В течение полугода она почти что формально сдала экзамены кандидатского минимума, была зачислена в аспирантуру, где ее научным руководителем стал ректор Богатов, которого к тому времени уже избрали академиком Российской академии наук. Более проблем в науке у Анастасии не было, пока Богатов был жив.
К тридцати годам, в 1956 году, она защитила кандидатскую диссертацию. И казалось все хорошо, да семейная жизнь у нее не ладилась. И не то, чтобы с Максимом не лады, нет, наоборот, они друг в друге души не чаяли. Проблема с жильем. В Грозный Максим не едет из-за установки в Москве. В самой Москве у него лишь место в общежитии. С Анастасией они официально расписаны, и если чуть подсуетиться, то им, как семейным, дадут отдельную комнату в общежитии и поставят в очередь на жилье. Но когда это будет? К тому же у Филатова, из-за его прямолинейного характера, постоянный конфликт с руководством института, посему и не может он выйти на защиту, ставят палки в колеса. Он нервничает, пьет, с ранеными легкими много курит. Часто болеет, в больнице не долеживает, в санатории — тоже, как чуть полегчает, к установке бежит.
Вот в Грозном ситуация совсем иная. Ректор Афанасьевой заявил:
— Как только муж защитится, объявляю конкурс на замещение вакантной должности заведующего кафедрой, а Филатов с дипломом доктора наук — единственный претендент. Получает не только кафедру, но и двухкомнатную квартиру, как предусмотрено положением… Кстати, почему Максим до сих пор не представляет диссертацию, ведь столько трудов!
— Не дают, — и Анастасия вкратце объяснила ситуацию.
— Что это такое?! — возмутился ректор. — Филатов сильный ученый, достойный человек, фронтовик… Скоро буду в Москве, разберусь. Коллег бросать не гоже. И ты готовься к докторской, пока я еще есть.
Вскоре Максим защитился, и далее было все, как предсказывал Богатов: Филатов — заведующий кафедрой грозненского нефтяного института и далее — мечта! Хорошая, двухкомнатная квартира в центре города. Но это счастье было страшно омрачено. Перевозили они кое-какую утварь в новую квартиру из общежития. Сам Филатов хилый работник — инвалид. Решила Анастасия ему подсобить, лишь маленько напряглась — выкидыш, уже не первый, не второй — сапог надзирателя зоны оставил след…
Узнав об отдельной квартире, приехала на новоселье мать Анастасии. Было лето. На юге, в Грозном, где было умеренно тепло, много фруктов, да забота дочери — ей очень понравилось. Вернувшись в Москву, мать рассчиталась с «мерзкой» работой, чего, как дворянка, она всю жизнь гнушалась, оформила пенсию, как сказала — «заколотила» комнату в коммуналке и навсегда переехала жить в Грозный.
— Всю жизнь растила дочь. Не могу же я на старости в одиночестве быть, да и уход мне нужен.
Потеснились супруги: меньшую комнату предоставили маме, в большей — сами. И до этого жили в мире. А тут постоянно напряженная атмосфера, словно кто-то чужой, гость. Это мать никак не смирится с их браком, не иначе, как «сожитель», кличет она Максима.
— Да венчались мы в Кривояре, у его родителей, — пытается примирить их дочь.
— Да откуда в такой дыре священник? Одно название «Кривой яр» чего стоит! А как без моего благословения?
— Ну давай здесь в церковь пойдем.
— Ты что, сдурела? За такого хромого да кривого, по добру свою дочь выдавать… Да и поздно уже, сколько вы, небось, нагрешили!? Оттого и детей нет.
— Мама! — топает дочь в гневе, ей не до домашних распрей. Врачи советуют ей больше не рисковать, здоровье не позволяет, да и вообще-то уже и возраст не молодой. Так неужели она останется бездетной, одинокой; она так мечтает о ребенке, даже чужого увидит, сердце биться чаще начинает.
Поначалу она даже от врачей скрывала, что вновь беременна. Оберегая плод, еле-еле ходила, чуть ли не на цыпочках. А когда и врачам и домашним объявила, все схватились за голову, за ее жизнь страшась.
Шестнадцать недель она выходила, поняла, что все, плод не держится, слегла в больницу. И мало кто поверит, целых три месяца она на ноги не встала, ни разу, даже сидя, не позволила телу занять вертикальное положение; исхудала, пролежни заработала, И когда плоду было уже семь месяцев, врачи настояли на преждевременных родах — кесарево сечение. На свет появился мальчик; хилый, маленький, с волосиками на голове.
Еще полтора месяца была Анастасия в больнице — врачи выхаживали ребенка. Теперь она ходила сколько могла, и если в период беременности к ней никого не допускали, то ныне, не каждый день, а в день по два раза к ней наведывался Максим. Они были так рады, так счастливы: при встрече мало говорили, лишь пожимали друг другу руки, глядели в глаза. Очень долго выбирали имя, точнее выбирала она, а он на все был согласен, и всегда твердил:
— Главное, ты жива, ты здорова… Настя! Настенька моя!
Иногда к ней приходила мать, видимо чаще не могла, тоже болела. Ни разу не справилась о ребенке, только о ней, и то:
— Как ты? Чуть не померла… И было б за что! Ребенка хоть будете крестить?
— Мама, ты опять за свое?
— Не за свое, а за божественное… Некрещеных ублюдков нечего растить, проку от них не будет.
— Мама! — топнула дочь.
— Что «мама»?… Посмотри на своего «сожителя». Что он, единственный сын — вроде бы кормилец, для своих родителей сделал? В десять лет раз в родительский дом не едет, копейку не пошлет — сам иждивенец.
— Мама!?
— Не перебивай. Ребенка в чреве надо воспитывать. Тебя учу, — чтоб ты сына выучила, как я тебя, а не как твоего «сожителя».
— Мама! — уже тише.
— Молчи! Кого твой ненаглядный инвалид-валенок вырастит? Раз в полгода к родителям письмо пишет. А отец умер, вспомни, на телеграмму — телеграммой ответил: «Выражаю соболезнование, скорблю. Не могу приехать. Сын». Тьфу, какой он сын? Да и кому нужен такой сын?!
— Мама, ведь были важные дела — аспирант его защищался, я болела. Да и не здоров он, и денег у нас тогда не было на дорогу.
— Что значит «аспирант», жинка болела, а что такое отец?! На такой случай мужчина должен деньги хоть из-под земли достать. А здоровье? Здоровье будет, если пить и курить как сапожник не будет… Все меня выкурить пытается.
Наверняка данная тема, и не впервой, была затронута и в доме, пока Анастасия лежала в больнице. Пришел Максим в больницу и понуро объявил:
— Раз ты разрешилась, все вроде хорошо, поеду на недельку в Кривояр, хоть на могилку схожу, помяну как положено.
Ну, что бы ей сказать: «Не езжай». Пожелала счастливого пути, передала привет, попросила от себя купить подарки, и:
— «Потеплее оденься, там ветры, зима».
Экономя время, а может и деньги, Максим Филатов поехал не через Москву, а напрямую через Минводы — Волгоград, с пересадками. По этому маршруту, как и во все времена, ходили поезда дополнительные, местные, без должных удобств, отопления, с большими задержками. Где-то его просквозило. Захворав, вместо планируемой недели, провел дома более двух. Как чуточку полегчало, тронулся обратно.
После ранения в легкие, приступы кашля у него были всегда, а тут чуть сильнее. Анастасия не обратила на это внимание, все мысли и заботы теперь вокруг сына. И лишь когда Максиму совсем стало плохо, температура, потом озноб — вызвали врачей, сразу же положили в гарнизонный военный госпиталь, к которому он был прикреплен, и в то же день перевели в республиканский туберкулезный госпиталь, — открытая форма, инфекционно опасен.
Для Анастасии самое страшное — лишь бы сын не заболел. Не пронесло — инфекция в легких. Заметалась она меж двух огней, а потом поняла, в первую очередь спасать надо ребенка. Вновь легла с ним в больницу.
… За один год она потеряла троих, самых близких людей. Вначале умер Богатов. Прямо из больницы она пошла на похороны, чтобы отдать последнюю дань столь доброму человеку.
После двух месяцев лечения ее с сыном выписали. Врачи ничего не обещали, говорили — может так, может… Иногда ребенку становилось совсем хорошо, он просто расцветал, сиял, и какое она испытывала счастье, ночью прижимая его к себе. А потом, вдруг ни с того ни с сего он прямо на глазах хирел, становился вялым, как промерзший по весне ранний цветок. И тогда она не спала, всю ночь опасаясь страшного, вновь прижимала его к себе, пытаясь высосать в себя его хворь… Не судьба. Меньше годика гостил с нею мальчик. Еще пару месяцев спустя не стало Максима.
Если бы не мать рядом, очень худо было бы ей. А так мать то приласкает, то поплачет с ней, а то наоборот:
— Что ты нюни развесила? Все предписано Богом! Чистых быстро к себе забирает. На, сыграй-ка лучше для них, говорят, они только музыку и песни с земли слышат.
Порой веря в это, порой не веря, орошая скрипку отчима горькими слезами, играла Анастасия унылые мелодии.
— Да что ты делаешь? — и тогда возмущалась мать.
— Сыграй для них что-нибудь веселенькое, а то они с тоски помрут.
