ролик для соцсетей. Его авторы — некогда выпускники харьковского училища МВД и коллеги Зеленского по кавээнскому прошлому, а ныне боевики 80-й десантно-штурмовой бригады ВСУ Артур Бортничук и Назар Михайловский. И в луганское СИЗО я приехал с малой надеждой, что содержащийся там боец украинской «восьмидесятки» что-то знает о своих нелюдях-соратниках.
Дмитрий Любченко в чёрной тюремной робе и с побритой головой входит в камеру, где должна была проходить съемка, опустив голову. Не поднимая её, отвечает на приветствие лишь поведя глазами в мою сторону. Всё так же прижимая подбородок к груди, как боксер, скрывающий челюсть от удара, он и отвечал на все мои вопросы. Глядит исподлобья, но без агрессии. Артура и Назара он лично не знал. Призвался в 80-ю ДШБр в феврале командиром отделения, а уже в мае тяжелораненым попал в плен к донбасским ополченцам. Воевал в ДНР под Бахмутом (Артемовском) «обычным стрелком», но, по его словам, «задач ему никаких не давали, просто сказали находиться на высоте в районе села Пилипчатино и наблюдать». Ну-ну, конечно. Мухи не обидели, гербарии собирали.
— Двадцать пятого мая на нас начали наступать, — рассказывает Любченко. — Артиллерийский обстрел, ракетные удары. И меня ранило. В тяжёлом состоянии взяли в плен, отвезли в больницу. Там уже помогли, спасли. Сделали операцию.
Получается, спасли ему жизнь, звери луганские! Выходили, да еще кормят и содержат бесплатно! Орки безжалостные!
— А что у вас вообще говорили про противника? — задаю ему наводящий вопрос. — Про россиян, луганчан?
— Что берут в плен, — отвечает вэсэушник с видом «троечника», плохо выучившего урок. — Ну, там, убивают… И гражданских, и военных… соответственно.
Я достаю телефон и показываю то, как поступили его земляки с нашими военнопленными в Макеевке:
— Это десять человек, луганчан, насколько я знаю. Их кладут на землю, а потом, видишь, уже тела лежат расстрелянные.
Украинец смотрит, играя желваками.
— Я просто хотел спросить: насколько тебя вообще удивляет, что так могут поступать твои?
— Ну, мне это как минимум неприятно смотреть, — тут же отвечает вэсэушник, — потому что это жестокость и убийство. Тем более люди связаны, беспомощные. Ну, то есть каждого человека нужно по закону, если он виноват… Конечно, то, что вы сейчас показали… нужно пресекать и наказывать.
Реакция военнопленного мне кажется натужной. Не от сердца. Да как и всё интервью. Всегда блуждающий взгляд, напряженный мыслительный процесс, судорожный подбор необходимых для спасения слов. Ничего иного я и не ждал. Но был один плюс от этой съемки. Не только агитационный. Мол, бывший сослуживец 80-й ДШБр ВСУ осуждает украинских боевиков. И это покажут на РЕН-ТВ. Будто он мог их не осудить на камеру. Нет. Главный плюс был в том, что мы зафиксировали свидетельства о его пути во время СВО. Где была эта бригада, в каких населенных пунктах стояла. Эти данные позже можно сопоставить с показаниями местных жителей или других пленных из этого «прославленного» подразделения. Думается мне, что их кровавый след тянется далеко за пределы луганской Макеевки. Что-то может всплыть в будущем. А эти сведения — не в папке следователя, они во всемирной сети, то есть для всех. Они не потеряются, не забудутся, всегда будут на виду. И мы сами сопоставим данные, как только представится такая возможность.
Человек в камуфляжных штанах и черном ватнике месит грязь летними кроссовками. На голове бейсболка с «Z»-кой на триколоре, с плеча свисает «калаш». Он ведёт нас по развалинам частного сектора Попасной к штабу своего батальона. На левой скуле мужчины — красная борозда.
— Да, это рикошет от пули, — отмахивается он от моего вопроса. — Ерунда, блин.
— Ты так говоришь, как будто просто неудачно побрился, — усмехаюсь я.
— Уйдите с улицы, сюда поближе лучше, — резко меняет тему «ватник». — Чтобы всё нормально было.
Мы уходим из створа улицы за бетонную стену сгоревшего дома.
— Здесь шальные могут ещё летать?
— Да, их полно летает ещё.
Это Дима «Губер» — боец 3-го батальона 208-го стрелкового полка.
— Почему Губер?
— Губернатор, — улыбается Дима. На вид ему лет пятьдесят, и он очень похож на актера Бориса Каморзина. — Работал замминистром ЖКХ в нашей Народной республике. Есть ораторские способности, стараюсь поддерживать дух людей, тонус, чтобы не унывали. Поэтому и Губером прозвали.
— А говорят, что чиновники не воюют… — задумчиво произнёс я, перебирая в памяти профессии тех, кого я встречал на фронте: чиновников и впрямь не было.
— Ну, а кто мы ещё? — пожимает плечами эксзамминистра. — Чиновники, да. Тут все воюют. Родину жалко и семью надо защищать, вот.
— И сколько ты уже воюешь?
— С двадцать второго февраля, без вылазки, — хмыкает Дима «Губер».
— И дома с тех пор не был?
— Не был. Почти никто из наших мобилизованных не был в отпуске за девять месяцев, — кивает боец куда-то в сторону. — Мы уже тут привыкли. С обеспечением некоторым проблема. Всё, что в феврале в военкомате дали, всё поизносилось, спалилось. Ещё в Рубежном. Поэтому вот, сами находим что-то.
Замминистра ЛНР ущипнул свой ватник. Черной телогрейке не хватает только нашивки с номером, как в колониях. Уж больно Дима артиста Каморзина в ней напоминает. Тот ведь играл роль заключенного в фильме «Зона», Гена «Лопатник» из питерских босяков.
— Где-то оно доходит, у нас оно не доходит, — сетует боец. — Поэтому мы просим: самое главное — дайте нам машину кузовную. Элементарно нам сейчас возить еду бойцам не на чем. Там мули по колено. Нету техники. Урал или КамАЗ бы, пожалуйста. — говорит Губер прямо в камеру. — Не переживайте, мы не трусы! Не сбежали в феврале и сейчас не сбежим!
К разговору подключается мужчина с усами до подбородка в ладном красивом камуфляжном костюме расцветки «мох». Парни в батальоне в шутку ему завидуют. Говорят, жена его очень любит. Приезжает на «мерседесе», привозит всё самое лучшее: одежду, еду. Зовут его Иван. Без позывного.
— Там же внезапно всё было, — вспоминает мужчина про мобилизацию в ЛНР. — Я на работе, вечером мне звонят: «Вы должны явиться через час в военкомат, взять с собой то-то, то-то и то-то». И всё. Прошу: «Можно приехать хотя бы на следующий день?» — «Нет, через два часа мы уже приедем за вами». Я всё бросил, приехал в военкомат только с самыми необходимыми на тот момент вещами.
— А что взял с собой? — интересуюсь, ведь много не возьмешь — всё на себе нести.
— У меня были берцы сына, еще тёплый спортивный костюм, куртка, футболки какие-то, ну и в вещмешке что-то покушать на два-три дня.
