Над мертвым полем стоит тяжелый смрад пожарища. Ни дождь, ни роса, ни ночь, ни яркое солнце не могут с ним справиться. Наших танкистов похоронили на городском кладбище. На этом поле среди разбитых танков остался только один холмик, небольшой, сверху огрызок фанеры, на котором карандашом выведено: «Прощай, Костя!» Рядом лежит каска, а в ней кровь.
Солдаты сорок первого
За моими огневыми ивняк полосой стоит. Припрет кого по нужде, ремень распустит и бежит за кусты. Отсидит там облегченный счастливчик положенное время и назад возвращается. Неделю туда ходили. А тут саперы пришли с длинными искателями. Повозились вокруг огневых и скомандовали: всем к реке и головы не поднимать. Только спустились, раздался взрыв, снаряд взорвали. Вышли, смотрим – нет нашего кустарника. Неделю ходили, судьбу испытывали.
В речке вода чистая-пречистая, прозрачная, все камешки на дне видны. Среди них останки наших солдат лежат с сорок первого года, обмывает вода косточки, пряжки на ремнях и звездочки на пилотках.
Моя батарея простояла недолго. На обороне моста осталась рота Подоплелова, а мне было приказано все вооружение передать в другой полк. Жаль было расставаться с пушками, с которыми породнился. Меня назначили командиром зенитно-пулеметного взвода и ввели в состав роты лейтенанта С. На вооружение я принял крупнокалиберные пулеметы ДШК. Автобатовские машины доставили мой взвод в район станции Стальной Конь, недалеко от Орла. Назначение необычное – надо было оборонять фронтовой склад боеприпасов.
Борода
Песчаный карьер недалеко от станции Стальной Конь. Траншеи глубокие, длинные, более сотни метров, все забиты боеприпасами. Снаряды всех систем и калибров, как наши, так и немецкие, трофейные. Кругом пусто, ни дерева, ни куста, только одна колючая проволока по периметру. Установили пулеметы, окопались, и начались занятия по огневой подготовке. На всех огневых установили на шестах модели самолетов для тренировок.
Лейтенант С. был взводным, подружился с командиром и недавно получил повышение на роту, на огневых бывал мало, все мотался по каким-то заданиям командира части. Внешность его была весьма приметная. Тощий как скелет, если садится, то свои кости раскидывает по сторонам, ноги неестественно выворачиваются назад, а руки превращаются в две сложные спирали. Лицо узкое, волосы черные как смоль. Лет ему за сорок. Хитер и коварен, как беглый цыган. Все его разговоры сводились к одной теме: где, когда и кого он обманул. Носил бороду клином, за что получил прозвище Борода.
Отношения у меня с ним сложились нормальные, он часто покидал роту, и я всегда его замещал, занимался огневой подготовкой своих солдат. Никаких оснований для конфликтов у меня с ним не было. Но, как известно, вечной благодати для человека на земле не бывает, благодать может быть только на небе.
Полдень. Жара припекает так, что деваться некуда, тень можно найти только в землянке или в окопе. Позвонил ротный и вызвал меня на КП. Это деревянное строение, небольшое, но уютное. За столом восседает Борода и стучит по выдвинутому ящику костяшками. Расспросил меня о том, о сем и распорядился:
– Протасовский, я выезжаю в штаб батальона. Оставайтесь за меня!
Опять я остался один наедине с ротой на гигантской пороховой бочке. Сижу у телефона и размышляю: попади сюда самая маленькая бомбочка противопехотная рассеивающаяся величиной с ладонь, всю окрестность разнесет до самого горизонта. Спасения здесь никому не будет. Здесь прятаться некуда, здесь для всех одна судьба тонущего корабля.
Своих грабим
Через пару дней Борода вернулся и снова обращается ко мне:
– Дай мне Колю Шкуренко до штаба съездить. Останешься за меня.
Коля, молодой паренек, воевал у Ковпака в партизанах, был ранен и вывезен в тыл, а когда подрос, его мобилизовали. Звание у него младшего сержанта, служил у меня наводчиком.
Через двое суток Коля вернулся один, усталый и голодный.
– Ну что, Коля, что ты так долго пропадал, а где ротный?
Смотрю, Коля замялся, говорить не торопится. Свою любовь он ко мне не скрывал, ходил по пятам, что называется. Я смотрю на него и молчу, не тороплю, пусть сам созреет с ответом.
– Командир роты в штабе остался, – посмотрел по сторонам, оглянулся и, понизив голос, продолжил: – Говорить не велели. Стадо овец в тридцать четыре головы перегонял на живодерню.
– Иди, Николай, выспись.
Спустя некоторое время раздался звонок из штаба. Звонил С.
– Если тебя кто будет спрашивать командира с бородой, говори, что у нас такого нет, и я не знаю. Номера части и фамилию командира никому не говори! Понял меня, Протасовский?
– Я вас понял.
Да, я его хорошо понял. Нищий, разоренный колхоз ограбили. Борода преступник, да кому об этом скажешь?
Вечером к домику, где разместился КП роты, подъехал «виллис». Из машины трое молодых краснощеких парней с автоматами. За ними степенно вылез плечистый полковник с черной окладистой бородой, интеллигентный старик.
Полковник вошел на КП как к себе домой. Представился: из заградотряда.
– Какая часть, кто командир, есть у вас офицер с бородой? – спокойно, по-домашнему начал допрос полковник. Я понимал свое нелепое положение, но начал юлить, этаким полоумным дурачком рисоваться, а у самого кошки на душе скребут! Полковник не стал слушать мою чушь и прервал меня.
– Слушай, сынок, – он даже не счел нужным назвать меня по званию, мягкие отеческие глаза пригвоздили мою голову к воротнику, – послушай мой добрый совет: говори правду. Иначе увезу тебя! – он кивнул в окно, в сторону автоматчиков. – Ведь они за тобой приехали.
Влезать в преступную игру с Бородой я не стал и назвал номер и адрес части, фамилию командира.
«Виллис» мягко рванул с места и увез нежданных гостей.
Избавление от свидетелей
Через трое суток Борода вернулся, но бороды у него уже не было.
– Эх ты, мальчишка, чего испугался! Смотри, худо тебе будет! – пригрозил он.
И тотчас на меня напустился.
Через несколько дней Колю Шкуренко вызвали в штаб с вещмешком. Его направили в маршевую роту, и в первом же наступлении Николай погиб. Прошла неделя. Раздался звонок. Меня к телефону вызывает майор Л. и начинает отчитывать.
– Ты, Протасовский, совсем надоел, распустился, командира своего не слушаешь, распоряжений не выполняешь. Мой приказ. Передай взвод помощнику и утром являйся в штаб части. Пойдешь в штрафной батальон!
И бросил трубку. У меня грудь сдавило от негодования.
Я вызвал старшину Бредихина и рассказал о разговоре с командиром части.
Старшина замер, сжал зубы, не знает, что сказать.
Утром, забросив вещмешок за плечи, я пошел прощаться с солдатами. Вошел в землянку. Все встали. Оцепенели старики, в глазах слезы, головы поникли. Приехал в штаб, встречаю начальника штаба. Он ласково меня за плечи обнял.
– А, Протасовский, приехал! Сходи в столовую, подкрепись, захвати почту и возвращайся в роту.
Я растерялся. Неужели он не знает о моем вызове.
– Так ведь мне сам майор звонил.
– Знаю, знаю! Майор выехал в штаб корпуса. А ты поезжай в свою роту!
Я в недоумении от этого циничного фарса побрел по коридору. Навстречу мне идет капитан из СМЕРШа. Остановился. Поздоровались. Он хлопает меня дружески по плечу и говорит:
– Не расстраивайся, Протасовский, все в порядке, возвращайся в свою роту!
Встретил меня Бредихин, выслушал и говорит: видимо, вам командир подлость какую-то готовил, да сорвалось. К сожалению, память моя не сохранила фамилии капитана из СМЕРШа. Видимо, он был одним из тех, кто заслонил меня от расправы.
На бункерах
В январские морозные дни сорок четвертого войска Первого Белорусского фронта перешли в наступление и освободили железнодорожную станцию Калинковичи. Станция – только название на карте. Самой станции и пристанционных построек нет. Только местами кое-где из-под снега выглядывает битый кирпич, да стоят на обочине полотна полуразрушенные, сложенные из шпал бункера, с сохранившимися надписями по бокам «Ахтунг! Раухен ферботен!». Единственное строение здесь, чудом уцелевшая будка на переезде.
Вплотную к железнодорожному полотну подступает лес. С одной стороны высоченные корабельные сосны, с другой – мелкий ельник с корявыми низкорослыми сосенками.
Лейтенанта С. с нашей роты сняли, командование ротой принял старший лейтенант Покуда, а я, как и прежде, командовал первым взводом роты.
Выгрузили роту из новых автобатовских «студебекеров». Покуда подает команду, кому и где занимать позиции. Указал вероятное направление нападения танков противника: северо-запад по лесной дороге.
Старший лейтенант Покуда средних лет, плечистый украинец, до войны работал в аппарате горкома партии Киева вместе с Хрущевым. Характер мягкий, покладистый, с таким командиром воевать можно. Он сочинял планы учебы, потешал нас смесью русского с украинским, а мы, взводные, жили по ритму, заведенному войной: спать, есть, стрелять, тренировать расчеты. День стоит морозный и сумрачный. Погода нелетная. Лесная тишина изредка нарушается уханьем орудий, стреляли где-то далеко за лесом.
