Валя закрыла глаза — горячие, гневные. Рука ее скользнула от губ Момойкина и спряталась под одеяло, ухватив и подтянув к горлу его край. А Саша — будто не заметил этого — продолжал говорить. Она слушала его и думала: «Говори, говори. Выговаривайся, шкура ты этакая, паразит несчастный. Выкормила тебя Советская власть, а напрасно…» Рассудив так о нем, она начала сравнивать его с Петром, с Федором. Ей представился немного озорной, всегда веселый и едкий на слово Закобуня. Увидела она и родного отца, людей, которых знала по работе и так… Увидела — и еще больше возненавидела Момойкина. И если бы не нога, то Валя, вероятно, поднялась бы сейчас и, отхлестав его по лицу, ушла.
— Вешки отсюда далеко? — спросила она, не дав ему доисповедаться.
— Вешки? — Саша даже растерялся, не уловив связи между ее вопросом и тем, что он ей говорил так долго и трудно. — Вешкино, а не Вешки. Это деревня. Не очень далеко она…
— Если я попрошу тебя, — стараясь быть с ним добрее, проговорила Валя, — сходишь туда? — А сама думала: такой ее тон, так высказанная просьба сломят Момойкина и он решит, что она его поняла, что отношение к нему у нее доброе, и выполнит просьбу.
Валя объяснила, что в Вешкине должен стоять Петр и что только через него она может узнать, что с ее матерью. Саша понял Валю по-своему: «Петр этот, солдатик, ей уже не нужен. — И вдруг сделал для себя открытие: — Не отвергла. Не отвергла меня, значит». А после этого сказал:
— Ради тебя, Валя, я хоть на край света схожу. Вешкино — это же пустяк, рукой подать… Как фамилия-то этого… красноармейца?
Она назвала фамилию Петра.
Саша встал, принес Вале кружку холодной кипяченой воды и только потом вышел из дому. Настроение у него поднялось. Заложив в рот два указательных пальца, он по-мальчишечьи озорно свистнул Трезора. Собака не появлялась. Обогнув дом, Саша вышел на проселок, ведущий к Вешкину. За пригорком, возле ржи, остановился. В нем взыграла вдруг ревность. «А на черта я к этому ее хахалю пойду?» — подумал он и сошел с дороги. Войдя в рожь поглубже, Саша утоптал место, разделся и лег, подставляя солнцу широкую, загоревшую уже спину. Лежал, как в яме. Ветерок не доходил. Уснул. Проснулся часа через три. Нещадно палило солнце. Саша поднялся. Вокруг было пустынно. Деревня, вытянувшись по косогору, как вымерла. Одевшись, он вышел на дорогу и направился к дому, огибая деревушку, чтобы не встречаться с людьми. У огорода к нему пристал, повиливая хвостом, Трезор.
— Где это ты болтаешься? — миролюбиво проговорил Саша и через огород пошел к дому.
Валя спала.
Саша стал есть. Валя проснулась. Лежала на спине, куда-то вверх устремив ввалившиеся глаза.
— Все болит? — спросил ее Саша.
— Ну, был? — встрепенулась она.
— В Вешкине? Был, а как же. — Он сделал паузу. Заговорил, подбирая слова побольнее, чтобы угадать ее чувства к Чеботареву: — Были там красноармейцы. Стояли… А сейчас и след их простыл.
Валя выслушала молча. «Надо бы вчера еще попросить… Может, застал бы, — подумала она. — К фронту, наверное, двинулись».
Саша сел, как утром, на скамейку возле кровати. Долго смотрел в Валины глаза и наконец решил, что первый шаг сделан — присмирела. Хотелось прижаться губами к не закрытому одеялом покатому смуглому плечу. Но что-то удерживало. Не будь она больна или хотя бы не так тяжело больна, он — Саша на это бы решился — припал бы к ней… И все-таки, зажмурив почему-то глаза, он погладил ее плечо.
— Перестаньте! Прошу вас, — услышал Саша чужой голос и почувствовал, как плечо, дернувшись, сбрасывает руку. — Я ведь никогда не полюблю вас. Договорились же еще в Пскове. Противный вы человек.
Саша обескураженно смотрел ей в лицо. Постепенно взгляд его становился жестким и мстительным. Он медленно поднялся со скамейки — старался показать, что это еще не все и что будет в конце концов так, как он хочет.
Вечером Саша решил встретиться с Маней. Он долго раскладывал по длинной лавке свои вещи, привезенные из Пскова. «К черту сидеть тут!» — отодвигая в сторону темно-синий шевиотовый костюм, гневно думал он и не знал, как отомстить Вале. Рядом с костюмом положил белую рубашку. Стал искать в чемодане галстук. «Не взял. Идиот, — выругал он себя, но тут же, увидев на деревянном шпиле в стене забытый им в мае, когда приезжал сюда, бордовый галстук, обрадовался: — Ничего, сбруя в норме. Манька возликует… Да и не одна она — все готовы ручку подать, не то, что ты», — мысленно упрекнул он Валю.
Из дому Саша вышел уже поздно. Направился к пруду. Навстречу, рассыпаясь по дворам, шло стадо коров. Коровы, мыча, останавливались — звали своих хозяев. Из-за рева не было слышно, играет ли гармонь. Пройдя правление колхоза, Саша увидел за плотиной, у березовой рощи, девчат и парней. Подойдя к ним, без церемоний подхватил Маню под руку и повел к роще. Удаляясь с нею, шутливо щипал ее за бедро. Говорил:
— Вот и снова я у вас. Замуж не вышла, значит? Смотри, в девках так и засохнешь.
Маня молчала. Когда были уже в роще, остановилась.
— Что-то ты поешь не то, соколик? — угрожающе посмотрела она на него. — Смотри, от меня ты ни к кому не уйдешь. Я тебя где хочешь найду и никому не отдам, а уж этой беженке и подавно.
— Какой беженке?
— Знаем какой. Мать твоя всей деревне нахваливала ее. Говорила, будто ты с ней и работал даже в Пскове вместе.
«Растрепала», — обругал в сердцах мать Саша, а вслух сказал:
— Ерунда это.
Маня была ревнива, но глуповата и доверчива. В словах Саши, показалось ей, таилась правда, а то, что Надежда Семеновна в поле намекнула, будто у сына с этой горожанкой не просто знакомство по работе, так это — ну конечно же! — материнское желание, выданное за правду. И Маня потянула Сашу дальше в лес. Прижавшись к нему, думала, что он у нее один-единственный и никому она не отдаст его. Ей представилось, что вот все уляжется и он женится на ней и увезет ее в город. А если… если ей изменит — своими руками задушит, отравит… А Саша в это время прикидывал в уме, куда вести Маню. Полянка, на которой они бывали в прошлом году, далековато. На месте, где встретили майскую ночь, видно, опять пасут коров в дневную жару, и поэтому там грязно. И странным показалось ему: давно ли стал жить в городе, а вот в родной округе уже как в чужом доме.
1Холмогоров был прав, когда говорил, обходя на УРе позиции своей роты, что немцы пойдут через кустарник и болото.
Когда у гитлеровцев сорвалась первая атака, вторая, третья, они пыл поубавили. Начали выдвигаться ближе к позициям роты, окапываться… Весь в грязи, с порванным рукавом, — задело осколком! — Буров вбежал в блиндаж и крикнул Холмогорову:
— Захрясли! Захрясли, говорю, фашисты! Не получилось с наскока!
Они оба вышли из блиндажа. Показавшись над бруствером, спокойно глядели в сторону немцев. Холмогоров задумчиво говорил:
— Вот тебе и блицкрах… С ходу тут, брат, ничего не сделаешь. Нас нахрапом не возьмешь. Почешут еще задницы.
Буров хитро усмехнулся:
— Значит, полагаешь, устоим?
— А ты… не полагаешь? — вскипел было Холмогоров, но, увидев хитроватую улыбку политрука, тут же остыл.
— Мне полагать нечего, — посерьезнел Буров. — Я уверен, и уверенность свою мне надо передавать бойцам. Вот моя задача. А что силы сравниваю… что ж, мы должны быть реалистами: войско у Гитлера сейчас очень сильное: десять лет готовился к войне с нами. На это ему капиталисты денег валили валом. Цели-то у них одни: разделаться с первым в мире социалистическим государством… Не понимают, олухи, что за нашим общественным строем будущее. Будущее, за которое весь народ готов кровь отдать.
— Агитируй, агитируй, — вставил, лукаво поглядев на Бурова, Холмогоров. — Добавь еще: «А народ, как учит марксизм, победить нельзя, если он защищает свои, кровные интересы…» — И, вдруг схватив висевший на груди бинокль, стал смотреть на кустарник за болотом.
— Не иронизируй, — обиделся Буров. — Я не агитирую, а просто думаю вслух. Вперед заглянуть хочется…
Буров замолчал, потому что понял: Холмогоров, чем-то обеспокоенный, его не слушал больше. Вглядываясь в сторону немцев, политрук старался определить, что там происходит, но простым глазом ничего не видел.
Оторвавшись наконец от бинокля, Холмогоров пристально посмотрел на Бурова и сказал:
— Мы вот строим тут с тобой прожекты насчет «вперед заглянуть», а нам надо не об этом думать, а как сбить спесь с гитлеровцев вот сейчас, здесь, сию минуту.
— А что случилось? — не понял Буров.
— Что? Немцы сейчас выдвигаются через кустарник к болоту. Видно, оттуда ударить хотят.
Холмогоров торопливо пошел в блиндаж, соединился по телефону с Похлебкиным. Буров, остановившись в проходе, слушал, как командир роты говорил в трубку об обстановке, складывающейся на его участке обороны, и о том, что считал необходимым несколько видоизменить систему взаимодействия огневых средств.
