Мужчина развернул какой-то, сверток, набросил на голову нечто вроде покрывала, зажег фонарь и, прячась под плотной тканью, присел на корточки. По свету, который все же пробивался из-под покрывала, по движениям мужчины можно было догадаться, что он что-то делает. Но что именно?
Странное поведение незнакомца усилило мои подозрения. «Нет, не похож он на человека, который возвращается со свидания. Подождем еще немного, посмотрим, что будет дальше…»
Мужчина снял с головы покрывало, пошарил рукой по земле, потом распрямился и пошел в мою сторону. Сделав несколько шагов, он остановился, поставил фонарь у ног и предметом, похожим на длинный нож, стал быстро ковырять землю.
Я весь превратился во внимание. Что этот неизвестный ищет? И кто он все-таки есть? Выходит, в монастыре был и другой мужчина? Настоятель скрыл это! Почему?..
Я достал пистолет, снял его с предохранителя. «Может, это гитлеровский офицер? Отстал от своей части во время отступления, укрылся в монастыре, а теперь откапывает спрятанное в саду оружие…»
Я осторожно двинулся вдоль забора в сторону незнакомца, затаился неподалеку от него. Между нами осталось приблизительно метров пятнадцать. Копая землю, мужчина часто поднимал голову, оглядывался по сторонам, но меня, видно, не замечал, а я с нетерпением ожидал, чем же все кончится.
Незнакомец извлек из земли небольшой чемоданчик, а затем, собрав выкопанную землю, забросал ею яму, завернул чемоданчик в покрывало и потушил фонарь.
Держа пистолет наготове, я хотел сначала перепрыгнуть через забор, броситься к нему, но потом подумал, что еще рано, что своей поспешностью могу все испортить, и стал ждать дальше.
Мужчина взял чемоданчик под мышку и торопливо зашагал в сторону монастырской калитки, выходящей к лесу. Больше медлить было нельзя. Если я сейчас не остановлю его, он скроется в лесу. А там поди ищи его!
Прячась за кустами, растущими у забора, я заспешил к калитке, раньше незнакомца оказался возле нее и спрятался за каменным столбом.
Подойдя к калитке, мужчина насторожился. Мне показалось, что он увидел меня, и я хотел было уже нажать на курок, но внутренний голос подсказал: «Стоп! Не спеши! Стрельнуть всегда успеешь!..»
Мужчина вышел из сада и торопливо зашагал к лесу. Мне стало ясно, что меня он не заметил.
— Стой! Стрелять буду! — ошарашил я его сзади. Незнакомец будто споткнулся, остановился как вкопанный.
— Руки вверх!
Подняв одну руку, незнакомец обернулся. Когда я подошел ближе, он бросил чемодан и выхватил из кармана пистолет, но я опередил его — молниеносно носком сапога так ударил под колено, что он скорчился от боли и повалился на землю. В тот же момент я вывернул ему руку. Пальцы его ослабели, маленький браунинг упал на землю. Я осветил лицо незнакомца карманным фонариком и… поразился: передо мной лежал настоятель монастыря, преподобный аббат.
— Вы? — невольно вырвалось у меня.
— Да, я, — пробурчал он себе под нос.
— Ну, давайте вставайте!..
И аббат, который только что двигался довольно резво, стал подниматься, как поднимаются люди, изможденные болезнью. На нем была не сутана, а обычная светская одежда — костюм, шляпа. В такой одежде, конечно же трудно было узнать «святого отца». Он был очень испуган. То ли от страха, то ли от злости длинный его подбородок дрожал. Мешки под глазами увеличились и были похожи на огромные фурункулы.
— Что за вид, святой отец? — не без иронии спросил я. — Почему вы сняли свою рясу? Аббат ничего не ответил.
— И что у вас за чемодан? — не отступался я.
И опять аббат ничего не ответил. Только его глаза, похожие на пуговицы пальто, кричали, горели ненавистью.
— А вы на самом деле аббат? Или сутана — маскарадный костюм?
— Аббат я! Аббат! — зло выкрикнул он.
— А если вы аббат, зачем вам пистолет?
Я поднял браунинг, осмотрел его. Он был заряжен, более того — снят с предохранителя. Если бы я не опередил «святого отца», если бы чуть промедлил, он, конечно же, пристрелил бы меня и не перекрестился.
Я спрятал браунинг в карман, осветил фонариком чемодан. Крышка его была открыта. В луче света блеснули рассыпавшиеся вокруг драгоценные камни. Приглядевшись, я увидел также золотые кольца, браслеты, медальоны…
— Что такое, святой отец? Откуда такое богатство? И снова аббат ничего не ответил. Опустив голову, он отрешенно смотрел на драгоценности.
— Соберите в чемодан все, что рассыпалось! — приказал я.
Аббат упал на землю рядом с чемоданом. И заплакал.
Когда «юнкере» с гулом стал удаляться, я поднял голову и огляделся вокруг. Рядом со мной, уткнувшись лицами в землю, лежали несколько солдат. Они тоже, поняв, что бомбардировщик улетает, стали подниматься. Невдалеке, у края поляны, чернела огромная воронка от бомбы. Разбухшая от весенних дождей, которые шли последние несколько дней, сырая земля была на многие метры вокруг разбросана взрывной волной и налипла даже на стволы и ветки сосен.
Я поднялся на ноги. Одежда, руки — все было испачкано липкой глиной. Мокрые галифе прилипали к коленям.
Я ополоснул руки в небольшой луже у края дороги и пошел посмотреть, что с ребятами. По счастью, все были живы. Никого из бойцов даже не ранило.
Фашистские войска, которые теперь отовсюду были стянуты в Германию, уже слабели, в последнее время их бомбардировщики все реже появлялись над нами, поэтому мы даже не прятали наши пушки и машины под деревьями, не маскировали их. Этот «юнкере» оказался для нас полной неожиданностью, пришлось поплатиться несколькими минутами страха.
На дороге, которая проходила недалеко от леса по довольно широкому лугу, я увидел поваленную набок телегу, рядом лежали кони. В нескольких метрах от них зияла такая же, как и на поляне, воронка. Видимо, летчик метил в подводу, но бомба не попала в цель — упала немного в стороне, по лошадей она все же достала. От взрывной волны у молодого извозчика заложило уши. Он стоял в стороне и с отчаянием смотрел на своих окровавленных коняг. Я подошел и стал утешать его:
— Не расстраивайся, ты хорошо отделался. Коней поубивало, такая тяжелая телега перевернулась, а у тебя даже из носу кровь не идет. Это же великое счастье!..
В это время подбежал санинструктор Али Сарыджалы и, чуть не плача, сказал:
— Товарищ лейтенант, Тоня погибла!..
— Какая Тоня? — не понял я.
— Почтальонша наша… Ну та… маленькая… красивая… — Али указал в сторону землянки связистов: — Там она! Только что видел сам…
Не дожидаясь конца объяснений санинструктора, я бросился к связистам. Девушка, разносившая письма, лежала на спине у высокой сосны. Ее одежда, лицо, уши измазаны землей.
Смерть нашего почтальона сильно подействовала на солдат. Они стояли рядом, сняв шапки, опустив головы. Все молчали, словно разговаривать было запрещено. И никто не обращал внимания на газеты и сумку с письмами, лежащие в грязи у ног погибшей. В другое время ребята бросились бы к Тоне, как мухи к сладкому, окружили бы ее плотным кольцом и забросали бы вопросами: «А мне есть?..», «Мне принесла?..» Появление почтальона на батарее всегда было радостным событием, и бойцы любили Тоню, нарочно заводили с ней разговор, стараясь задержать ее. Это нравилось и самой девушке. Но вот сейчас… Сейчас ни у кого не находилось слов…
Тоне было девятнадцать лет, но из-за ее маленького роста и постоянного детского простодушия на лице создавалось впечатление, что она еще не достигла совершеннолетия. Тяжелые сапоги на ее ногах, неуклюжая форма, шинель, тяжело давящая ей на плечи, отнюдь не умаляли ее природной красоты. Большие голубые глаза, окруженные густыми и длинными ресницами, всегда приветливо улыбались. Густые волосы, выбившись из-под порыжевшей от солнца и пыли шапки, блестели как шелк.
Иногда, встречая ее, я думал, как красива была бы эта девушка, надень она штатскую одежду, да еще чтоб одежда была ей по росту. И еще я думал, что будь я кинорежиссером и снимай фильм по трагедии «Ромео и Джульетта», на роль Джульетты обязательно пригласил бы Тоню. Мне казалось, что у этой очаровательной простой девушки и у шекспировской героини много общего.
Артиллеристы вырыли ей могилу возле самого леса, под стройной красивой сосной. Сарыджалы вытащил из кармана Тони документы и спрятал их в сумку, чтобы переслать в полк. Обернув тело девушки в брезент, солдаты осторожно опустили его в могилу. Короткие саперные лопатки переходили из рук в руки. Каждый бросил в могилу несколько лопаток земли. Под сосной вырос небольшой холмик. Для того, чтобы укрыть могилу, бойцы пошли в лес нарубить елового лапника, а я вернулся на командный пункт батареи.
Письма, которые принесла Тоня, были розданы адресатам. Я тоже получил письмо. От имени мамы мне написала сестра. Мама сообщала о том, что живут они хорошо и ни в чем не нуждаются. Но я прекрасно знал, что-это неправда. Ведь на рынке все стоило очень дорого, да и как можно было жить в достатке на четвертом году войны на небольшой заработок и на те деньги, что они получали от меня?! Так мама писала ради меня, она не хотела, чтобы на фронте я думал еще и об их нуждах. Я был самым младшим сыном в семье, и, наверное, поэтому она любила меня больше остальных, и эта материнская любовь согревала меня даже за тысячи верст от родного дома. Когда приходили письма из Баку от мамы, мне казалось, что я испытываю прилив сил. Тоня видела, как я радуюсь каждой весточке, и однажды смущенно спросила:
