— Как коммунист, — сказал капитан, — я ваше решение одобряю. Только хочу напомнить вам, что член партии всегда добровольно отдает себя туда, где всего труднее, выгод не ищет.
— Мы это знаем. Мы всегда готовы идти туда, куда прикажет партия. Для народного, дела.
— Прошу, Иван Петрович, и вас, Дмитрий Кузьмич, садиться. Побеседуем…
5
После падения Кенигсберга гитлеровское командование почувствовало близкий крах своей военной машины. На оборону фашистской столицы оно спешно стягивало все, что можно было наскрести в Германии, вплоть до полицейских и охранных войск. Но особую надежду ставка Гитлера возлагала на переброску из Курляндии и с Земландского полуострова своих самых верных частей. Интенсивность морских перевозок продолжала возрастать.
На совещании командиров соединений и частей авиации флота генерал Самохин поставил боевую задачу: всеми наличными силами резко усилить блокаду подходов к военно-морским базам и портам Пиллау, Либава, Виндава и Циммербуде, постоянными ударами с воздуха, ослаблять их оборону, уничтожать плавсредства и оборудование, срывать любые попытки эвакуации фашистских войск морем.
Авиаторы немедленно приступили к выполнению ответственной задачи: было значительно увеличено количество минных постановок ночью у этих баз, велось систематическое воздушное наблюдение.
Воздушный разведчик обнаружил недалеко от Либавы сильно охраняемый транспорт водоизмещением полторы тысячи тонн. Размеры транспорта были сравнительно невелики, но почему такой сильный эскорт? Чтобы разузнать все поточнее, командование послало на доразведку Борисова.
Спустя несколько минут его экипаж был уже в воздухе. Противника обнаружили довольно быстро, о чем сразу же сообщили в штаб полка.
Оттуда сообщили, что ударная группа вылетела.
Время шло. Борисов держался на видимости конвоя, а торпедоносцев все не было. Более того, Демин никак не мог установить с ними прямую радиосвязь. Экипаж нервничал.
Только через час радиостанция штаба ВВС флота передала:
— Будете работать с «Соколом» Пять! Обеспечьте наводку!
«Сокол» Пять — это позывной Владимира Фоменко, замкомэска первой эскадрильи. Борисов тотчас связался с ним, и спустя четверть часа вражеский транспорт отправился на дно.
На аэродроме выяснилось, почему на конвой была направлена другая группа.
…По пути к цели первая ударная группа встретила одинокий транспорт, и ведущий приказал Башаеву потопить его. Топмачтовик вышел в атаку и напоролся на такой ливень огня, что был подбит, загорелся и совершил посадку на воду. Экипаж успел выскочить из тонущего самолета и пересесть в надувную лодку.
Через несколько минут такая же участь постигла и экипаж Репина. Ведущий тоже атаковал неудачно: торпеда прошла под днищем транспорта, не задев его. Казавшийся беззащитным транспорт был хитроумной ловушкой: немцы замаскировали под торговое судно плавучую батарею и ловко подсунули ее нашим.
Но трагедия на том не кончилась. Для спасения летчиков из Швентойи подошли два наших торпедных катера. С помощью истребителей, барражировавших над лодками, они разыскали экипажи торпедоносцев, подобрали их и двинулись к своей базе. Их охраняло звено Ла-5.
Вечерело. Ведущий «лавочкиных» ждал смену. Завидев со стороны солнца восьмерку тупоносых истребителей, он обрадовался, покачал им крыльями и улетел в Палангу.
Тупоносые истребители оказались… «фокке-вульфами». Едва краснозвездные «ястребки» скрылись в дымке, как ведущий гитлеровец бросил свою машину в пике и с первого захода потопил головной торпедный катер. Другие «фоккеры» быстро расправились со вторым. Нападение врагов было столь неожиданным, что о нем моряки даже не успели сообщить в базу…
В душе Михаил Борисов терзал себя. Ему казалось, что если б комдив не сменил ведущего ударной группы, то есть если б ее повел, как вначале предполагалось, он, Борисов, то трагедии бы не произошло…
Боль невосполнимой утраты не уменьшилась и после того, как спустя несколько дней в районе острова Борнхольм ему удалось во главе четверки торпедоносцев настичь десятитысячетонный транспорт и отправить на дно вместе с тральщиком и быстроходной десантной баржей.
Комдив, следивший за этим вылетом, прибыл в Грабштейн и лично поблагодарил летчиков. Пожимая руку Борисову, он многозначительно сказал:
— Еще пару таких вылетов, Михаил Владимирович, и стотысячный рубеж будет вами преодолен.
Полковник Курочкин намекал, что общий тоннаж судов, потопленных экипажем, приближался к этой заветной цифре.
— Боюсь, не успеть, товарищ полковник, война-то вот-вот кончится.
6
Возле эскадрильского КП стоял капитан Мещерин и с улыбкой вглядывался в подъезжавший двухместный легковой «фиат». Автомобиль был так непривычно мал, что больше напоминал забавную детскую игрушку, чем транспортное средство. Смотреть на такую машину без улыбки было невозможно. Виновником появления «фиата» на аэродроме Грабштейн был Герой Советского Союза лейтенант Рачков, которому подарили ее в штабе 3-го Белорусского фронта. Теперь трофейный «фиат» стал «персональной каретой» геройского экипажа: Рачков садился за руль, рядом на сиденье втискивался Борисов, а Демин пристраивался сзади верхом на обтекателе запасного колеса. В таком порядке экипаж теперь передвигался повсюду: в столовую, на КП, стоянку, в кубрик.
Фыркнув моторчиком, «фиат» остановился. Летчики выпрыгнули из него и отдали честь командиру эскадрильи.
— Старший лейтенант Рачков! — строго позвал Мещерин. — Вы почему нарушаете устав, не представляетесь командиру по случаю присвоения очередного воинского звания?
Комэск с обычной суровостью на лице смотрел на штурмана звена, но голос его предательски дрогнул, в нем проскользнули торжественные нотки. Их уловил Иван Ильич, смутился, почувствовав, как от радости загорелись щеки.
— Я, товарищ командир, как пионер, всегда готов доложить начальству. Только… к начальству теперь не просто прорваться! То оно летает, то его еще более высокое начальство вызывает!
Рачков, как говорится, бил не в бровь, а в глаз! Накануне капитана Мещерина приглашали в Военный совет. Комэск вернулся оттуда в приподнятом настроении, но о причинах такой перемены никому не сказал. Ильич не упустил случая поддеть. Но Константин Александрович не отреагировал. Он протянул штурману новенькие золотые погоны с тремя звездочками.
— Приказ комфлота от седьмого апреля. Поздравляю!
— Служу Советскому Союзу! — вытянулся Рачков.
— О приказе объявим на построении. Из наших звание присвоено еще Богачеву. Можете сообщить ему в госпиталь.
— Как он там? — почти одновременно спросили летчик и штурман. — Что слышно?
— Поправляется. Разрешили свободно ходить, так он забунтовал, требует выписки.
— Это на Сашку похоже. Летать будет?
— Врачи обещают. Еще новость: сегодня шестнадцатого апреля началось наступление войск Первого и Второго Белорусских фронтов и Первого Украинского на…
— Берлин? — выдохнул Борисов. — Ну все! Теперь Гитлеру крышка! Конец войне! Слышишь, Ваня? Командир эскадрильи согласно кивнул:
— Да! Теперь конец близок! Но победу еще надо добыть… Готовьтесь! Немцы с Земландского полуострова отошли к Пиллау. Через сорок минут эту базу полетят бомбить гвардейские пикировщики Усенко и штурмовики Манжосова. Нам приказано блокировать ее подходы…
В один из последних апрельских дней, вернувшись из боя, Мещерин отозвал в сторону Борисова и, понизив голос, сказал:
— Спланируйте свое время так, чтобы в девятнадцать ноль-ноль с Рачковым быть у меня дома. Ясно? — И, видя недоумение на лице заместителя, добавил с улыбкой: — В столовую не ходите. Я сказал старшине, он все ужины доставит ко мне.
Написав боевые донесения, летчики заехали к себе переодеться. Каково же было их удивление и радость, когда они там увидели Александра Богачева, радостно кинулись поздравлять его с выздоровлением.
Внешне Александр почти не изменился: веет тот же Сухощавый, энергичный, только побледневший, он вышагивал по помещению и глуховатым голосом рассказывал про госпитальные порядки:
— Раненых много. Почти все из-под Кенигсберга и Пиллау. Мест в палатах не хватает, много лежит в, коридорах. Медики сбиваются с ног, но лечат хорошо. Мне, наверное, пуд кроем перелили! А кровь оказалась от балерин из Кировского театра!
— Потому и скачешь по кубрику? — поддел Рачков.
— А что? Возможно! Вот после войны возьму разыщу и женюсь! Как себя чувствую? Нормально. Дырки, на голове затянуло. Боялся, что спишут с летной работы. Но (5олей нет. Да у меня не так раны болели, как голова… Перед выпиской проверочку устроили, будто опять принимали в курсанты…
7
В назначенное время Борисов, Рачков и Богачев пришли к одному из коттеджей, что стройным рядком стояли за зелеными насаждениями. Там, на втором этаже, жил капитан Мещерин с флаг-штурманом капитаном Шараповым и адъютантом эскадрильи старшим лейтенантом Юрченко. Квартира представляла собой сравнительно просторную комнату, по углам которой стояли три железные кровати, платяной шкаф, а в середине продолговатый стол с прочными, дубовыми стульями.
