдат не обманул: здоровенная палатка с косо висящей надписью «Военный комендант». Откинув полог, полковник вошёл внутрь. Донельзя замотанный майор вскинул красные глаза:
— Слушаю вас, товарищ полковник?
— Полковник Столяров. Следую согласно предписания в хозяйство Наумова.
— Так это вас тут «виллис» дожидается?
— Наверное.
— Петренко. Петренко, твою мать! Позови водителя с машины! Товарищ полковник прибыли!
Через минуту в палатке появился усатый старшина в новеньком полушубке, отдал честь:
— Старшина Лыскевич по вашему приказанию прибыл!
— Вот старшина, товарищ полковник. Следует к вам в часть. Вы за ним прибыли?
— Извините, товарищ полковник, ваша фамилия Столяров?
— Да. В чём дело, старшина?
— А, извиняюсь, можно ваш документик глянуть?
Про себя Столяров усмехнулся — знакомые ухватки. Особист. Под старшину играет. Ну да — одна школа. По ухваткам догадается или нет? Молча полез в карман, достал предписание, показал. Старшина внимательно пробежал взглядом и расцвёл:
— К нам, товарищ полковник. Точно к нам. Вы уж извините, служба. Положено мне.
Александр, пряча бумаги обратно, бросил:
— А что, офицеров из штаба дивизии меня встретить не нашлось?
— Так это, товарищ полковник, у нас ахфицеров то раз-два и обчёлси. Все заняты, свободных никого.
Водитель вдруг намеренно стал коверкать язык…
— Ладно, поехали…
Старшина предупредительно распахнул дверцу машины, затем запрыгнул сам, взревел мотор. Со «звоном», фасонисто воткнулась передача, автомобиль словно прыгнул с места и исчез в ночной темноте…
Слабый свет фар, приглушенный синими светофильтрами выхватывал из темноты причудливые силуэты лошадей, тянущих сани, иногда попадались колонны пехоты в новеньких полушубках. Мелькали силуэты тщательно затянутых брезентом «катюш» на самых разных шасси. Ползли по целине, разгребая снег, танки. Александр полез в карман и, вынув из портсигара папиросу, закурил. Дорога проходила в тишине, только гудел мотор, да иногда лицо полковника отражалось в лобовом стекле, озаряемое вспышками табака при затяжках.
— Представился бы, старшина.
— Старшина…
— Это ты кому другому впаривать будешь. Давай ка по честному.
Тот усмехнулся:
— Капитан Белоговцев, начальник особого отдела дивизии.
— Это другое дело. Полковник Столяров. Александр Николаевич. Назначен командиром дивизии. Но это вам должно быть известно.
— Конечно, товарищ полковник. Уже доложили. Ещё два дня назад. Телефон, он знаете, побыстрее поезда будет…
— Ясное дело. Двадцать четыре.
— Семнадцать. И ещё два.
— Докладывайте.
— Дивизия понесла сильные потери. Где-то около шестидесяти процентов в технике и около половины лётного состава. Поэтому будете ждать пополнение. Если ничего непредвиденного не произойдёт.
— А может?
— Вполне. Мы в подчинении Рокоссовского. А он…
— Знаю. Ещё в сорок первом слыхал. Толковый командир.
— Толковый. Грамотно воюет. Но дальше. По приказу Верховного Главнокомандующего союзникам будет предоставлен аэродром под Полтавой. Для их тяжёлых бомбардировщиков.
— Ясно.
— Так вот, ваша задача — контролировать их действия. Чтобы ничего и никого.
— Кто ещё в курсе?
— Вы. Я. И те, кого вы сочтёте возможным привлечь, естественно, не разглашая истинных целей.
— Понятно.
— Кроме того — в вашем распоряжении на крайний случай будет находится спецкоманда госбезопасности в самой Полтаве. Ребята там находятся под видом ремонтных мастерских Фронта.
— Понятно. Что ещё?
— По нашим сведениям, резко оживилось сионистское подполье в Москве. Непонятная суета, перемещения, назначения.
— А что в Ленинграде?
Старшина, точнее, капитан, криво усмехнулся:
— А там их НЕТ. Первыми сбежали.
— Понятно…
Наши ребята пытаются выяснить, чем обусловлена такая активность, но пока безуспешно.
— Когда товарищ Сталин разогнал эту шарашкину контору под вывеской «несгибаемых борцов за свободу», они было поутихли… Значит, оживились? А не связано ли это с этим самым аэродромом подскока?
— Наши аналитики тоже так считают.
— Значит, будем ждать наших картавых друзей в окрестностях Полтавы.
— Значит — будем.
— Оповестите ребят из мастерских, чтобы тщательнейшим образом проверяли списки всех прибывающих в Полтаву. Подозрительных — брать под контроль. Особо дерзких — пусть просто ИСЧЕЗНУТ…
— Жёсткий вы, товарищ полковник…
— Я не жёсткий. Я с тридцать девятого воюю. И видел, сколько народу гибнет из-за ДОБРОТЫ и ЖАЛОСТИ. Иногда лучше убрать одного, чем дожидаться, пока из-за него погибнут тысячи…
Мелькнул предупредительно поднятый шлагбаум, который «виллис» проскочил не снижая скорости. Машина, взбив снежную пыль тормознула возле невысокого бугра, покрытого снегом. Капитан козырнул:
— Удачи вам, товарищ полковник…
Неожиданно сам для себя Александр подмигнул:
— Бог не выдаст, свинья — не съест…
1943 год действительно явился переломным в борьбе советского народа с национал-социалистической Германией. Именно в этом году впервые затрещал хребет военной машины Третьего Рейха. Автор попытался рассказать о том, что происходило тогда, в этом суровом году. Как на деле ковалась победа такими людьми, как мои герои… К сожалению, они полностью вымышлены, хотя везде, где это было возможно я опирался на рассказы ещё живых очевидцев и участников боевых действий, на имеющиеся в моём распоряжении документы и кинохронику тех лет всех воюющих стран.
