Истерзанный виной, Новиков хотел было сказать – а как же быть со связником, может быть, даже устроить засаду в той больнице, куда его отвезла крытая машина с красным крестом по брезенту, но, подняв глаза на старшего лейтенанта, только кивнул головой и бесцветным голосом произнес:
– Понятно.
В Ужгород возвращались на крыше переполненного вагона, в который каким-то образом смог ввинтиться Стефан Драга, и только когда спустились с крыши вагона на отремонтированную платформу забитого товарняками с военным грузом Ужгорода и «проводив» Драгу, направили свои стопы к особняку, в котором расположилось ведомство начальника войск по охране тыла фронта, молчавший до этого Тукалин неожиданно остановился и, попридержав лейтенанта за руку, негромко произнес:
– Значит так, лейтенант! Слушай сюда и запоминай. Никакого самобичевания с твоей стороны. Ясно? Докладывать буду я. Тебе же рот открывать только в тех случаях, когда спросят о чем-нибудь конкретном. Врубаешься, надеюсь? Вот и хорошо, – не дожидаясь утвердительного ответа, подвел черту Тукалин. – А теперь вытри сопли и вперед на ковер.
* * *
Выслушав неутешительный рапорт вытянувшегося по струнке Тукалина, Карпухин прошел к окну и, сцепив кисти рук за спиной, какое-то время молчал, уставившись в окно, за которым набирала силу пьянящая закарпатская весна. Наконец качнулся с пяток на мыски, поднял тяжелый темный взгляд на Тукалина. Какое-то время молча раскачивался, в упор разглядывая лицо старшего лейтенанта, отчего и Тукалину, и Новикову очень захотелось в сортир, и когда уже эта пытка стала почти невыносимой, приглушенным голосом произнес:
– Значит, говорите, связник полный психопат, который вел себя так, словно его изначально приговорили к смерти через повешение?
– Так точно, товарищ генерал! И еще будучи за столиком в чайной, крутился на стуле так, будто ему перца молотого в задницу подсыпали. Откровенно говоря, я даже побаиваться стал за него.
То ли принимая сказанное на веру, то ли издеваясь над Тукалиным, Карпухин сочувственно кивнул головой.
– И ты, значит, даже побаиваться стал, что этот параноик накуролесит?
Не моргнув глазом Тукалин пожал плечами:
– Ну-у, не то чтобы накуролесит, но эта его нервозность насторожила меня здорово. И даже то, как он перепроверялся, когда вышел из чайной через дверь своей подсобки, говорило о многом. Этот связник явно был не в своей тарелке, чего-то откровенно боялся и вел себя так, словно над его головой уже завис меч возмездия.
Карпухин саркастически хмыкнул:
– Ишь ты! Прямо-таки поэт доморощенный. «Меч возмездия…» И захочешь, подобное не придумаешь. – И уже чуть тише, но более зло произнес: – А может, все-таки он засек за собой хвост, и вот тут-то нервы его и не выдержали?
– Исключено! – попытался было вставить свое слово Тукалин, но Карпухин уже не слушал его, переместившись на уныло поникшего Новикова: – Чего молчим, лейтенант? Тебе слово.
Взмокший от горячей испарины Новиков сглотнул предательскую слюну, скопившуюся во рту, и его правая щека дернулась нервным тиком. Что, видимо, не ускользнуло от глаз генерала.
– Я, конечно, товарищ генерал, не могу ручаться на сто процентов, но то, что этот псих то ускорял шаг, то начинал метаться от забора к забору и перепроверялся, как последний идиот, так это абсолютно точно. И когда его нервы, видимо, уже не выдержали, он и бросился через дорогу. Ну а тут эта самая полуторка откуда ни возьмись и-и-и…
– Ясно, – движением руки остановил его Карпухин, вкусивший в годы своей молодости нелегкий хлеб оперативного сотрудника ВЧК и на своей шкуре познавший всё лихо и тяготы наружного наблюдения. – Всё ясно, лейтенант. Крути не крути, но связник засек тебя в безлюдном переулке, и у него действительно сдали нервы.
Он замолчал, и видно было, как пунцовой краской наливается его лицо.
– Товарищ генерал, – хотел было хоть что-то сказать в оправдание Новикова Тукалин, но Карпухин только сморщился на это и как-то очень тихо произнес:
– Вы хоть осознаете то, что вы наделали? Вы хоть понимаете, что вас за это расстрелять мало?
– Товарищ генерал! – вскинул голову Новиков. – В этом моя личная вина, и я готов понести заслуженное наказание. Вплоть…
– Молчать, щенок! – рявкнул на него Карпухин, и в комнате зависла почти могильная тишина. – Молчать! Герой хренов! Он, видите ли, готов понести любое наказание вплоть до расстрела. Да начхать мне на все твои слова и жесты! Мне нужен резидент группы, а не твое покаяние. Хотя и это тоже неплохо. Этот урок тебе запомнится на всю жизнь.
Он замолчал было, сверля потемневшими глазами Новикова и, видимо, приняв окончательное решение, рявкнул:
– А теперь – кру-гом! И постараться выспаться. А ты, старший лейтенант, останься. Разговор будет.
– Но как же так, товарищ генерал! – вскинулся было Новиков, опасаясь того, что за его огрехи наказание понесет старший лейтенант Тукалин, однако его напарник так зыркнул на него глазами, что лейтенанту ничего не оставалось, как круто развернуться и прикрыть за собой дверь.
Он не знал, благодарить ли ему Бога, что его сразу же не отправили в карцер, или все-таки вернуться и покаяться, плюхнувшись в ноги генерала.
* * *
В этот же вечер в Москву на имя начальника Главного управления контрразведки «Смерш» Абакумова ушла радиограмма, в которой генерал Карпухин докладывал о непредвиденной гибели связника под колесами машины, из-за чего рвалась цепочка «радист – “Михай”».
Но далее шло самое главное.
«Если правильно воспользоваться гибелью связника, то при продуманной оперативной разработке можно было бы развернуть эту ситуацию в свою пользу. Требуется Ваше личное согласие предлагаемой разработки оставшегося без связника резидента с дальнейшим выходом на Вербовщика».
* * *...
ЗАПИСКА ПО «ВЧ»
«Срочно!
Карпухину.
Предлагается незамедлительно прибыть в Москву.
Иметь при себе подробный план разработки «Михая» (резидента).
К разработке Вербовщика подключается отдел контрразведки НКВД СССР «Смерш» (В.И.Смирнов).
Абакумов».
У трапа самолета Карпухина встретил помощник Смирнова полковник Рубцов, и пока ехали по-весеннему осклизлой ухабистой дороге до Москвы, Рубцов просветил его относительно последних оперативных данных по Вербовщику.
Высокопоставленный офицер американской разведки, один из ведущих специалистов по «русскому вопросу», доклад которого по диверсионно-разведывательной работе на территории западных областей СССР уже подготовлен для того, чтобы положить его на стол президента. Совершенно свободно владеет не только русским, но и украинским языком. В силу своих личных убеждений и, видимо, воспитания ненавидит СССР и всё, что связано с коммунизмом и социализмом. Возраст – около сорока лет. Весьма осторожен и доверяет только проверенным людям, на руках которых кровь советских людей. Свою сверхзадачу он уже выполнил, заручившись расписками ярых националистов и откровенных предателей, готовых вести после окончания войны диверсионно-разведывательную деятельность на территории СССР, и уже с этим багажом готовится к прыжку через линию фронта, где его ждет не дождется самолет на Вашингтон.
Вслушиваясь в неторопливый рассказ полковника, генерал-майор Карпухин догадывался, что за миссия обрушится на его плечи, однако только на Лубянке, в кабинете комиссара Государственной Безопасности Смирнова полностью осознал всю ту ответственность, которая возлагалась на него по задержанию Вербовщика и его группы сопровождения.
Кроме хозяина довольно просторного кабинета, половину которого занимал стол для заседаний, похожий на взлетную полосу прифронтового аэродрома, находилось еще пять человек, двое из которых были в штатском. Из этой пятерки Карпухин знал только заместителя начальника Главного управления контрразведки «Смерш» генерал-майора Вересаева, с которым неоднократно встречался в кабинете Абакумова. Остальных ему представил сам хозяин кабинета, после чего тут же перешел к делу:
– Степан Васильевич, товарищи уже знают о гибели связника, на работу с которым возлагались большие надежды, и я хотел бы услышать, как всё это произошло. Нам с вами надо точно знать, повлияет ли это ЧП на дальнейший ход оперативных мероприятий по Вербовщику и мукачевскому резиденту, который должен был организовать и проконтролировать его переход через линию фронта.
Смирнов замолчал было, пристукнув тупым концом карандаша по столу, но тут же вскинул на Карпухина глаза и уже более жестко закончил:
– А если говорить более прямо, нам нужно совершенно точно знать, заподозрил ли что-нибудь неладное мукачевский резидент и не решится ли он на возможно дополнительный вариант, чтобы полностью обезопасить и себя, и возложенную на него нашими друзьями-американцами миссию. Согласитесь, эта гибель под колесами военной полуторки столь же подозрительна, сколь и кощунственно глупа.
