— Вот тебе и Петух![4] — громко и заразительно засмеялся Виктор.
В этот вечер они допоздна засиделись за столом и даже не заметили, как быстро пролетело время. Давно ушли спать бабушка и малышка Сирье, явно устала мужественная Фанни, а их беседе не видно было конца. Давно сняты пиджаки и расстегнуты вороты рубашек, застыли нетронутыми рюмки коньяка, хотя бутылка едва начата, и только кофе варили бесконечно: так велик был спрос…
Сулев — крупный, спокойный, сидел в кресле полуразвалившись, развернув могучие плечи. Щеки его давно порозовели, на лбу отсвечивала испарина. И вокруг него — за столом, в комнате, во всей квартире — словно невидимыми волнами разливалось тепло, уют. И хоть Виктор, как обычно, не мог просидеть на месте и пяти минут, это нисколько не нарушало доброй атмосферы доверия и сердечности, и даже колкие реплики Эрвина, которые он бросал время от времени, никого не кололи.
Говорили о многом. Даже технические проблемы ввода новой автоматической линии, над которой как раз работал в те дни Виктор, и реконструкции одного из основных цехов на заводе, где директорствовал Сулев, были внимательно рассмотрены присутствующими с разных сторон, и только одного вопроса не касались в этот вечер — дальнейшей судьбы Эрвина. Ни разу не было произнесено и имя его противника — Яна Раммо…
А утром Эрвин встал вместе с друзьями и по каким-то неуловимым признакам понял, что для него приготовлен сюрприз. Даже у Фанни, старавшейся не заходить в гостиную, как-то по-особенному блестели глаза.
— А тебе, Мореход, придется сегодня кое-куда наведаться по своим штурманским делам, — объявил наконец без предисловий наиболее решительный и находчивый Виктор. И добавил, двинув в бок нашего радостно растерявшегося героя: — Одевайся и топай.
Коротко и просто.
Совершенно обновленный, с десяткой «на мелкие расходы» в кармане, вышел Эрвин из дому. Виктор еще оставался в Таллине, и на вечер они запланировали культпоход в оперу.
— А миня азьмете опелу? — сводив на горшок своего плюшевого медвежонка, деловито осведомилась у взрослых Сирье.
Решительный отказ мамы, однако, не расстроил ее, она охотно согласилась провести вечер в привычном обществе бабушки и даже кое-что нарисовать в подарок маме, папе, дяде Виктору и дяде Эрвину.
В управлении базы рыболовного флота, куда друзья настоятельно рекомендовали обратиться, Эрвина принял заместитель начальника. С первых же слов выяснилось, что он знал и ждал нового штурмана и, не задумываясь, назвал судно, на котором через неделю тот должен выйти в море, правда, без заходов в иностранные порты. Пока.
Быстрота, с которой решался вопрос о его новой работе, любезность и предупредительность заместителя начальника управления насторожили Эрвина. Он торопливо, сбиваясь, начал объяснять, что из пароходства и даже с завода ушел не по собственному желанию, что водились за ним грешки, но заместитель начальника знал и это.
Очень представительный, внешне напоминающий Сулева, но совершенно седой, остроносый и резкий в движениях, он как будто угадывал даже мысли сидевшего перед ним человека.
— Должен предупредить вас об одном, — сказал, пристально глядя в глаза Эрвину, — судно у нас на хорошем счету, народ там очень хороший, поэтому всякие срывы исключаются. И не морщитесь! — вдруг сердито добавил он, хотя Эрвин, если и «поморщился», то всего лишь мысленно, тайком.
Из управления Эрвин вышел в некотором смятении.
Улица оглушила его солнцем, яркими осенними красками, веселым говором множества людей. Радио передавало зарубежные отклики на успешный запуск нового советского космического корабля, у всех было приподнятое настроение, словно каждый был лично причастен к этому полету.
Проходя мимо винного магазина «Арарат», он в раздумье нащупал в кармане хрустящую десятку…
Соблазн был велик. «Сегодня и даже завтра никуда являться не надо, стаканчик винца не помешал бы», — почти вслух размышлял он. А в ушах звучали слова заместителя начальника управления: «Судно у нас на хорошем счету, народ там очень хороший, поэтому всякие срывы исключаются. И не морщитесь!»
— Здравствуйте! — вдруг услышал он. — Не узнаете?
Нет, как же, он узнал их сразу — Магнуса и его очаровательную жену. Он нашел их красивыми и счастливыми, только Рита сегодня меньше напоминала ему Айме, и глаза у нее оказались совсем не черными, а светло-рыжими, и волосы были не такие же, и ямочки на щеках не те… А вот «Носорог» нисколько не изменился, может быть, только бородавка на кончике носа стала меньше да глаза не такие голубые, как раньше.
Магнус и Рита искренне порадовались за него, узнав, что он снова уходит в море, пригласили заходить в гости. Рита собственноручно вписала в его записную книжку свой домашний адрес.
День шел хорошо, солнечно, но после встречи с Магнусом и его женой Эрвина все больше и больше одолевали думы об Айме, о том, как вернуться к ней, добиться ее прощения. Гуляя по городу, отдыхая в беседке на горке Линды, он провел самый беспощадный самоанализ за всю свою жизнь. И пришел к невеселому выводу, что жил плохо, еще во время работы в пароходстве постепенно превращался в обывателя и эгоиста. Люди относились к нему добрее, чем он к ним, и в этом заключается главный страшный его порок. Ведь еще т о г д а, задолго до истории в западноевропейском порту, Айме говорила ему, что он окружает себя несимпатичными, случайными дружками, которые любят много выпить, особенно за его счет. Не послушал жену, отшутился. О том же самом по-товарищески предупреждал Ян Раммо. Не послушал и его — лютым врагом стал для него Ян Раммо. А давно ли в «Норде» жаловался на лучших своих и преданнейших друзей — Сулева и Виктора, а ведь это они подали ему руку помощи после увольнения из пароходства, настойчиво призывали не поддаваться унынию, буквально за уши вытаскивают из болота сейчас! Так ему, видите ли, предъявите какие-то особые, исключительные доказательства преданности и любви к нему… То же — с Айме. Методично, с достойным лучшего применения упорством он разрушал все святое, что было в их отношениях, оскорблял ее своим поведением. Ныл, злопыхательствовал, прозябал! И хватило совести обижаться на Сулева и Виктора, занятых такими сложнейшими проблемами, но не забывших и про него — неудачника!..
Если бы кто-нибудь внимательно присмотрелся в эти минуты к Эрвину, многое удивило бы в этом странном человеке с прыгающей походкой, в изрядно потрепанном плаще и фуражке «морского волка». Он шел и не видел прохожих, он весь погрузился в свои мысли. Время от времени, словно доказывая что-то невидимому собеседнику, он рубил рукой воздух, ставил точки над «i».
Ноги снова принесли его к «Арарату». Постоял, поколебался. И не зашел, переборол себя. «Подальше… подальше от этого треклятого места!» — скомандовал решительно и пошел в сторону театра «Эстония», еще не наметив точного курса. Увидев развернувшийся на конечной остановке троллейбус второго маршрута, поспешил подняться в салон.
Он поехал в Мустамяэ. Неодолимо потянуло туда — пройти мимо дома, в котором более семи лет счастливым супругом прожил с Айме.
На остановке его окликнул женский голос. Эрвин повернулся. Рядом стояла женщина с темными густыми волосами и ярко накрашенными пухлыми губами, в опрятном осеннем пальто и модных сапожках. «Откуда я ее знаю? — удивился Эрвин и тут же вспомнил: — Из нашего дома — крайний подъезд… Ну да, жена второго помощника… не помню, с какого судна…»
Лайне Жимкус не скрывала радости, что увидела его. Только Эрвину непонятно было ее настроение — чему же она радуется?..
— Я слышала, вы в ссоре с женой? — она картинно выгнула черную бровь. — Не живете вместе?
— Ну…
Эрвин хотел огрызнуться, но вспомнил историю с малышом.
— А вы?
— Разошлись, к сожалению. Сына оставили ему, забрал к своей матери…
Лайне была не прочь пригласить Эрвина к себе — вместе погоревать, — но он будто не заметил ее приглашения. Он даже не попрощался с нею — молча двинулся в сторону своего дома.
И вдруг увидел жену. Она вышла из подъезда их дома в сопровождении высокого молодого парня в сверхмодных коричневых туфлях и такой же коричневой куртке (почему-то именно эти предметы бросились Эрвину в глаза). Парень что-то протянул Айме, и она быстро спрятала это «что-то» в свою новенькую сумочку. «Ключ… он передал ей ключ! — обожгла догадка. — Значит, он был у нее!..»
Да, да… он начинает припоминать, что видел этого парня и раньше. Так вот ради кого она прогнала Эрвина!
Они шли по аллее рядом, оживленно о чем-то разговаривая. На Айме было новое светлое пальто, волосы едва прикрыты прозрачным газовым платком. Она ступала легко, и пыльные ветки придорожного жасмина, которых она касалась, не пачкали ее. Эрвин вспомнил, что к ней, к ее одежде вообще никогда и ничто не пристает…
