Не «занимайся», а «занимайтесь» сказал…
О причине столь холодного приема долго гадать не пришлось: сразу после обеда приехал сам Лютый и прямо, не заходя в штаб дивизиона, к сто второму. Остановился на берегу около него и давай шарить по нему глазищами. Его сопровождали Борисов, Медведев и многие другие командиры, среди которых были и такие, кого Максим видел впервые. Все они пялились только на бронекатер, вернее — на то, что, укрытое чехлом, торчало на носовой орудийной башне. Только Дудко, перехватив настороженный взгляд Максима, ободряюще подмигнул: дескать, не робей, все обойдется!
Одна из шутливых заповедей морскому командиру, ходившая по училищу, гласила: «Если адмирал не идет к тебе, при на него сам». Следуя ей, Максим сошел с катера на берег, отрапортовал командиру Охраны водного района о готовности бронекатера и его личного состава к выполнению заданий командования. Тот невозмутимо выслушал его, продолжая рассматривать катер. Даже прошелся вдоль него, даже с носа и кормы осмотрел. Лишь после этого и сказал, обращаясь к Борисову:
— Мне кажется, осадка у него нормальная.
— Так точно, нормальная, — сунулся с подтверждением Максим.
— А с вами, лейтенант, я пока не разговариваю. Ибо заранее знаю все, что скажете. Например, как и где добыли краску? Ведь она острейший дефицит? Уверен: соврете, что купили у случайного человека?
— Так точно, у него купили, — пробасил с катера Мехоношин.
— И на кровные денежки лейтенанта?
— Так точно, на его личные деньги она куплена, — почти хором ответили матросы с катера: только сейчас Максим заметил, что весь личный состав бронекатера собрался на его верхней палубе, каждый будто бы был занят своим делом, а на самом деле внимательно вслушивался в то, что говорилось на берегу.
— Разговорчики! — вроде бы рассердился капитан второго ранга, даже брови свел, но в голосе его не было настоящей командирской строгости.
— Разрешите заметить, товарищ капитан второго ранга? — чуть подался вперед Медведев.
— Не разрешаю. Ни вам, ни Борисову ничего не разрешаю. Все вы здесь одна шайка-лейка! Все берете под защиту этого бандита с большой дороги, вырядившегося в форму лейтенанта флота! И краску-то он купил на свои кровные у случайного человека, и довооружение катера согласовал с вами, да вы за текучкой не успели об этом доложить мне!
Около десяти минут бушевал командир Охраны водного района, поочередно набрасываясь то на Максима, то на Борисова. Даже припомнил, как при первой встрече Максим пытался втереть ему очки, перечислив фамилии преподавателей училища. А закончил неожиданно миролюбиво:
— Поскольку установлено, что покраску лейтенант произвел на свои деньги, а довооружение не повредило катеру, думаю: за все эти безобразия, граничащие с анархией, ему следует объявить выговор. Твое мнение, Петр Петрович?
— Можно, конечно, и выговор, — согласился Борисов.
А Медведев поставил окончательную точку:
— Зачем же в приказе объявлять выговор, если он уже получил его? Сейчас, в присутствии всех нас? Кроме того, как гласит устав, за одно нарушение дисциплины дважды наказывать нельзя.
Лютый вроде бы одобряюще глянул на него и спросил у повеселевшего Максима:
— Стрелять этими штуковинами уже умеете или надо дать время на освоение?
— Так точно, умеем, — заверил Максим.
— Можно или нет спросить, у кого обучались? — съехидничал командир Охраны водного района.
Максим чуть замешкался с ответом, думая, допустимо ли называть Спиридона и его товарищей. Тут вперед и выступил Дудко:
— Летчики-штурмовики обучали. Под моим наблюдением.
— Сгинь с глаз моих, потатчик! — опять повысил голос Лютый, но сейчас и вовсе добродушно, исключительно для порядка.
А потом, когда командир Охраны водного района уехал, приказав узаконить появление на бронекатере реактивной установки и пригрозив взять дивизион в железные руки и напрочь искоренить анархизм во всех его проявлениях, и состоялся разговор с Борисовым и Медведевым. Товарищеский, до резкости откровенный. Больше всего Максиму попало за то, что, придумав хорошее, он в жизнь проводит его без ведома командования. Почему? Боится, что оно присвоит инициативу? Пусть он, лейтенант Малых, накрепко запомнит на будущее: Борисову с Медведевым ничего чужого не надо, им и своего с избытком хватает, а, делая что-то без ведома командования, он когда-нибудь и большую беду нажить может; ведь их колокольня повыше его, с нее больше и дальше видно; ведь сейчас, установив реактивное оружие, он дьявольски счастливо в самую точку попал, случайно угадав решение высшего командования.
Максим безропотно и с лицом искренне кающегося грешника принял все неприятное, высказанное в его адрес. Умолчав о подсказке Дудко, заверил, не погрешив даже в малом, что полностью и во всем доверяет командованию дивизиона. Об одном умолчал, уже наученный жизнью: он был по-прежнему убежден, что, пойди законным путем, бронекатер сегодня не имел бы реактивного вооружения; законный путь, к великому сожалению, иногда во много раз длиннее окольного.
Мелькали дни — обыкновенные, будничные, как близнецы, похожие друг на друга: точное соблюдение распорядка дня и боевая подготовка, боевая подготовка. Настолько плотно забитые повседневными делами, что Максим, хотя и очень хотел, так и не смог ни разу вырваться к Але. Да и вспоминал о ней только поздним вечером, когда планировал завтрашний день: мол, может быть, все же выкрою часок личного времени.
Теперь Максим уже понимал, почему у них с Ритой все основательно застопорилось, достигнув по-настоящему верной дружбы. Рита — сильная, целеустремленная, ей обязательно нужно повседневно опекать кого-то, днем и ночью заботиться о ком-то. А вот Аля… Она такая ранимая, ей с сестренкой никак не выжить, если рядом не будет сильного мужчины…
Была и радость. В канун Дня Военно-Морского Флота ему присвоили звание старшего лейтенанта, а Разуваеву — главного старшины. Приказ о присвоении Максиму очередного звания зачитал Борисов, собрав всех командиров, служивших в дивизионе. Зачитал, душевно поздравил и по обыкновению необидно съязвил:
— Теперь, Максим Николаевич, когда мы с тобой сравнялись званиями, я и вовсе тебя заезжу. Чтобы не зазнавался, чтобы с трепетом душевным почитал старших.
Только командирам был зачитан этот приказ, но на бронекатере, когда Максим вернулся туда, был уже накрыт стол. Исключительно за счет пайка личного состава, но с обязательной поллитровкой.
Распивать спиртное в разгар рабочего дня — грубейшее нарушение дисциплины, можно сказать, преступление. Но что такое пол-литра водки почти на двадцать здоровущих матросов? И Максим не отказался от предложенной ему кружки, где водка едва прикрывала донышко.
Вроде бы жизнь шла нормально, без перекосов, как выражались матросы, и все равно в душе росла большая тревога. Ее зародили сводки Совинформбюро, скупо сообщавшие о боях в излучине Дона, о том, что фашистские полчища рвутся к Сталинграду и на Северный Кавказ. Да и здешние гитлеровцы заметно снизили активность: и бомбежки стали терпимее, и артиллерийский обстрел Ленинграда велся не так часто и яростно; словно выжидали фашисты чего-то.
Все на свои места поставил приказ Верховного Главнокомандующего, в котором с полной откровенностью говорилось, что нам отступать больше некуда, что теперь даже малейшее наше отступление подобно самоубийству.
— Агитировать не буду, а вот подумать — крепко подумать! — всем советую.
Вот и все, что сказал Медведев, зачитав этот приказ.
И они крепко подумали, обменялись мыслями, и каждый навечно записал в своем сердце, что настало и вовсе такое время, когда в любом, самом малом и незначительном, бою нужно обязательно побеждать.
До 18 августа жили сравнительно спокойно, напряженно занимаясь боевой подготовкой, готовясь к неизбежным скорым боям, а утром этого солнечного дня приказы посыпались — только успевай поворачиваться: полностью заправиться топливом и принять полный комплект боезапаса; личному составу бронекатеров немедленно получить автоматы, гранаты и все прочее, что необходимо для ведения боя на суше; командирам всех катеров незамедлительно явиться к командиру дивизиона.
Когда Максим прибежал от комдива, личное оружие пехоты было не только получено, но и протерто от арсенальной смазки. Осмотрев его, он сказал буднично:
— Приготовиться к съемке со швартовых. Пойдем в районе села Кормчино.
Время выхода не назвал умышленно: чтобы матросы, стыдясь опоздать к общему выходу, минуты лишней не потеряли.
Кормчино — вверх по Неве. Там, где на левом берегу стоит фронт. Это знали все. Но вот зачем посылают туда? Для решения какой боевой задачи? Эти вопросы читались в глазах матросов. Они же волновали и Максима. Вот и отмолчался.
