Снаряды в обоймах первых выстрелов уже подходят к концу, да и ствол перегретый надо бы сменить, но справа заходит очередная тройка.
— Дальность двадцать!
Казакин меняет установку прицела, ствол поворачивается в направлении новой цели и приопускается вниз.
— Огонь!
Г-г-гах! Гильзоотвод выплевывает очередную пятерку гильз. Орудие на пару секунд замолкает и оживает только тогда, когда заряжающий вставляет в магазин новую обойму. Г-г-гах! Опять пауза. Г-г-гах! Последний «лаптежник» издевательски вильнув хвостом выходит из пике и набирает высоту.
— Отбой.
Лежащий вокруг дороги народ еще только начал поднимать головы, осознавая, что в этот раз все уже закончилось, пора вставать на ноги, помогать раненым, собирать убитых и убирать с дороги разбитую технику. В этот момент из облаков вываливается еще одна шестерка самолетов. Я уже открыл рот, но вовремя остановился, опознав своих.
— Спохватились, соколы, — ворчит Корбовкин. — Где только раньше были?
Я молчу. Прежние графики движения сорваны, система обнаружения, даже в качестве постов ВНОС, отсутствует, а реакция на вызов авиационного представителя требует времени. Яки рванулись на перехват «лаптежников», сходу завалили одного, остальные поспешили укрыться в облачности. Дымный хвост коснулся земли за пределами прямой видимости.
— Ложкин, Бикбаев, Тимофев тащите запасной ствол.
Пока они ходят за стволом, мы с Коробовкиным открываем люки люльки, потом он снимает лапки экстрактора, а я, отвинтив две гайки, снимаю стопор ствола. После этого, поворачиваю ствол на девяносто градусов, и заряжающий с подносчиком вынимают еще горячий ствол из горловины люльки. Затем ставим на место сменный ствол и переводим пушку в походное положение.
Минут через сорок техника опять стягивается к дороге, и колонна начинает движение. Наша батарея только успела проехать, а точнее перемесить грязь на протяжении полукилометра, как опять.
— Воздух!!!
Звено «фоккеров» заходило на нашу колонну в пологом пикировании. Подскочив, я забарабанил кулаком по кабине.
— Сворачивай!
Пока съезжали с дороги, пока разворачивались… Первая пара обстреляла колонну и ушла безнаказанно, пара ДШК из зенпульроты, шедшие где-то впереди ничего не смогли сделать. Десантники попрятались за танками, которым двадцатимиллиметровые пушки «фоккеров» не страшны. Вторая пара чуть отстала, вот ее ведущий и получил по полной программе. Первый снаряд буквально отшибает консоль крыла и тут же еще один попадает в центроплан. Самолет моментально вспыхивает — от тридцатисемимиллиметрового осколочно-фугасного никакая авиационная броня не спасет, никакое протектирование баков не поможет.
— Го-ори-и-ит!!!
Я почему-то уверен, что второй снаряд, попавший во фрица — наш. Оранжево-черный огненный болид с грохотом врезается в землю и тут же исчезает во вспышке взрыва. Второй «фоккер», видимо, потрясенный внезапной гибелью ведущего, дает короткую очередь по колонне и, проскочив над дорогой, быстро набирает высоту. Вслед ему трещит несколько очередей, но это уже на пределе дальности. Этот «сто девяностый» чертовски быстр, куда там «лаптежнику». Взводный уже готов дать команду «Отбой», но тут немец вместо того, чтобы свалить вместе с первой парой, разворачивается и идет на второй заход.
— Осколочным! Скорость сто пятьдесят! Семь! Непрерывным. Огонь!
Второй заход немца встречают дружно, даже некоторые десантники палят из своих ручников и карабинов. Фриц не остается в долгу, отвечая из всех шести стволов. Но главную партию играем все-таки мы, зенитчики — взрыв снаряда под двигателем был виден четко. Потянув за собой жирный черный хвост дыма, «фока», используя набранную при пикировании скорость, постарался набрать высоту, преследуемый пунктирами пулеметных трасс и трассерами наших снарядов. Достигнув верхней точки, самолет на мгновение замер и от него отделился сначала один предмет, а когда «фоккер» уже начал валиться на крыло — второй. Буквально тут же над вторым раскрылся белый купол парашюта. Самолет, падая, намного опережает пилота и, ударившись о землю, взрывается.
— Е-есть!!! Ура-а-а!!!
Глоток никто из расчета не жалел. Еще десять секунд назад грозный и смертельно опасный враг был повержен. Над колонной в двух местах поднимается черный дым, буквально в сотне метров от нас горит полуторка-санитарка, именно она стала последней целью сбитого фрица. Причем это уже второй за последние две минуты. Между тем, ветер начал сносить летчика обратно к дороге. Поднявшиеся с земли десантники, задрав головы, как завороженные следили за этим полетом. Но вот какой-то солдатик вскинул к плечу винтовку, с затвором, однако, справился не сразу.
— Не стрелять! Не стрелять!
Какой-то офицер кинулся в гущу десантников, хватаясь за стволы винтовок.
— Не стрелять! Живым взять!
Какое там, выстрелы сыпанули горохом, чуть позже к ним присоединился «дегтярь», потом второй. Даже было видно, как вздрагивало тело летчика от попадающих в него пуль. Люди мстили за погибших в «санитарке» и за свой, только что испытанный страх. Почти неуязвимый враг вдруг оказался на расстоянии прицельной дальности их оружия. Парашюту тоже досталось, и последние полсотни метров тело пролетело со все возрастающей скоростью падения. Выстрелы смолкли, и труп шмякнулся на землю в полной тишине. Только трещала горевшая «санитарка», около нее суетились люди, но спасли кого или нет было непонятно.
— Пошли, посмотрим, — предложил я, указывая в сторону гаснущего парашюта.
— Зачем? — удивился Ложкин. — После такой стрельбы от него там немного осталось.
— Документы заберем, — поддержал меня Сладков. — Для подтверждения сбитого. Первый с концами сгорел, еще надо будет на него у танкистов подтверждение взять.
Сладков двинулся первым, я за ним, следом увязался и Ложкин. К моему удивлению, труп оказался хоть и основательно продырявленным, но, в общем, целым, а голова в сеточке и ушастых наушниках совсем не пострадала. При жизни летчик, видимо, походил на поросенка с выставки достижений какого-нибудь швабского свинского хозяйства, был такой же молодой, розовый, гладкий и упитанный. Смерть обескровила и исказила его лицо.
— Ишь, боров какой, — высказал свои впечатления Ложкин. — И чего на второй заход пошел? Ведь видел же, чем все это для первого закончилось.
— За ведущего мстил, — предположил я.
— Или с перепугу не понимал куда лезет, — выдвинул свою версию лейтенант. — Совсем пацан еще.
— По «санитарке» этот пацан бил весьма прицельно и настойчиво.
— Черт, пистолет покорежили!
Своего пистолета у взводного до сих пор не было, и эта попытка обзавестись личным оружием также не удалась. Лейтенант расстегнул комбинезон и, покопавшись, вытащил сильно запачканный кровью зольдбух летчика. Раскрыл.
— Лейтенант фон… Дальше все кровью все заляпано. Барон, наверное. Или граф.
— Ага, белая кровь, голубая кость.
— Не любишь ты, сержант, аристократию, — заметил Сладков.
— Аристократов не люблю, — поправил я. — Особенно немецких. Особенно из люфтваффе. А вот с какой-нибудь немецкой аристократкой, может, и доведется полюбиться, если доживу. А что? Знаешь, лейтенант, немецкие аристократки — самые страстные женщины.
— А ты откуда знаешь?
— Знающие люди говорили. Вот дойдешь до первого немецкого замка, дверь распахни, но сразу не входи, сначала из ППШ очередь в потолок дай, а уж затем и сам появляйся. Вот тогда и увидишь, как немецкая баронесса или графиня русского мужика хочет. Так хочет, что аж вся трясется.
— Дурацкие у тебя шутки, сержант, — насупился взводный.
Старый анекдот попал на неблагоприятную почву — Сладков продолжает гулять со своей связисткой. Держась за ручку. Сомневаюсь, что они хоть раз поцеловались.
— Ладно, пошли, — командует лейтенант, — скоро движение начнется. Чего на этого подсвинка освежеванного любоваться?
Сладков с Ложкиным пошли обратно к дороге, я чуть задержался. Когда они уже не могли меня слышать, я пробормотал себе под нос.
— Может, и шутка. А, может, объективная реальность? Поди, знай.
Может, еще и узнаю. Чем черт не шутит? Хотя что-то мне подсказывает, что до Германии я так и не доберусь.
Пушка прицеплена к грузовику, расчет забирается в кузов. Танк сдвигает еще дымящуюся, несмотря на противно моросящий мелкий дождь, полуторку в кювет. Дорога свободна. Надсадно воя двигателем, «шевроле» выползает на дорогу. Остаются позади сложенные на обочине тела тех, кому не повезло, позже ими займется похоронная команда. «Тридцатьчетверка», видимо уклоняясь от одной бомбы, носом съехала свежую в воронку от другой, и сейчас ее пытаются вытащить другим танком. Дело не ладится, и мат танкистов перекрывает звук танковых дизелей, работающих на холостом ходу.
