и Костромой, как пить дать, сюда двинут.
— Если по берегу не пойдут, — буркнул Феодул.
— Жаль, у воеводы нашего людей — кот наплакал, — размышлял Пахом. — Что мы вчетвером сможем, с двумя самопалами? Сомнут нас ляхи!
— Да хоть и сомнут, — урезонил его Иаков. — Не в том дело наше. Нам их конных в замешательство ввести надо, чтобы сумнятица случилась. Пальнем по ним раз, мало, другой — и то если успеем. А там хоть трава не расти.
— Чует мое сердце, сгинем мы тут, — буркнул Пахом.
— А хоть бы и сгинем! — возразил ему Ипатий. — Смерть, она и под камушком найдет. А второй смерти всяко не будет. Вот дивлюсь я тебе — сам вызвался, а теперь бурчишь, как баба.
Впереди показался покосившийся сруб с чудом уцелевшим деревянным крестом на покатой крыше.
— Нечто я о себе пекусь? — Пожав плечами, Пахом перебросил ручницу с плеча на плечо. — Привык я к вам, олухам. Я-то свое пожил уж, можно и на тот свет, а Сергуня наш совсем молоденький. Жить ему еще, а не под копытами ляхов сгинуть. А какие он церкви рисует, положим, вы видали?
— Ты меня загодя не хорони, брат, — ответил Сергей. — Сказано в Писании: снаряжают коня на битву, а победа — от Господа. Я скажу: ежели даст мне Бог уцелеть…
— Ой, не зарекайся, — перебил его Ипатий. — Прежде перескочи беду. Потом «гоп» говори. Да мы уж и пришли.
Они остановились у покосившейся старой часовенки. Видно было, давно не приходили люди к ней, давно не поправляли. Того и гляди, повалится…
— Здесь, говорят, образ был чудотворный, — сказал Ипатий. — Видно, ляхи украли: очень уж они наших икон не любят. Государь мой Иаков, тут дровница есть да сруб колодезный. И за тем, и за оным укрыться можно. Мыслю, правильно надвое разделиться — кто за поленницей, кто у колодезя. С двух сторон по ним вдарим, просека и там, и там, как на ладони…
— Тихо всем, — скомандовал Иаков.
Все остановились и замолчали, а командир прислушался. Потом сказал:
— Раньше они двинулись. Идут, да далёко еще. Сделаем по слову Ипатия — сперва зайдем в часовенку, образам поклонимся, потом делимся — Пахом да Ипатий к колодезю, а Феодул с отроком Сергием — за поленницу. Жив Господь, будет у нас время и Богу поклониться, и по месту убраться, и зелье подготовить…
…В часовне было темно — должно быть, в ней и днем-то не особо светло было, вряд ли через крохотные, почти слуховые окошки снаружи проникало много света. Тем не менее все увидели, что на стене, противоположной входу, висит большая икона Спаса.
— Ишь, не украли ее ляхи, — обрадовался Ипатий.
— Должно быть, войти не решились, — добавил Пахом. — Так-то они все храмы наши громят, а тут сочли, что эта часовенка и сама вскорости рухнет.
— Не должен храм Божий в таком запустении стоять, — сказал Феодул. — Не правильно это.
— Ежели Бог меня сподобит, — заговорил Сергей, — все сделаю. Чтобы вместо этой здесь каменный храм справили. Ходить буду за князем, за полу дергать, сам рисунок для него сделаю, но не упокоюсь, покуда не увижу здесь каменное строение заместо деревянного…
— Все ты камнями грезишь, — усмехнулся Пахом. — Стояла Русь столетия деревянной, даст Бог, еще постоит.
Сергей хотел возразить что-то, но его остановил Иаков:
— Довольно. Ляхи близко уже, пора по местам, братия. Пора.
* * *
— Просыпайтесь, пора вставать, подъезжаем, — будила Сергея проводница. Он машинально посмотрел на часы — было почти шесть утра, выходит, проспал он часа четыре, но, на удивление, выспался. Сергей умылся, почистил зубы, собрал вещи — и через час уже выходил на платформу вокзала Костромы.
Несмотря на раннее утро, народу на вокзале было прилично — не так, конечно, как в Москве, но немало. Сергей пошел искать маршрутку до Некрасовки. В этом ему помог мужчина лет сорока с непримечательной внешностью, который оказался его попутчиком. Когда мужчина представился, Сергей вздрогнул.
— Ипатием меня зовут, — улыбаясь, сказал тот. — Родители назвали в честь нашего монастыря. В школе было дразнили так, что слёзы на глаза наворачивались, потом привык.
— А я Сергей, — представился Сергей. — А в Некрасовку зачем едете?
— Живу я там, — ответил Ипатий. — В коммандировку ездил, в Питер, теперь домой возвращаюсь.
Работал Ипатий врачом, в свободное время занимался раскопками. Его, как специалиста в области анатомии, часто привлекали поисковые отряды. Когда никаких дел с поисковиками не было, Ипатий сам проводил раскопки в Костромской земле — чисто для себя.
— Здесь края интересные, — говорил он, — если знаешь, что искать. Например, я выяснил, что первая битва у Святого озера была вовсе и не там, а на противоположном берегу Волги, между Коряковом и Клюшниковом, там, где сейчас дачи. Дачники там постоянно в земле находят то наконечник стрелы, то копья, то рогатины, правда, чаще всего просто выбрасывают. Для неспециалиста даже сабля двенадцатого века — просто ржавая железка. А я там такой меч нашел! Он в музее истории Костромы теперь.
У маршрутки скучал водитель — непримечательный пожилой мужчина.
— Когда едем? — спросил его Ипатий.
— Минут через десять, Ипатий Саныч, — с ленцой ответил тот. Видать, с новым знакомым Сергея он был знаком. — Сами видите, народу немного сегодня, даже странно. Подождем еще, может, пара человек подойдет.
— И я еще на свое имя жалуюсь, — тихо сказал Сергею Ипатий, забираясь в салон маршрутки. — Знаете, как этого парня зовут? Феодул. Он не местный, приезжий, хотя корни наши, костромские.
Сергей опять почувствовал, словно под кожей у него ток пробежал. Он решил пустить пробный шар и, как оказалось, попал в лузу:
— А почему вы решили стать поисковиком?
— Давай на ты? — предложил Ипатий. Сергей кивнул. — Почему решил? Земля наша костромская позвала. Она ведь особенная, а у нас в Некрасовке и подавно. Кстати, озеро у нас опять Святым называется, а сама Некрасовка в древности звалась Святозерской слободой.
А еще, знаешь, мне с детства сны снятся. То вижу я себя костромским ополченцем, то под танк с гранатой бросаюсь, то стану ратником, которому надо сдержать рвущихся к Костроме татар.
Я подумал: сколько народу в нашей земле лежит, без вести пропавшего? Сколько сгинуло, и никто не знает как да где. А я… не знаю, я как будто возвращаю их память, понимаешь.
Их разговор прервало появление нового пассажира. Это был крупный, степенный мужчина с окладистой рыжей бородой, в рясе иеромонаха. Тут Сергея проняло сразу же — мужчина как две капли воды походил на Пахома из его снов. Сергей решился:
— Отец Пахом?
