…Конец сентября. На фронте затишье. Странное какое-то затишье летом и в начале сентября враг ломился так, что до сих пор аукается, а теперь вот, получается, притормозил. В Сводках всё время передают о том, что ведутся упорные оборонительные бои, враг удерживается на старых рубежах.
Ладно, сводки-сводками, зато хоть танки получим, не будем, как пехота в окопах сидеть! Плохо, что окружён Ленинград, но хорошо, что город не сдался, а по-прежнему дерётся. Хотя новых КВ мы, похоже, долго не увидим…
Ничего, конструкторы у нас опытные, придумают что-нибудь. Тридцать четвёрку же сделали, значит, и для нас — тех, кто на тяжёлых танках воевал, тоже чего-нибудь придумают. Зря, что ли, столько заводов на Урал вывезли? Насмотрелся я, пока до Москвы ехали… Но скорей бы на фронт…
Ура, товарищи! Нас отпускают в увольнение! В первый раз за всё время! Кто куда, а я в Большой Театр — всю жизнь мечтал сходить. Столько про него слышал…
Новенькая шинель из английского сукна, фуражка, сияющие сапоги. На парадный китель вешаю все свои награды. Впечатляет! Ну что, идём? Идём. Меня ведёт Валера Пильков, коренной москвич. Тоже уцелел, а вот Гена Бабкин, как осколок под Конотопом получил, так и запропал. Правда, получили от него письмо из госпиталя, выздоравливает, мол, но куда направят — неизвестно.
А Валерка — уцелел, вот и ведёт меня, словно Сусанин… ладно, веди, главное, чтобы не с тем же, что у поляков, исходом…
Улыбаюсь про себя, покуда мы шагаем по Петровке к Театральной Площади. Скоро подойдём к театру… кстати, вот и он!
Несколько минут любуюсь величественными колоннами и упряжкой лошадей работы Дельвига, вздрагивая, когда Валера дергает меня за рукав. Нас уже ждут. Как, разве я не говорил, что он женат! Нет? Ну ладно. Теперь сказал…
Невысокая хрупкая большеглазая девушка в белой беретке и тёмном драповом пальто. На ногах — высокие полуботинки на шнуровке — последний писк моды, как говорится. Мы прощаемся, семейная пара исчезает в парке, а я, забрав у Алёны свой билет, шагаю на спектакль. Сегодня дают оперу Иван Сусанин. Кстати, билет шикарный! Сижу в ложе, заворожёно глядя на сцену, где разворачивается действо…
Изо всех сил аплодирую после первого акта, затем спешу в туалет. Покурить. Как высшему комсоставу мне положен «Казбек» или новомодный «Беломор», но я предпочитаю первые. Как-то привык к ним, да и смотрятся они не в пример богаче… Звонок! Пора обратно.
К моему удивлению, в ложе появились новые зрители. Раньше я сидел с двумя офицерами-лётчиками, а теперь их нет, места заняты какими-то девицами. Не обращая на них внимания, сажусь на своё место и погружаюсь в действие, словно заворожённый волшебством, творящимся на сцене…
Жаль, что всему хорошему приходит конец! Но какая игра! Какое чудо! Я просто потрясён! После спектакля все долго-долго аплодируем артистам, сотворившим для нас это чародейство…
Эх, хоть и не хочется, но надо возвращаться в казарму. Увольнительная-то у меня на сутки, но… это Валерка у нас женатик, а я — холостяк… не к кому, как говорится, податься.
Заскакиваю на ходу в трамвай, народу — уйма! В основном женщины, мужчин практически нет, все на фронте. Какой-то парнишка уступает мне место, но я отказываюсь, лучше постою.
В итоге меня притискивают к стенке вагона и, постукивая колёсами на стыках рельсов, трамвай везёт меня на вокзал. Неожиданно ощущаю, что кто-то тянет меня за рукав, опускаю глаза. Снизу смотрит мальчишка лет семи:
— Дяденька офицер, а вы лётчик?
— Нет, малыш.
— А я думал, что вы лётчик…
— Почему?
— У меня папка лётчик. Хотел спросить, вы его на фронте не встречали?
— А как его зовут?
— Жваков, Пётр Ильич.
— Нет, малыш, не встречал. Я танкист.
— У-у-у… — разочарованно тянет он и отворачивается. Я поднимаю глаза и натыкаюсь на огненный взгляд. В упор почти на меня смотрят зелёные глаза неимоверной пробивной силы, миллиметра так на сто пятьдесят два, не меньше! Ну, этим меня не возьмёшь! Против таких взглядов под шинелью броня непробиваемая! Тем временем незнакомка отворачивается и переводит взгляд на мальчишку. Затем внезапно шепчет мне:
— Отец у него без вести пропал. Вот он и ходит по вагонам, всех спрашивает, не встречал ли кто его папку. В нашем дворе живёт…
Почему-то я чувствую себя виноватым перед этим пацаном… нет, не только перед ним — перед всеми, лишившимися родителей за эти страшные месяцы. Хотя… мне ведь не просто повезло уцелеть, я ещё и думал, перед тем как идти в бой…
Наш случайно начавшийся разговор меж тем потихоньку продолжается. Болтаем о погоде, о спектакле, на котором я побывал, но постепенно всё сползает на положение на фронте. У моей собеседницы воюет отец и оба брата, все под Ленинградом. Братья служили срочную на флоте, а отец ушёл добровольцем. Сейчас одна…
Намёк я улавливаю с полуслова, и у коммерческого магазина мы выходим. Покупаю скромную закуску, бутылку водки и вино, затем мы идём к ней. Ольга, так её зовут, работает в библиотеке. Правда, основные фонды эвакуировали, но кое-что осталось. Хотя читателей — как ни странно — с войной прибавилось…
…Утром прощаемся, я оставляю адрес полевой почты, хотя твёрдо знаю, что не отвечу ей. Впрочем, ещё раз мне удаётся побывать у неё в гостях, а когда собираюсь в третий, все увольнительные отменяют, нас срочно сажают на танки и грузят на платформы. Началось наступление на Москву, операция «Тайфун»…
Немцы сформировали мощный ударный кулак из танков и авиации и нанесли сильнейший удар по нашим частям. Как всегда, внезапно, коварно и там, где их не ждали. Разрезали фронт в трёх местах и теперь прут на Москву — говорят, что их танки уже под Калугой…
Всех срочно запихивают в кое-как отремонтированные машины и направляют под Бородино, на Можайский рубеж. А там… там — каша! Никаких частей на пути наступающих немцев нет вообще, гребут всех, кто попадётся под руку. В том числе и нашу танковую группу в составе целых шести танков КВ-1, восьми БТ-7, пяти Т-26 и одного Т-40. Правда, по дороге к нам должны присоединиться двенадцать Т-34, ремонтирующиеся на Московском автозаводе…
Если за лёгкие танки я вполне спокоен — цинично, конечно, но их все-равно пожгут в первом же бою — то тяжёлые КВ вызывают сплошную головную боль. Я не уверен, что они со своей ходовой вообще дойдут до места назначения.
Поэтому в головную сажусь за рычаги сам, лично. В остальные — сажаю офицеров. Трогаемся. Главное, преодолеть все эти мелкие речушки, попадающиеся на пути — такую тушу как наши Ворошиловы не каждый мост выдержит, а уж вброд идти — даже не представляю, как.
Меняемся за рычагами каждый час, наконец впереди первый мост. Тщательно осматриваем его, на всякий случай проверяем берега в поисках переправы. Нам везёт — метрах в пятидесяти замечаем следы колёс. Точно, брод!
Решаем не рисковать, лёгкую технику пускаем через мост, а на тяжёлых машинах идём по воде. Четвёртый КВ застревает; с трудом, оборвав два троса, вытягиваем его на берег. Оставшиеся танки цепляем сразу и, подкладывая брёвна под траки, перетаскиваем на другую сторону.
Короткий отдых-перекур, пока экипажи подбивают пальцы гусениц, затем вновь главный фрикцион, плавное отпускание последней трети — и мы, вместе с помогающим мне стрелком-радистом, втыкаем передачу… Поехали!
Мелькают однообразные кусты вдоль обочин… Тяжело, очень тяжело и нудно. Вскоре нас застаёт темнота, но, включив фары, мы продолжаем движение до тех пор, пока от усталости всё не сливается перед глазами. Только тогда и стопорим. Но спать ещё рано проверяем фильтры, доливаем масло, вёдрами пополняем баки. Вновь и вновь стучим кувалдами по тракам, загоняя вылезшие наружу пальцы.
Заодно слушаем по рации сводку Информбюро. Взят Шлиссельбург, значит, замкнуто кольцо вокруг Ленинграда… Плохо, это настолько плохо, что даже представить себе невозможно! И это понимаю не только я — лица собравшихся вокруг экипажей разом суровеют…
К исходу 11 октября добираемся, наконец, до места назначения. Вот оно, знаменитое Поле Бородинское! Девять километров по фронту, два с половиной — в глубину. В 1812 году здесь насмерть дрались наши прадеды. Сто двадцать тысяч русских против сто тридцати тыщ французов.
Где-то там стояла батарея Раевского, где-то врос в землю Шевардинский редут, по этой земле ступали солдаты Старой гвардии Наполеона. Обильно полита здесь земля кровью людской, ой, обильно…
А сейчас сюда рвутся немцы, Гудериан… Нас пока что отводят в резерв, недалеко от Кукарино. Почти никто не спит, люди слушают канонаду, доносящуюся со стороны Гжатска. Там наши дерутся в окружении, сковывают врага. Мимо бредут колонны гражданских, до последнего момента строивших оборону. Эти женщины под ежедневными бомбежками и артобстрелами копали противотанковые рвы, окопы, варили ежи и вкапывали надолбы. Люди идут и смотрят на нас с надеждой, что мы остановим эту сволочь, не сдадим Москву.
