Бараки…
Подвезли обед.Подвезли боекомплект. Хоть пушка теперь не бесполезна. Набрал гранат полную башню.
Начальство че та суетилось - передвигалось на своих машинах.
Мы как стояли, так и стоим.
Опять та же ночевка. Достали спальные принадлежности - тент, бронежилеты, каски, плащ-палатки.
Подъем - ни свет, ни заря.
Поехали.Назад. План провалился. Снова двигаем на Кабул.
10 афганей поменял на три жвачки у бачи в Майданшахре на выезде. Кабул обогнули, на сей раз. Стратеги хреновы. Кинули бригаду в дерьмо. Бараки взять - бригадой?! С Царандоем, правда. Да что с него взять, убогого.
Проехали мимо инфекции, мимо кабульского аэродрома, вышли на дорогу.
Вот уже Мухаммед Ага. Зеленка пошла.
Обстреливали без перерыва. Они издевались. Дима вылез из башни
- он сел наводчиком: как стрелять?
- Чуть выше
- Ага
- Пушку подыми!
- Ага.
Прицел сдох. Из автомата - говно. Хорош АКС, но, поди - достреляйся. Так, смешно. Все палят, конечно, но больше для массовости. В зеленку палим, в ответ.
Че встали?
Мины.
Мины уже не убирали. Только обозначали. Их было так много, как никогда. Вот из-под правой гусеницы вылезла итальянка, вот другая - из-под левой. Че та рвануло впереди.
Колонна шла как не домой. Духи обкладывали отовсюду - только что издалека, прикалывались.
Встречали.Вот уже ориентир Школа. Разрушенное, двухэтижное здание. Дома?
Дома.
Вон он дом, километров десять осталось. Уже стемнело - зима.
Башня танка - еще ориентир. Башня разорванного на куски танка.
Почти приехали.О, батальон уже виден.
Приехали.
Фу.
Перевернулся. В койке. Ночь. Темно, кто не понял. Ночь.
Проснулся - все тихо. Тихое звездное небо в окне. Модуль спит.
Инфекция спит. Спит Кабул.
Зима. Зима прошла.
Скоро обратно - в батальон.
Дмитрий:
_Я НЕ ВРАЛ._
Дубин, и один спецназовец из Джелалабада возвращались после тифа из Инфекции в свои части. Спецназовец, соответственно, в
Джелалабад, Дубин в Гардез и, потом в свой Баракибарак, провинция
Логар, с колонной. Добираться обоим предстояло на вертушках, поэтому шли на сборный пункт на аэродроме в Кабуле. Там расстояние от
Инфекции было невелико - километров 7 - 8, правда, когда Дубина с тифом привезли туда, и отправили пешком в ту же Инфекцию, он в нее дошел, но как не умер, удивлялся потом долго.
Медсестру по кличке БТР он тогда долго убеждал, уже лежа в постели в модуле, что умирает, пока она, гадина, не дала димедрол, и он не упал в забвении на сутки. Медсестра оказалась хорошим человеком, потом, но тогда он думал, что ангел смерти может выглядеть и так. Грузно.
Дошли до сберпункта на аэродроме, а у Дубина всю дорогу вызывала странное ощущение форма спецназовца: полуботинки, штаны - хб и парадная рубашка с короткими рукавами, ну, и панама, соответственно. Не по Уставу, понимаешь. Но Дубину-то этот Устав по х: Так подумалось: хорошая форма для жары.
Зарегистрировались на свои вертолеты, в ожидании разложили еду.
Тут из марева жары на сберпункт входит группа высших офицеров
- полковников и полуполковников. Человек тридцать.
Инспекция, мать.
Главный полковник этой стаи видит приятеля Дубина, звали его
Лехой - в парадной рубашке с обрезанными рукавами, и бросается на него аки лев! Срывает с него рубашку и в исступлении рвет об колючую проволоку, окружающую сберпункт. И кричит: "Гауптвахта! Это что! Кто позволил!" И прочее, нецензурно больше.
Леха, заикаясь, пытается объяснять:
- Я из батальона спецназа в Джелалабаде, это самое жаркое место в Афгане, поэтому наш комбат разрешил такую форму для нас и утвердил это в Штабе Армии.
- Молчать! Расстреляю!
И прочее: "Я Начвещь Армии! Какой на…, комбат, на…! Это
Советская Армия. Или что!"
Леха: "Товарищ полковник! Так что мне делать? Без одежды".
Начвещь: "Вон грузится самолет с использованным обмундированием. Иди туда и скажи, что Начвещь Армии распорядился, чтобы тебя одели".
Страсти утихли, и как комиссия исчезла, Дубин не заметил.
Начвещь растворился в мареве, откуда и возник.
Появились вертушки. Из Джелалабада. Вертушки привезли Груз.
Груз 200. Их долго выгружали. Салоны были все в крови. Трупы солдат уже полуразложились. Они лежали в жаре более трех суток, пока подоспела подмога. Это была засада, которая попала в засаду сама. У первого выгруженного трупа весь ливер был наружу. Живот был распорот и кишки:
И запах говядины. Жара.
Стало плохо. В жаре.
Дубину приходилось выносить раненных, сам чуть не был убит, и эти пули. Пули свистят, пули. Экая мразь. И артобстрел. Своих…
Эти трупы были одеты как Леха.
Он говорит: это наши молодые. И черпаки. Я их узнаю.
Видишь: они в таких - же рубашках. Я не врал.
Дмитрий:
_ ЗОЛОТОЕ БУДУЩЕЕ._
Два замкомбата.Костенко и Синкевич не совпали во времени. Первого перевели в кандагарскую бригаду, второй был его сменщиком из брестской.
Судьба… Нет не судьба, не она выбирала, они сами выбрали свою судьбу.
Капитан Костенко.
Костя из нашего взвода однажды стал его, ну, телохранителем, что ли. Два человека нашли друг друга. Поэтому что-то рассказывал, поэтому что-то знаю.
Вот, сам не знаю, герои или изуверы были оба. Оба определения…
Нельзя отделить. Друг от друга и от них обоих.
Костенко потерял в Афгане троих друзей. И поклялся за каждого забрать по сто голов духов. Он не светился в батальоне, не присутствовал на построениях и не участвовал в разводах. Похоже, и комбат чувствовал в нем силу, которая сильнее его власти.
Он только ходил на работу. Он давил гусеницами пленных духов, взятых на месте с оружием, он их мучил током, и убивал, он выжигал огнеметами кяризы, он был первым в каждом бою, чаще, даже без своей группы, просто с тремя солдатами, Костей, и такими же, как Костя, с тремя Костями, набранными со всего батальона. При этом он не забывал обязанностей, один из Костей был связистом, командовал грамотно и даже весело. Мы, солдаты, на него полагались вполне. Костенко заменял в бою пятерых командиров и двадцать пять солдат. Или, там, тридцать со своими Костями.
Тогда, при Костенке, тактика выжженной земли перед проходом колонн не считалась преступлением, и колонны проходили, и своих убитых мы считали на единицы.
Потом капитану Костенко пришло время сменяться. Но он поклялся. Клятва была исполнена примерно лишь наполовину. И тогда он подал рапорт о переводе в другую действующую часть. И поехал в
Кандагар.
Майор Синкевич.
Нелепая фигура нового замкомбата сразу, с момента его появления вызывала смешки, и даже смех и у солдат, и у офицеров.
Маленького роста, на длинных и тонких ногах, с гусарскими усиками на немолодом и одутловатом лице, он был везде. Он был везде и пытался влезть во все.
Костя вернулся во взвод, и Дубину особо запомнился одним простым эпизодом: возвращаясь с какой-то войны, их БМДшка на узкой дороге не смогла разъехаться с бурубухайкой. Встали друг напротив друга и смотрим. Бурубухайка - на сей раз автобус мерседес, наполненный женщинами и детьми. Только женщинами и детьми. Плюс водила.
Через минуту, Костя, он сидел на командирском месте, посмотрел в сторону автобуса, и так легко пошевелил автоматом. Типа передвинул. Уж не знаю, что почувствовали люди в автобусе, а Дубину стало страшно. Он представил себе дальнейшее, зная Костю.
Пауза только…, они оцепенели.
Серега съехал назад, и бурубухайка очень медленно, нет, еще
Но, вернемся к майору Синкевичу.
Вскорости всеобщее впечатление о нем изменилось. Одутловатое лицо резко похудело. Смеха не стало. Он тоже стал ходить на каждую работу. Он одевал на себя все возможное обмундирование, грузился всеми возможными военными причиндалами и возглавлял группы одну за другой. Только, вот доверия к нему у солдат так и не возникло. Он действовал суматошно, всех изматывал, и все норовил перевыполнить поставленную задачу, при этом таланта командира ну никак не было видно невооруженному взгляду. Он распределял боевые задачи на каждом разводе и строил офицеров. Он проверял обмундирование и оружие солдат перед каждым выходом. Причем норовил все проверить у всех солдат. У него, у тебя, у меня, у всех.
