— Уходим, ребята! Уходим!
… Едва мы успеваем скрыться за развалинами следующего здания, как до нас в общем грохоте артобстрела доносится несколько разрывов «фенек», а спустя погодя сочный взрыв противотанковой мины. И через мгновение прямо перед нами сочно шлёпается чья-то оторванная нога, из которой ещё брызжет кровь. Слышу позади шумное сопение, затем звуки рвоты. Не оборачиваясь, показываю за спину кулак. Затихли. Короткий бросок, и мы в расположении. Потерь нет. Двое слегка поцарапаны, но заживёт за пару дней. Трофеи — пулемёт, двенадцать автоматов. Полный мешок консервов и консервированного хлеба, патроны, два пистолета, несколько кинжалов. Ещё — тридцать четыре солдатских книжки и на один закопченный больше смертных медальонов. Удачно сходили!..
Сараев качает головой: вроде отсутствовали всего час, а набили столько немцев, сколько все его ребята за хороший бой. Я же сижу, привалившись к стене и прокручиваю мысленно всю вылазку. Нахожу ошибки, ищу решения неожиданно попавшихся трудностей. Сложное это дело, командовать штурмовой группой. Ответственность большая, ведь люди тебе доверяют, и задача командира — нанести максимальный ущерб врагу и сохранить своих при этом. Тем более, что на удачу рассчитывать не стоит. Требуется точное знание противника и тщательная подготовка. Но стоит взять на вооружение эту тактику. Ещё как стоит…
Рядом кто-то присаживается и вздыхает. Открываю глаза — это Татьяна.
— Как ты, командир?
— Нормально, солнышко. Видишь, и сходили хорошо, и вернулись все.
— Да я не об этом, командир. Где часы разбил?
С недоумением смотрю на запястье: точно! Стекло моих трофейных часов вдребезги. Тем не менее, тикают они исправно. Умеют же делать фрицы!
— Тут у соседей, на берегу, часовых дел мастер есть. Могу проводить.
— Хорошо, Танюша, договорились. Сейчас у Андрей Андреича отпрошусь, и сходим…
Мы пробираемся по городу. Наш путь лежит по подземным трубам, ходам сообщения, иногда — через подвалы, где на нас смотрят голодные глаза не успевших эвакуироваться, а то и не захотевших это сделать местных жителей. Но эти глаза глядят на нас не со злостью или ненавистью, а наоборот, с надеждой и верой… Вот и берег. Он завален разбитыми ящиками, грудами арматуры, листами железа и станками. Множество мёртвых тел в разнообразных позах.
— Не успевают убрать, товарищ майор… — Почему-то виновато шепчет девушка.
Я киваю в ответ.
Вот и обрывистый берег, в котором выкопана крошечная землянка, выложенная брёвнами. Часовых дел мастер оказывается молодым сержантом с добрым и умным лицом. Мы терпеливо дожидаемся, пока он не кончит смотреть старинные ходики. Ловкими движениями парень вынимает из корпуса механизм, вставляет в глаз настоящую лупу, самодельными инструментами орудует внутри точного агрегата. Несколько минут, и он протягивает уже починенные часы заказчику. Приятный, чуть хриплый голос:
— Главное, заводи вовремя. Следующий!
Мы подходим к его прилавку. Снимаю с руки трофей и протягиваю мастеру. Тот окидывает меня взглядом, затем начинается колдовство. Словно заворожённый я наблюдаю за его работой. Люблю, когда попадается настоящий мастер! Воистину, человеку никогда не надоедает две вещи: первое, смотреть на огонь, и второе — глядеть, когда люди работают…
— Жаль, товарищ майор, но у меня нет такого стекла. Тут особое надо… А ремешок бы я на вашем месте — поменял.
— Почему?
Сержант почему-то оглядывается, а потом выдаёт:
— Он ведь кожаный, товарищ майор?
— Да. Только понять не могу, что за кожа. Не свиная, не телячья…
— Человечья, товарищ майор…
— ЧТО?!!
Словно ошпаренный, я хватаю часы с доски, служащей мастеру рабочим столом и изо всех сил запускаю их в Волгу. Сверкнув корпусом, они исчезают в воде…
… Подавленные, мы возвращаемся назад, в расположение…
Воистину, людоедский этот режим. Нельзя фашистов назвать людьми, если они ТАКОЕ вытворяют… Поздний вечер. Уже темно, но мне не спится. Столько времени таскать эту мерзость на руке!
Я ухожу в передовые окопы. Устроившись в одном из укрытий, отрытых под бетонной плитой, наблюдаю за немцами. Их оборона проходит в тридцати метрах от нас. Можно легко докинуть гранатой. В одном из окон видны отблески огня. Видать, кофе варят, или просто греются… Внезапно оттуда доносится гнусавый звук губной гармошки, затем хриплые нестройные голоса запевают:
Вихотила на перек Катьюша
На високий перек, на крутой…
Ночь — время перемирия, как ни дико это звучит. Когда темно — стихают выстрелы пушек, грохот танковых моторов, резня штыковых атак. Все спешат убрать раненых, доставить боеприпасы, привести пополнение, накормить уставших, измученных бойцов. Почти никогда ночью мы не воюем… Катюша затихает. Но вот вновь звучит гармоника. На этот раз запели «Лили Марлен»… И мои губы сами шепчут припев:
— О, Лили Марлин…
Небо затянуто дымом пожарищ. Часов у меня больше нет. Даже не сориентироваться, сколько время. Но, судя по желудку — пора бы возвращаться, часа два уже прошло. На следующую вылазку пойдём за этими певунами. Разберёмся…
На краю аэродрома столпилось множество народа. Практически все свободные от нарядов и дежурств военнослужащие полка болели. На расчищенном от снега и залитом водой пятачке разворачивалось настоящее сражение. «Виноват» в этом был опять Столяров. Соорудить небольшие ворота было делом несложным, впрочем, как и вырезать из старой покрышки от «форда» резиновую шайбу. Изготовить же клюшку из лёгкой авиационной фанеры от обшивки трофейного «Гиганта» было ещё проще. Спортивными снарядами гордились. Их обшивали накладками из дюраля, проклёпывали для красоты заклёпками. Сложнее оказалось с коньками, но и тут русская смекалка не подвела — деревянная плашка с вбитой проволокой, крепко прикрученная верёвками к подошве валенок, или самых форсистых, к сапогам, вот и готов немудрёный снаряд. А чего бы не расслабиться? Над полем густой туман, необычный для зимы, ветра нет, морозец — лёгкий, градусов двадцать. Вот и гоняет шайбу команда третьей эскадрильи капитана Столярова против первой, капитана Острикова. И раздаются над заснеженным полем крики:
— Коля, атакую!
— Прикрой, Иван!
— Сашка, давай! Бей! Ну! Крути его, крути!
И тому подобное. Азарт, а тем более, спортивный — страшная вещь! Вот и сейчас нападающего третьей, старшину Путилина, защита первой взяла в коробочку. Унесли старшину в санчасть, в себя приводить, а судья, сам подполковник Медведев штрафной назначил. Выполняет лично комэск-3, снайпер бомбового удара капитан Столяров. Разгоняется. Вратарь чуть вперёд выкатился, чтобы сектор удара сузить, но Владимира на мякине не проведёшь! Обманное движение, удар! И над полем взлетает такой рёв молодых здоровых глоток «Гол!!!», что близлежащие вороны с недовольным испуганным карканьем взмывают в небо и долго носятся по нему кругами, не в силах успокоиться. Вроде и попривыкли к войне, к грохоту снарядных и бомбовых разрывов, к выстрелам винтовок, очередям автоматов и пулемётов, а вот крика людского, не злого, а доброго, боятся. Отвыкли. А кое-кто из птичек и вообще не слышал…
Пять — четыре. Третья ведёт. До конца игры пятнадцать минут, как Медведев объявил. Ну, кто будет трофейный коньяк пить? Третья или первая? Темп игры нарастает. По левому флангу устремляется вперёд тройка нападающих второй, но им наперерез выкатывается защита: широченный капитан Столяров, не уступающий ему в размерах воздушный стрелок Сидоров, бывший кузнец. И третьим — младший лейтенант Савостьянов. Это маленький, щуплый, по сравнению с остальными, но зато живой и юркий, как ртуть. Он мгновенно проскальзывает между противниками, и всё — шайбы нет! Врезается в нападающих Сидоров, снося всех напрочь, валится на него споткнувшийся о чью то клюшку Столяров. Со стороны болельщиков доносится задорный вопль:
— Судью на мыло!
И тут же осекается, под грозным взором подполковника Медведева, главного судьи соревнований. Финальный свисток! Игра закончена. Счёт: пять — четыре, в пользу третьей эскадрильи. Первая и БАО выбыли ещё в полуфинале. Всухую их разгромили противники…
Вечером в столовой настоящий пир: на накрытых белыми скатертями столах (позаимствовали в санчасти пару простыней) стоят любовно выпеченные поварами праздничные пироги для победителей. Командир полка награждает грамотой победителей, вручает изготовленный полковыми техниками кубок. А так же главный приз — бутылку настоящего французского коньяка из давешних трофеев. Потом — ужин и танцы. Девушек хватает. Это подавальщицы, оружейницы, санитарки, так что, без слабого пола лётчики не остаются.
Владимир сидит за столом в гордом одиночестве. Всех ребят расхватали завитые на раскалённый гвоздь девчонки, а поскольку он танцевать так и не научился, и все об этом знают, то и не тревожат понапрасну. Да и то, зачем себе и парню душу травить? Вприсядку, «русскую» сплясать — Владимир первый. А вот с девушкой в вальсе или в кадрили пройтись — никак не получается. То с ритма собьётся, то ноги партнёрше отдавит, а сапоги у него сорок пятого размера. Настоящие лыжи! Да и весит немало сам… Вот, после пары отдавленных ножек, и оставили его девушки в покое. Нет, ну не совсем оставили, точнее, совсем не оставили, но танцевать приглашать перестали. Для здоровья полезнее. Вот «Рио-Риту» поставили. Танго. Кружатся пары. Звучит аккордеон. Красиво!
