— А может, кто-либо другой отвезет?
Басин кивнул.
Глаза у адъютанта настороженно, по все ж таки блеснули скрытой смешинкой, И это опять понравилось Басину.
Тогда пойдешь адъютантом старшим в первый батальон. Устраивает? — И, заметив, что лейтенант посерьезнел, разъяснил:
— На взвод посылать — обидно для тебя. На роту ставить — есть обстрелянные командиры взводов. А вот па штабную работу, да еще раненый — мне, кажется, вполне подходишь. Оботрешься в батальоне и получишь роту.
— Согласен, товарищ капитан.
— Тогда иди прямо в батальон и устраивайся. Там главное — учеба. По крайней мере, неделю, а то и десять дней. — Басни взглядом показал на перевязку. — А может, останешься?
— Спасибо, товарищ капитан, но я ведь на фронт шел для боя… И я — офицер.
Кислов и повар внесли сковородку, хлеб, консервы и графин. Повар поставил его на стол осторожно, с нескрываемой гордостью. Басин смотрел на повара и сдержанно усмехался.
— В ресторане работали?
— Так точно, товарищ капитан.
— Сразу видна любовь к культуре. — И все так же, посмеиваясь, добавил:
— О рюмках или стопках я не мечтаю. Но хотя бы стаканы…
— А как же, товарищ капитан! — Повар был несказанно рад, что новый командир полка оценил его заботу и тонкость обращения. — Все будет. Как положено.
Он ушел и вернулся с посудой — разнокалиберными тарелками, гранеными стаканами, и, почтительно освобождая место на дощатом столе, застелил его чистой простыней.
Лейтенант смотрел на повара к с удивлением и с осуждением — видно, вчера здесь были иные порядки. Басин уловил этот взгляд и уже не улыбался.
Он спросил:
— Это что ж?.. В порядке праздника или всегда так будет?
— Как прикажете, — смутился повар… а Басин очень серьезно сказал:
— А если не по приказу, а по душе?
Повар помолчал, разглядывая капитана, посерьезнел и ответил:
— Я постараюсь, товарищ капитан.
— Спасибо, Хороший ответ. Садитесь, товарищи.
Они ужинали, и капитан расспрашивал лейтенанта — дотошно, пристрастно, — как проходил бой, что говорил командир дивизии, какие и когда отдавал приказания его предшественник. Когда лейтенант ушел, Басин повернулся к Жилину. После выпитой водки потухшие было Костины глаза опять заблестели и в них снова появилось то выражение, которое смущало многих — как будто Жилин знал о каждом нечто такое, над чем можно было посмеяться.
— Уяснил, как дело складывалось? — Костя кивнул. — Поскольку ты единственный свидетель с той стороны, рассказывай, что было там. — Басин серьезно пояснил:
— Я ведь на новом месте. Мне учиться нужно.
И они оба корпели над картой, и Костя рассказывал о том, что он видел в тылу противника, как он и его ребята влияли на ход событий. Он увлекался, высказывая тактически грамотные соображения. Басин все чаще поглядывал на него с острым любопытством.
— Ну и что ж ты теперь делать будешь? Или — "как прикажете"? — передразнил он адъютанта.
— Воевать, товарищ капитан. Нужно, обратно, снайперов подбирать, нужно кое-какие, приспособления делать — бронещитки, управляемые чучела. Я теперь как-то по-новому на винтовку смотрю. Сильная штука?
— А на себя ты как смотришь?
— Не понимаю… — Костя выпрямился.
— Ты сейчас рассказывал мне так, как не всякий командир роты смог бы рассказать. Ты знаешь и видишь войну. И свое дело знаешь. Что ж? Так и останешься на том же уровне?
— А что — плохой уровень? — Костя окончательно приходил в себя.
Уровень хороший. Но не для тебя. — Басин, не дождавшись его слов, пояснил:
— Ты уже офицер. Сам, может быть, того не понимаешь, а офицер. И вот что — выбирай.
Хочешь, иди ко мне адъютантом, звание мы тебе выбьем. А хочешь — иди учиться.
Выбирай.
— Костя помолчал, он минутой раньше понял, к чему клонит капитан, но решил выждать, а потом усмехнулся:
— Не слишком ли жирно, товарищ командир полка, иметь и адъютанта и ординарца снайпером?
Басин рассмеялся.
— Ты помнишь, что когда-то я тебе сказал — я из тебя человека сделаю. На этом самом твоем… как ваш завод называется?..
— "Красный котельщик".
— Так вот, на "Красном котельщике" тобой будут гордиться. Так что не крути — учиться пойдешь. И вот тут уж я прикажу. Слушай внимательно. Завтра поедешь к семье убитого командира полка, отвезешь его вещи, а их, кстати, чемодан, и только. А второй чемодан повезешь продуктов. Оттуда — прямо на курсы младших лейтенантов. Три месяца — офицер.
Костя внимательно слушал.
— Вот так, товарищ Жилин. Большего я сделать не смогу — война, как ты понимаешь, и есть война. Сейчас ложись-ка ты спять, а я пройдусь по передовой. Кислов! — крикнул он. — Собирайся. Пойдем проверим, как дела.
Знойным июльским утром 1943 года восточнее Жиздринского выступа и севернее города Орла недавно принявший стрелковую роту лейтенант Жилин поправил каску, подтянул ремешок и, оглянувшись на ординарца, прокричал:
— Готовься! Время. Сейчас, обратно, вперед рванем!
В еще зоревой розоватости неба расцвели гирлянды ракет: кончалась артиллерийская подготовка атаки. Жилин выскочил из траншеи и, подняв над собой автомат, закричал:
— За Родину!
— Коммунисты, вперед! — рванулся за бруствер парторг роты — большой грузный мужик из лесорубов.
— Комсомольцы, вперед! — пронзительным, яростным тенором поддержал недавний школьник из Казани.
Рота вывалилась из траншей и бросилась вперед. Жилин шел следом, то падая в горячие воронки, то стремительно перебегая — так на войне и ходили люди. Он, как и тысячи других, не знал, что идет к первому салюту Родины в честь своих защитников, в честь будущих победителей. Жилин, как и тысячи других, думал только об одном — как бы ворваться в немецкие окопы. А уж там они свое сделают…
Не знал лейтенант Костя Жилин и о том, что в тот же час в маленьком городке за Волгой, после материнских стонов и криков, родился и заорал густым, резким баритоном еще один житель этой планеты. Но кричал он недолго, вздохнул, всхлипнул и открыл глаза — они у него оказались темными, как степной терновник, и в их уголках лучилась первая лукавинка. Был он смугл и крепок телом.
Этого не знал и не мог видеть лейтенант Жилин. В эти дни в кровопролитных боях он поворачивал вместе с армией с юга на запад, чтобы идти вперед. Шaгать было еще далеко, но теперь уже все вперед и вперед.
