Много новостей рождалось в Ленинграде, освобожденном от блокады. Каждая информация несла добрую весть. Открылась выставка: «Героическая оборона Ленинграда». Корреспондент М. Фролов связался по телефону с Киевом – произошел первый телефонный разговор двух городов после трехлетнего перерыва. 24 мая 1944 года, на тридцать пять дней раньше срока, пошел троллейбус по Международному проспекту. Монтер трамвайно-троллейбусного управления Слабый сказал: «Кто из нас не помнит, как в суровую зиму 1942 года десятки троллейбусов стояли в конце Невского и на Красной площади. Тяжелые дни тогда переживали мы. Но каждый ленинградец знал, что придет время и снова побегут по улицам города трамваи и троллейбусы». Первый телефонный разговор, первый троллейбус, первый прямой поезд Ленинград – Москва. Давно не слышали в городе таких сообщений. Все это грезилось ленинградцам, публицисты блокады с надеждой и верой говорили: «Так будет!» В августе журналисты М. Блюмберг и В. Петушков провели репортаж «Перед открытием театрального занавеса». То был не первый театральный сезон в военном Ленинграде. Однако новый сезон никак не походил на прежние. Теперь спектакли не прерывались воздушной тревогой, снаряды не настигали зрителей возле дверей театра. Да и театров стало куда больше. Летом 1944 года приехал из эвакуации Театр оперы и балета имени С. М. Кирова, в начале июля в городе встретили коллектив Театра драмы имени А. С. Пушкина. Осенью в Ленинграде начались спектакли ТЮЗа и Малого оперного театра. Вместе с артистами БДТ и Театра музыкальной комедии теперь в городе работал большой отряд деятелей искусства, которые выступали перед ленинградцами, жившими в еще нелегких условиях войны. Возвращение ведущих театров позволяло шире приглашать на радио актеров разного профиля для выступлений у микрофона, но вместе с тем радиопостановки уже не могли иметь того значения, как в 1942-м, 1943-м и даже первой половине 1944 года. Это понимали и авторы репортажа о начале сезона, первого после снятия блокады. «Открытие театрального сезона. Правда, товарищ ленинградец, мы ходили с вами в театр и в прошлом, и в позапрошлом году. Мы смотрели на освещенную сцену и прислушивались к грохоту где-то на улицах разрывающихся снарядов». Репортаж велся из нескольких ленинградских театров. Говорили режиссеры, давался отрывок из пьесы А. Крона «Офицер флота», репетируемой в БДТ. Ведущий рассказывал о Театре музыкальной комедии: «Театр учил нас вновь улыбаться. Он был с нами все время: прошел все испытания, все невзгоды».
Вернулись театры, приехали обратно многие ученые, писатели. Их работа привлекала внимание радиожурналистов. Академик И. Крачковский, выступая по радио, говорил о своей книге «Над арабскими рукописями», писатели О. Форш, М. Зощенко, кинорежиссер Ф. Эрмлер делились творческими планами. Меньше стало передаваться корреспонденций с фронта. Лишь в июне – июле 1944 года, в дни наступления на Выборг, Ленинград опять ощутил на время дыхание недальнего боя. Журналисты писали теперь об освобожденной земле. В апреле 1944 года репортажи рассказывали о трагедии наших людей, переживших пытки в фашистских застенках. Многое изменилось в характере передач последнего военного года.
В декабре о близкой победе в предновогоднем выпуске «Звукового журнала» говорилось с полной уверенностью. В журнале было несколько сюжетов из жизни города и его людей. Один из кадров журналисты посвятили только что выпущенному календарю. Ведущий сказал: «Перелистывая страницы нового календаря, мы невольно думаем о том, что на одном из его небольших листков будет запечатлена в наступающем 1945 году самая желанная, сама дорогая для нас дата – день окончательной победы над фашистской Германией». Это ощущение проходит через передачи всех редакций – и литературной, и политической, и музыкальной, и детской, которая теперь вновь вернула себе и самую молодую по возрасту аудиторию – младших школьников и дошкольников. Возродился «Школьный радиоклуб». Детские писатели и журналисты готовили радиопостановки, литературные монтажи, конферансы.
В 1944–1945 годах больше стало передач из Москвы, теперь уже никто не мог помешать обмену программами между городами. Работать на радио было легче, а вот роль радио в жизни Ленинграда не могла остаться прежней. Не только оживилась культурная жизнь города, но и радио нередко выключали: воздушные тревоги ушли в прошлое. Радиожурналисты знали, что их слушают не так внимательно, но им была понятна закономерность этого явления. Они ведь сами делали все, чтобы пришло такое время, когда радио не заменяло бы все виды искусства, когда оно вместе с газетами, журналами, театром общалось со своими согражданами. После снятия блокады Ленинград жил ощущением долгожданной свободы, хотя быт его оставался достаточно суровым и до сытости было далеко.
Летом 1944 года возникла мысль создать радиофильм «900 дней», посвященный блокаде. Поначалу это была чисто формальная идея. Речь шла о монтаже, о том, чтобы собрать вместе материалы, которые бы воссоздали атмосферу блокадных месяцев. Однако, когда журналисты стали прослушивать все имеющиеся записи одну за другой, они пришли к неожиданному выводу. Конечно, слушать все это интересно, однако возникает опасность некоторого однообразия. Нельзя же было превратить радиофильм просто в несколько эпизодов, объединенных связками, ведь уже нередко литературные монтажи, переданные сразу после снятия блокады, звучали как обыкновенные концерты.
Создатели фильма нашли иной путь. Придать единство отобранному материалу, рассказать историю блокады только звуком и голосом – такую задачу поставили перед собой работники Радиокомитета. В каждом эпизоде, в каждой сцене нужно было уловить главное, то, что больше всего воздействует на слушателя. История блокадной жизни раскрывалась в хронологической последовательности, она заставляла ленинградцев к любому эпизоду прибавлять свое восприятие разных периодов войны. Вот идет репортаж с призывного пункта. Военком называет фамилии – одну, другую, третью. А потом звучат шаги. Печатают шаг бойцы. Только шаги. Голоса ведущего – артиста В. Полицеймако – еще не слышно. Идет Ленинград. Уходят на фронт – отцы, сыновья, братья. Многие не вернутся. Но у них нет другого пути летом сорок первого. Ведущий говорит о симфонии Д. Шостаковича. Сначала тихо, потом все сильнее раздаются такты музыки. Но что это за «посторонние звуки» ворвались в передачу – знакомые и зловещие? Свист снарядов. Еще и еще. Так они стреляли по городу, методично, жестоко. И так они стреляли в музыку. Оказывается, монтажом звуков можно передать глубокую мысль, создать определенную образную систему, а многое в самих звуках значимо. Только нужно найти соответствующие звуковые средства выражения разных явлений.
Свист снарядов, грохот разорвавшихся бомб передавали напряжение, которое испытали ленинградцы от налетов и обстрелов. Но было и другое – мертвая тишина опустевшего, заснеженного Ленинграда. Можно ли передать в звуках… тишину? Выяснилось, что можно. В большом репетиционном зале был включен метроном. Тук-тук-тук-тук… Сколько раз днем и в бессонные ночи слышали в Ленинграде этот звук. У каждого он связывался в сознании с тем временем, с блокадой. Возникало страшное, щемящее чувство. Прислушиваясь к звукам метронома, советовались с оператором (Л. Спектор), тонмейстером (Н. Рогов): сколько щелчков дать, чтобы лучше скрепить эти щелчки метронома голосом ведущего, летописца. Медленно, в такт метронома вступал еще один звук – говорил артист В. Полицеймако. О Ленинграде. О его подвиге. О его людях. О жизни – день за днем. И снова метроном. Опять эти бесконечные щелчки. И другой голос, знакомый горожанам, читает стихи. Ольга Берггольц. Можно сказать о прорыве блокады. Повторить репортаж митинга, посвященного приходу первого поезда с Большой земли. Но что здесь главное, где ключ к звуковому образу? Свисток паровоза! После замерших вокзалов, после перерезанных путей, после 125 граммов хлеба – вот оно, сбывшееся, осуществленное, то, о чем мечтали умирающие люди зимой 1941–1942 годов. Паровозный свисток. Со слезами на глазах слушали эти эпизоды из радиофильма сами его создатели, как бы вновь переживая 900 дней ленинградской обороны.
Создатели фильма стремились к подлинности во всем. Они не имитировали звуки, в течение нескольких месяцев отбирали самое значительное. Пригодились записи, сделанные впрок. Так, еще осенью 1942 года В. Ходоренко и Н. Свиридов на крыше Дома радио записали «симфонию ночного Ленинграда». И суровая «музыка», которую еженощно слышал блокадный Ленинград, прозвучала в радиофильме.
Из радиофильма возникал образ города, его героическая эпопея, возникал не из отдельного репортажа – из совокупности всех звуковых средств. Слово и музыка, свисток паровоза и щелчок метронома, лязг буксующих на Ладожском льду грузовиков с мукой и нечеловеческий крик матери, увидевшей убитого ребенка, – все сливалось вместе, воскрешая не отдельные эпизоды, не сиюминутное, бытовое, а эпоху, ее трагедию и подвиг.
