Басин остыл, но приказа своего не отменил.
Забежал Кривоножко — веселый и азартно возбужденный:
— Ну, можем ждать сабантуя.
— Это ж по каким данным? ОБС — одна баба сказала?
— Представьте себе, эта самая баба — персонально я. Снайперы натворили дел. — Басин тревожно посмотрел на Кривоножко, но тот был весел, и, значит, неприятностей не предвиделось. — Они, понимаете, взаимодействовали с зобовсками пушкарями, а те всадили несколько снарядов в наблюдательный пункт. А там. видимо, сидело начальство.
Противник заметался, забегал, снайперы стали расстреливать и увидели, что в укрытии стоят легковые автомашины. У них же и с минометчиками налажено взаимодействие, и минометчики открыли огонь. Мин у иих мало, так они только и выпустили две серии. А машины и загорелись. Я представляю, как озвереют фрицы, — побили явно солидное начальство.
Он не успел закончить рассказ, потому что неподалеку от штаба батальона рявкнули тяжелые снаряды, потом разрывы прокатились л стороне. Артиллерийско-минометный обстрел все усиливался, но он не сливался в единый, слитный рев артиллерийской подготовки наступления. В паузах слышались короткие пулеметные очереди.
В эти секунды в Басине все как бы сошлось в одну точку — следовало принимать решение. А чтобы его принять, нужно понять замысел противника.
Можно великолепно кончать сержантские школы, военные училища или академии, но пока не ощутишь конкретного противника в конкретных условиях, не узнаешь его повадок и хотя бы примерного расположения его боевых порядков, правильного решения не примешь.
Басин рассуждал примерно так: артналет явно случайный, словно по тревоге. Вражеские артиллеристы определенно рыскают — тяжелая батарея ударила по расположению штаба. (Вспомогательная мысль: все-таки нужно завершить лысовскую задумку и сменить и КП и НП — противник, кажется, кое-что нащупал.) Ясно, что КП для нее цель номер один, но — плановая. Прошло уже больше минуты, а повторных разрывов снарядов нет, значит, огонь перенесен: ведь для перезаряжания орудий требуется меньше минуты. Разрывов в тылу, на артиллерийских и минометных позициях, нет, противник ведет огонь только по переднему краю. Значит, серьезных намерений у противника тоже нет. Иначе он обязательно постарался бы обезвредить артиллерию. Судя по паузам — противник выводит огонь на какие-то ему одному известные цели или стреляет по тем, которые ему кажутся опасными в данный момент. (Вспомогательная мысль: пусть командир минометчиков — у него есть разведчики — составит схему этих разрывов: нужно знать, какие наши точки и объекты вскрыты противником, пристреляны им.) В паузах ведется пулеметный огонь — при настоящем наступлении, фрицы вести огонь не будут, они выждут, пока отработает артиллерия, а уж потом пулеметами прикроют выдвижение пехоты. Сама пехота днем располагается метрах в ста, а то и дальше от передовой траншеи. Пока она поднимется по тревоге, пока займет свои места и приготовится к атаке — пройдет немало времени.
Все эти, лежащие на поверхности, факты и выводы заставили Басина принять два первых решения. Он приказал телефонисту связаться с приданными и поддерживающими артиллеристами и минометчиками и отдал приказ:
— Ответного огня не открывать!
Что артиллеристы и минометчики уже изготовились к бою, в этом он был уверен. Своим ротам, в том числе и минометной, он приказал:
— Приготовиться к отражению атаки! Людей из укрытий не выводить!
Зачем подставлять их под удары, если еще не все ясно? На переднем крае есть дежурные наблюдатели и пулеметные расчеты, есть дежурные взводы, и если противник поднимется в атаку, роты успеют занять свои места в первой траншее.
Пока он думал и приказывал, слух автоматически отмечал перемещение разрывов, и постепенно стало понятным, что основной огонь сосредоточивается где-то возле стыка восьмой и девятой рот — как раз там, где, как докладывал командир снайперского отделения сержант Жилин, и должны были действовать снайперы и где артиллеристыпротивотанкисты старшего лейтенанта Зобова оборудовали свои временные огневые позиции. Пожалуй, все становилось на свои места — снайперы и артиллеристы, кажется, подстрелили большое начальство, и противник прикрывает эвакуацию его остатков, а может, и останков, в тыл.
Можно, конечно, приказать открыть ответный огонь к помешать этой эвакуации, только зачем? Открыть свои огневые и тем самым помочь противнику уточнить их?
Израсходовать боеприпасы, которые приказано беречь и экономить? Наконец, показать противнику, что сил на этом участке много, и, значит, привлечь его внимание к девятой роте, из которой и собирались выводить взвод для боевой подготовки? Нет уж… Пусть противник считает, что произошел лишь несчастный случай, а во всем остальном мы соблюдаем… перемирие? Нет. конечно!.. Разумное равновесие.
Зазуммерил телефон, и телефонист молча передал комбату трубку.
— Что у тебя там творится? Где точно? — загремел командир полка.
— Бьют по стыку девятой и восьмой роты…
— Ты взвод из девятой уже вывел?
— По плану — с завтрашнего дня. Так и сделаем. А бьют потому, что снайперы и артиллеристы лупанули немецкого генерала и его свиту. Вот фрицы и взбеленились.
Басин говорил отрывисто, грубовато, и это «лупанули» прозвучало как вызов. Но он знал командира полка и верил, что этот, граничащий с грубостью, тон сделает свое дело. И он сделал. Подполковник помолчал и с долей ехидства спросил:
— А ты откуда знаешь, что генерала? Лампасы видел?
— Две легковые машины сожгли. А кто ж, кроме генералов, на НП на машинах ездит? У нас с вами таковых. не имеется.
Подполковник опять помолчал и уже миролюбиво осведомился:
— Что предпринял?
— Приказал приготовиться к отражению атаки, огонь открывать запретил, людей в траншею пока не вывожу. Сижу и жду, что будет дальше.
— Что ж… Жди. Докладывай.
— Так точно! Доложу!
Огонь противника то усиливался, то ослабевал.
Связной комбата Кислов несколько раз выскакивал из землянки на взгорок, рассматривая участок, на котором бушевали разрывы, и, возвращаясь, озабоченно сообщал:
— Все там же. «Рама» пролетела…
— "Рама"? — удивился капитан Басин. — Этакое внимание. Это что-то серьезное.
Послушайте, — обратился он к замполиту, — вы здесь давно — отмечалось посещение оборины противника высшими чипами?
— Не замечали…
— Вот и я думаю… Наступать собрались? Вряд ли… Позади нас… болота, лес. Зимой, конечно, можно, но ведь дороги… оттепели… Нашего наступления боятся? Так они ж тоже не слепые… Самое большое, чего мы могли добиться своей активной обороной, так это создать впечатление у противника, что нас не растянули, что мы занимаем нормальные участки. Да и мы видим, что они ничего не подтягивали. Что-то тут странное…
Они гадали и прикидывали, что же все-таки происходит, когда. опять, позвонил командир полка:
— Басив, ты откуда взял, что ваши генерала лупанули?
Я уж объяснял — легковые машины, вот этот фейерверк. Он же бесполезный.
Рассчитанный на высшее начальство, на расследователей: дескать, мы приняли все меры, но — война…
— Может быть… Слушай, у меня тут тридцать второй. (О! Тридцать второй — это замкомдива!) Он, понимаешь, Не верит… — Трубка помолчала, и уже иной, начальственный баритон недовольно осведомился:
— За каким чертом генералу нужно было ехать в такую дыру, да еще вылазить на НП на самой передовой? Ты, комбат, об этом думаешь?
Нет, минуту назад Басин об этом не думал. Но сейчас тренированный мозг военного человека подсказывал элементы закономерности.
— Я, товарищ тридцать второй, естественно, в его замыслы проникнуть не могу, но отмечу, что в этом районе наши снайперы в свое время взорвали машину с боеприпасами.
После этого там появились немецкие снайперы, которых наши сняли. Потом именно там начали действовать прямой наводкой наши орудия. В частности, там же был разбит один НП противника.
— Все это важно… с вашей точки зрения. С точки зрения комбата. А генерал, как правило, мыслит шире. — Трубка замолкла, вернее, из нее долетали отрывочные слова — замкомдива уточнял у окружающих какие-то данные.
Кривоножко воспользовался паузой и шепнул: "Наши на рассвете отметили, что противник устанавливает вдоль дороги новые маскировочные щиты". Басин прикрыл трубку и шепотом спросил: "Когда узнали? Почему не доложил?" — "Да только что узнал — мы ж в полку были, не успели доложить". В землянку вбежал Кислов я сообщил:
"Фрицы стали дымовыми стрелять. Ни черта не видно:. Басин подобрался. Это, кажется, очень серьезно, и закричал в трубку:
— Товарищ тридцать второй! Товарищ тридцать второй! Ему ответил недовольный баритон:
