и знали: «Вы, Алексей Николаевич, какие резцы берете?» — «Седьмой номер». — «А вы попробуйте восьмой, я думаю, лучше возьмет». Странно, честное слово. А тут вот — на́ тебе, воевать стали — и разговорились.
Отец засмеялся тоже. Потом Алехин спросил в трубку: «Ну, как там?» — выслушал ответ и удовлетворенно кивнул головой.
Мне было немного обидно, что отец говорит с Алехиным. Мне очень хотелось дать отцу понять, как много я за этот день перевидел и перечувствовал. Но, может быть, в тишине этого вечера люди слышали мысли друг друга. Отец вдруг поглядел на меня и усмехнулся.
— Что, Леша? — спросил он. — Навидался за сегодняшний день?
Я смутился и покраснел.
Тени становились длиннее. Еще немного, и одна огромная тень легла на сад, на дом и на город. Солнце зашло. Оно освещало теперь только облака на западе, плававшие в бездонной пустыне над нами. Большая серая кошка вышла из подвала, лениво вспрыгнула на барьер, зевнула и блаженно вытянулась, выпустив когти и снова спрятав их. Она, наверное, тоже поверила, что весь этот рев и грохот, нарушившие привычный покой земли, уже прошли и снова на земле все успокоилось. Но тут вдали раз за разом стал лопаться воздух и где-то недалеко заухали один за другим разрывы.
Кошка насторожилась, присела, оглянулась вокруг, решила, что ничего хорошего ожидать не приходится, спрыгнула вниз и, задрав хвост, сохраняя достойную неторопливость, ушла по коридору в подвал.
Отец вынул папиросу, закурил и швырнул спичку на пол.
— Началось, — сказал отец. — И чего им, дьяволам, не сидится?
Загудел телефон. Отец взял трубку.
— Кавказ слушает, — сказал он и переспросил: — На спортивной площадке? Я думаю, дать на тот берег, у старой переправы. Как вы считаете? Хорошо.
Алехин встал на верхнюю ступеньку лестницы. Чуть приподнявшись, я видел еще несколько человек, стоявших редкой цепочкой.
— По наступающим немцам, — сказал отец.
— По наступающим немцам, — повторил Алехин.
— По наступающим немцам, — прокатилось по цепочке.
— Шрапнелью, — сказал отец.
— Шрапнелью, — повторил Алехин.
— Шрапнелью, — затихая, прошло по цепочке.
— Угломер сорок ноль ноль, — сказал отец.
— Угломер сорок ноль ноль! — крикнул Алехин.
— Угломер сорок ноль ноль, — понеслось к орудиям.
— Уровень больше ноль ноль пять, — прокатилось от отца по саду. — Прицел тридцать пять.
Снова загудел телефон, и отец взял трубку.
— Кавказ слушает. Хорошо. Хорошо. — Потом отнял трубку от уха и усмехнулся. — На старую переправу пошли. Мало им там досталось. — Он вынул папиросу изо рта и выкрикнул отчетливо и резко: — Огонь!
— Огонь! —повторил Алехин.
— Огонь! — крикнули у куста.
— Огонь! — понеслась команда от орудий.
На долю секунды вспыхнул свет. Воздух вздрогнул от удара. Я впервые слышал так близко орудийный выстрел. Мне казалась, что у меня в ушах что-то лопнуло и я никогда не буду уже хорошо слышать. И еще меня поразило то, что звук этот был необыкновенно короток. Самый короткий из слышанных мною звуков. Оглушенный, я еще не совсем пришел в себя, как уже отец кричал в телефонную трубку:
— Ну, как? Тебе оттуда хорошо видно? Помощь тебе не нужна? А то я могу еще человека послать. Хорошо. — Он взял трубку с другого аппарата. — Богачев, ну как? Ничего как будто? — Он положил трубку. — Огонь! — крикнул он.
— Огонь! — пошло по цепочкам.
И опять лопнул воздух, вспыхнул и сразу погас яркий свет.
Я теперь понимал, что от одного аппарата провод шел к Богачеву, от другого — к наблюдателю, залегшему на том берегу реки под старой ивой. Отец сразу же вызвал его, и тот сообщил, что последняя очередь накрыла немцев у переправы на том берегу. И опять отец скомандовал: «Огонь!» И опять вспыхнул свет и наблюдатель сообщил, что снаряды снова свалили нескольких немцев.
Тогда отец скомандовал: «Беглый!» И выстрелы стали греметь один за другим. Наблюдатель сообщал, что снаряды ложатся прекрасно.
То, что не удалось немцам в первый раз, вряд ли могло удастся теперь, потому что после победы настроение у всех было гораздо лучше и все — пулеметчики, артиллеристы, стрелки — действовали увереннее и точнее. Иногда наблюдатель сообщал, что снаряды рвутся или слишком далеко, или слишком близко. И тогда отец менял установки, и снова оказывалось, что снаряды ложатся хорошо, и Богачев звонил, что пехота благодарит батарею.
Отец мой действительно очень быстро восстановил в памяти полузабытое артиллерийское дело Он сам был доволен своей работой, радовался, что другие довольны, и чувствовал себя полезным, нужным человеком.
Немцы стали бить по батарее отца. Они били, однако, очень неточно. Снаряды свистели над нашими головами, но рвались довольно далеко за шоссе. И артиллеристы провожали свистящие снаряды пожеланиями «доброго пути».
Удивительно, как легко приходим мы в хорошее настроение.
Несколько часов назад немцы казались нам чудовищной, непреодолимой силой, и мы все готовились к смерти, и скрытый ужас таился в груди у каждого, а сейчас нам казалось, что немцы, если еще и не побеждены, то, во всяком случае, особенной опасности уже не представляют.
Довольно скоро наблюдатель донес, что немцы больше не лезут в воду. Потом позвонил Богачев и подтвердил, что немецкая атака отбита, но сказал, что ждет повторения и просит поэтому быть готовыми к удару по переправе. Отец успокоил его: места эти были хорошо пристреляны и орудия могли дать огонь в любую минуту. Между тем немецкая артиллерия начинала нащупывать батарею отца и снаряды рвались уже довольно близко. Несмотря на то, что у третьего орудия ранило подносчика снарядов, настроение не изменилось. Казалось, с того момента, как снова начала бить немецкая артиллерия, люди стали веселее, оживленнее, чем были во время затишья. Смех возникал по каждому поводу, все казалось подходящей темой для шуток. Смеялись над литейщиками, говоря, что они так набегались сегодня за день, что вряд ли захотят еще побежать, смеялись над немцами, что они, как уставились в этот брод, так и будут в него переть, пока мы всех их до одного не уложим.
— Да, — говорил Алехин, — нашла коса на камень.
— Ничего не попишешь, — рассуждал высокий рябой парень из прокатного цеха, — пришлось с нашими ребятами встретиться, так уж не обессудьте.
Первое сообщение о новой атаке мы получили от Богачева. Он передал, что замечено движение отдельных групп немецких солдат к берегу реки против Дома инженеров. Минутою позже наш наблюдатель донес, что немцы накапливаются в овражке, метрах в двухстах от старой ивы. Отец направил туда орудия, и наблюдатель сообщил, что снаряд попал в самую гущу немецких солдат. Теперь положение наблюдателя было исключительно выгодное — он лежал в непосредственной близости от цели и наблюдал за каждым шагом противника. Правда, что и ему
