подыгрывать. Потом подростки сделали такой свой микробэнд с современным репертуаром, и они свои концерты стали устраивать. Так что у нас тут была небольшая концертная жизнь.
В моей голове будто заиграла знаменитая ленинградская симфония Шостаковича, которую исполняли в голодном и страшном блокадном городе. Искусство во все времена спасало людей от мрака войны. Не важно — музыка, театр, живопись или танцы. Тем сильнее это было необходимо детям Рубежного. Хотя почему «было». Они и сейчас остро нуждаются в этих встречах с миром прекрасного. Приходят отогреть души, замороженные прифронтовой стужей и обветренные пока ещё гнётом безысходности. И отогреваются, несмотря на то, что отопления в самой школе нет.
Мы заглядываем в класс фортепиано. Там за инструментом сидят двое: женщина-преподаватель и девочка-ученик. Ребенка зовут Кира, и она растерянно хлопает длиннющими ресницами. Сначала мне показалось, что она пугается моего костюма — в нём я выгляжу, как военный. А может, вовсе и не от того она опешила. Всё-таки эффект внезапности: нагрянула такая делегация, да еще и с видеокамерой.
— А что ты застыла, Кира? — улыбается Елена Анатольевна.
— Ну, давай сыграем «Казачка», — уговаривает девочку учитель. — Вместе. Всё у тебя получится.
Они начинают играть в четыре руки какую-то незамысловатую мелодию, напоминающую вальс. Оба музыканта в теплых куртках. В крохотном кабинете холодно, несмотря на настольный обогреватель, который изо всех сил пыжится надышать теплом.
Денег за педагогическую работу учителя здесь не получают. Школа на освобожденной территории ещё не включена в перечень учреждений Министерства образования РФ и не имеет финансирования. Всё ждут регистрации. А пока учителя официально оформлены как «работники по разбору завалов». Что тоже недалеко от истины, ведь им приходится заниматься и этим. После украинских снарядов повреждена кровля, некоторые стены, побит концертный зал.
— Я, когда увидела разрушения в первый раз, мне показалось, что это никогда в жизни не поднять, — делится с нами Елена Ганшина. — Ни людей не было, ни материалов, ничего. И в паузах между обстрелами я бегала по микрорайону: то там кирпич найду, то трубу. Брала рубероид, грузила на него материалы и тащила этот воз, как тягловая лошадь. Потом стали приходить родители и те, кто когда-то сидел в нашем подвале, приносить цемент, гвозди, что у кого есть, убирать, ремонтировать. И мы начали работать.
В классе хореографии танцуют около десятка мальчишек и девчонок. Среди них Полина.
— Скажи, что тебя пугало в дни войны? — спрашиваю её.
— Очень испугалась, когда в соседней дом прилетело в крышу, — вспоминает Полина, держа за руку свою маленькую сестренку. — Я сидела на диване — и такая вспышка красная. Мы побежали в подвал, и после этого я стала сильно заикаться.
Глаза девочки тут же краснеют и становятся влажными. Я жалею о том, что коснулся больной темы. Пытаюсь сменить её:
— Поль, а о чем ты мечтаешь?
— Хочу, чтобы война закончилась, — с улыбкой произносит она.
— А что после войны? Как ты себе представляешь своё будущее?
— Ну, не знаю, — и вдруг она заплакала.
Елена Анатольевна тут же спешит на помощь. Обнимает девчонок:
— Вспомни, Поль, как было до войны, как мы на конкурсы ездили, помнишь? — Полина кивает в ответ. — Девчонки, всё будет. Если мы пережили стрельбу, самое страшное пережили, то не может быть, чтобы у нас было плохо, — успокаивает детей Ганшина. — Плохо мы уже пожили, теперь давайте поживём хорошо.
Девочки снова улыбались.
Уже в пустом кабинете, покинув танцевальный класс, мы продолжили с Еленой Анатольевной разговор о детях войны.
— Полина… Она ведь была такая восторженная девочка, — объясняет мне директор. — А сейчас она же уже взрослая. Она стала зажатой. И я, когда слушаю, начинаю плакать. Хотя я довольно неслезливый человек. Поэтому ты всё время должен держаться и говорить: «всё хорошо, всё хорошо». И из всей войны я вынесла одно. Страшно не то, что там трупы. Страшно то, что ко всему, оказывается, можно привыкнуть. Вот это страшно. Но мы взрослые. Не хотелось бы, чтобы дети к этому привыкали. А они слишком насмотрелись. Для их детской психики это слишком. Здесь очень нужны дефектологи, реабилитологи. Есть дети, которые просто замолчали. Они не онемели, но они не могут говорить. Есть те, у кого страшное заикание. И для этого срочно нужно заниматься вокалом, потому что в вокале нет заиканий. А вообще я заметила, что во время войны им стало труднее играть на фортепиано. Руки по клавишам не бегут, голова не запоминает нотный текст. И поэтому сейчас их надо привести в обыкновенную детскую эмоциональную норму.
— А за эти три месяца занятий есть какой-то прогресс? — спрашиваю педагога.
— Конечно. Мы их называем «поколением гаджетов», ругаем, что они всё время в телефоне торчат. И вдруг, я смотрю — через полтора месяца в подвале, где нельзя зарядить смартфон, они вдруг стали играть в шашки, узнали, что такое «крестики-нолики» и многие другие игры нашего детства. А главное стали читать книги. Поэтому у них совершенно изменились и ценности, и эмоциональный фон. И сегодняшние занятия им очень нужны. И не только детям, это нужно и взрослым. Родители до такой степени заняты бытом, кострами, очередями за гуманитаркой, заботами, как накормить, напоить семью, что у них уже нет времени полноценно заниматься детьми. А тут школа, коллектив опять же, детям есть с кем поделиться. Они ходят в понедельник, среду, пятницу. Бегут в школу с большим удовольствием. Ну, нет канализации, нет воды. А они стали приносить с собой по двухлитровой бутылке воды. И вот идут они на уроки, все с водой. Тепла нет, воды нет, а мы работаем. Как-то работаем…
Педагоги с большой буквы. Преклоняюсь перед такими…
«Эээ, тип… Тут такая х… Надо скидывать координаты, чтобы мы туда @башили, потому что я это всё передаю в бригаду. А ты мне скидываешь просто геолокацию, которая мне нах не нужна, априори, вообще. Я тебе даже скинул набросок, как это должно выглядеть: сколько техники, сколько складов, в какое время. Тебе нужно пойти туда, включить геопозицию и просто оцифровать. Чтобы мы туда могли @башить! И всё. Было бы круто, если бы ты помог. Эта информация поможет мне чуть-чуть продвигаться дальше».
На аудиозаписи голос офицера академии ВСУ Виталия, который просит своего младшего брата Андрея, оставшегося с семьей на подконтрольной России территории, передавать информацию о передвижении российских войск. Мол, это поможет ему продвинуться по службе. А о том, что школьнику может грозить срок за шпионаж, хлопец Вiталiй, конечно, не обмолвился. Карьера
