— Брось, — крикнул Отнякин, — демаскируешь!
Раздался дикий вой — пилот включил сирену. От самолета отделился черный предмет, раздаваясь в окружности, понесся к земле и ударился о землю в полусотне шагов от кавалеристов; отскочил и, ломая кусты, покатился на дно балки, где лег на зеленой травке. С изумлением все увидели, что это не бомба, а железное тракторное колесо — заднее, с шипами-шпорами.
Повезло.
Халдеев выпалил обойму бронебойно-зажигательных, с черно-красными головками, но все зря: самолет улетел туда, откуда прилетел.
— Кончен бой, перекур, — сказал, подходя, командир взвода Табацкий, отирая платком потное лицо и доставая кисет и стопочку газетной бумаги.
Напряжение сразу спало.
— А странно, — Пересветов огладил успокоившихся коней, — только что была такая опасность, а сейчас будто и нет никакой войны, солнышко светит. Привыкает человек ко всему…
— Что это? — Табацкий указал на небольшое вздутие на ноге пересветовской кобылы.
Андриан пожал плечами.
— Так нельзя, — Табацкий оживился, — за лошадью надо смотреть. Глаз да глаз. Особенно за кобылами — у них организм понежней. Ведь лошадь в принципе устроена так же, как и человек…
Комвзвода извлек из полевой сумки пинцет, ватный тампон и бутылочку с йодом. Быстро и ловко обмял нарыв, обнажил, сняв коросту, его головку, выпустил гной…
— Здорово, — вырвалось у Пересветова, — кобыла не шелохнулась даже, а она у меня строптивая.
— Так, милый-дорогой, это же мой хлеб… Я ветеринарный техникум кончил, плюс десять лет практики. Лечить лошадей — умею, а ездить — так-сяк. В школе мне в первый день сказали: «Без шенкелей на конную подготовку не ходить». Я спросил, где их взять. «Хоть на складе получайте». Ну, я и поперся на склад. Складские оборжались с меня: шенкель-то, говорят, это внутренняя часть ноги от колена, так сколько вам надо, килограмм или два?
Возвысилась голова Отнякина над бруствером:
— Товарищ младший лейтенант, а можно нескромный вопрос?
Табацкий кивнул.
— Да нет, я не об вас. Вот Пересветов возомнил, выпендривается. Отец профессор, асфальт-Арбат, экспедиции, понимаешь, разногласия… Вот спросите его, пусть расскажет, что за книжечку хитрую он в переметной суме возит нет чтобы товарищу дать… А то раскурить бы ее!
— Зачем тебе, — с досадой сказал Андриан, — эта книга не на современном русском языке, а на древнем.
— А что это? — заинтересованно спросил Табацкий. — Я и сам взял на фронт учебник — по специальности, конечно. Не все же время боевой Устав кавалерии зубрить!
— Да «Слово о Полку Игореве», академическое издание тридцать четвертого года. Я ведь учился на историческом. А экспедиции… Представляете, мы находились в том самом районе, откуда русское войско начало свой бросок к морю восемь веков назад. Игорево войско пряталось в дубравах…
— Любопытно. Так доложите вкратце, что там у вас вышло с отцом и с экспедицией.
— Мой дед, понимаете, — заволновался вдруг Пересветов, — установил, что русские ходили за Дон, на берег Азовского моря. Отец же, напротив, — что это было невозможно, исходя из скорости движения в среднем по двадцать пять километров и никак не более сорока за один переход.
— Почему? — Табацкий в удивлении поднял брови так, что они исчезли под козырьком фуражки. — Вот мы за три перехода покрыли более двухсот километров. Почему же Игорь не мог?
— Вот-вот! Смотрите сами — в «Слове» уйма мест, указывающих на отдаленность Каялы: «конец поля половецкого», «далеча зайде Сокол, птиц бья — к морю», «среди земли незнаемой», «у Дону» и так далее.
— А не могло быть так, — полюбопытствовал Табацкий, — что средина половецких земель была не у моря, а где-то здесь, у Донца?
— Да нет. Археология — наука точная. Все половецкие захоронения, отмеченные каменными статуями, найдены только южнее Донца. Наоборот: чуть севернее есть остатки русских укреплений двенадцатого века. А между ними и половцами лежала ничейная земля, дикое поле, так сказать, нейтральная полоса. Стало быть, отец был неправ, и русские действительно подошли к морю. Я разошелся с отцом принципиально, только дело вот в чем…
Табацкий, втаптывая окурок в землю, перебил:
— Ладно, потом доскажете. Кончен перекур.
Он ушел, а Андриана воспоминания не отпускали, и настойчиво лезли мысли о том прошлогоднем крутом московском разговоре, когда отец, разъярившись, доказывал, что…
— Дело в том, что летописный эпизод с утоплением в море определенной части игорева войска, — доказывал профессор, — легко объясним. Излагаю суть в популярной, доступной для первокурсника форме.
— Что ж, — усмехнулся при этих ядовитых словах Пересветов-сын, — послушаем.
— Последняя битва Игоря не могла происходить у моря. При той скорости движения войск и том, максимально возможном, времени на все маневры и переходы, которым располагал Игорь, битва могла произойти южнее Донца на сорок, ну, пятьдесят-шестьдесят километров — это максимум-максиморум. Река Сальница, как известно, впадала в Донец вблизи Изюма — там, где русские переправились через Донец. Далее — один переход к неведомой нам Сюурли, удачная завязка боя в пятницу, а на следующий день, в субботу, половцы уже окружили игорев стан, «аки борове». А море…
— Я вынужден прервать вас, отец, — нетерпеливо сказал студент. — Вопрос о возможной скорости движения русского войска — вопрос важный. Не будем его затушевывать и смазывать. Давайте пройдем его еще раз…
— «Затушевывать, смазывать», — саркастически усмехнулся профессор. — Вы не в вашем молодежном кружке.
— А вы уклоняетесь от спора, — с жаром наседал младший Пересветов, — тогда я сам отвечу на свой вопрос. Я подчеркиваю двумя жирными линиями: скорость движения войск сильно зависит от многих факторов, это нам Пасынков подробно объяснял, а он на фронтах провел четыре года. — (При упоминании имени Пасынкова профессор сморщился, будто принял рюмку скверного коньяку). — Факторы такие: род войска, время года, погода, время суток, местность, втянутость войск в походы, состояние дорог, а главное — какая боевая задача решалась, ну, например, где был противник: далеко, близко, наступал он или отступал и прочее. Ведь речь-то вдет не о средних показателях, а о конкретной вещи — мог ли Игорь в тех условиях в три перехода преодолеть расстояние от Изюма до устья Дона или до побережья Азовского моря или нет. Другими словами, могла ли его рать сделать подряд три перехода по семьдесят-восемьдесят пять километров? Мы пришли к выводу, что так вполне могло быть. Вот доказательства. В том же двенадцатом веке Владимир Мономах с дружиной поспевал из Чернигова в Киев за один день, «до вечерен», — об этом он пишет в своих «Поучениях». А ведь от Чернигова до Киева 145 километров! Исследователи определили длину суточного перехода запорожских казаков: оказалось, от 90 до 120 верст. Известен также рейд конницы генерала Плизантова во время гражданской войны в США. Было пройдено за один переход 135…
— Может быть, достаточно? — поднял руку профессор. — Не стоит утомлять меня перечислением различных случаев.
— Сейчас. Только один пример еще. Пасынков служил в дивизии Буденного. Так вот, в мае в Сальской степи, заметим, в весьма сходных условиях, дивизия за трое суток прошла триста километров и с ходу вступила в бой с конницей белого генерала Улагая. При этом марш проходил при нехватке воды. Пасынков говорил, что давали по котелку на человека и на лошадь. Было это в девятнадцатом году.
— Опять Пасынков, — профессор резко ударил ладонью о стол, словно хотел прибить муху, и седые пряди свесились ему на лоб. — Он сбивает с панталыку студентов! И моего собственного сына! Да, конница могла бы, в принципе, дойти от Оскола до моря за три дня. Конница! Но где доказательства, что у Игоря не было пеших воинов?
— А где доказательства противоположного? Все, что написано где-либо о походе, говорит о том, что наше войско было именно конным. Найдите хотя бы одно место в «Слове» или в летописи, из которого можно было бы заключить, что хотя бы часть русского войска двигалась пешим порядком.
— Есть такое место! — торжествуя, сказал профессор. — Прямых указаний действительно нет, но есть в Ипатьевской летописи место, которое позволяет трактовать ситуацию так, что пешие воины у Игоря были. Речь идет о «черных людях», которых князь не захотел бросать на произвол судьбы, хотя имел возможность уйти верхом.
— Не согласен! «Черные люди» — это не пехота, а простые люди, толпа, масса. Простолюдины могли воевать и на конях — почему нет? Например, в летописи есть запись: черные люди потребовали от князя Изяслава Ярославича оружия и коней, чтобы идти на половцев. Значит, это было в обычае, чтобы черные люди воевали в коннице? Было?
Вышла из кухни тетя Проня, шептала беззвучно:
