Разведчик старался держаться подальше от шоссе – несмотря на позднее время, там еще могли встретиться немецкие части. Самой правильной тактикой было бы забраться в какой-нибудь овраг или в густые заросли и переждать в них, пока фронт не прокатится через эти места. А потом уже выходить и разыскивать штаб фронта и лично полковника Уколова. Было бы лето или хотя бы осень – Шубин так бы и сделал. Но на календаре было 2 февраля, стоял ощутимый мороз, а на Глебе не было ничего, кроме гимнастерки. Согреться можно было только во время ходьбы, и разведчик шел и шел навстречу канонаде, которая делалась все громче.
Он прошагал почти два часа, когда вдруг почувствовал, что теперь, наверное, можно попробовать выйти к шоссе, а там, пожалуй, уже можно встретить своих. И Шубин свернул к шоссе. Некоторое время оно оставалось пустынным – ни одной машины ни туда ни сюда. Разведчик решил, что это хороший знак: значит, все немецкие части уже успели сбежать. Стало быть, вот-вот должны появиться наши.
И они появились! Примерно в четыре утра на шоссе показалась колонна грузовиков. И это были не «МАНы», не грузовые «Мерседесы», а родные полуторки. Это шла, догоняя отступающих немцев, Красная армия. И Шубин смело вышел навстречу колонне и поднял руку. Первая машина проехала мимо – было заметно, как водитель отрицательно качает головой: нет, мол, места. Зато вторая остановилась. Водитель приоткрыл дверцу и сказал:
– В кабину посадить не могу – вон, офицер едет.
Действительно, рядом с ним на сиденье сидел молоденький младший лейтенант.
– Садитесь в кузов, товарищ лейтенант, – продолжал водитель. – Там, правда, народа полно, но для одного местечко точно найдется.
Глеб не стал спорить и залез в кузов. Солдаты, сидевшие в кузове, начали было ворчать, что им самим тесно, но, увидев офицерскую форму нового пассажира, примолкли. Здесь, среди людей, Шубину стало теплее. Только тут он почувствовал, как замерз за время своих блужданий по степи.
Немного согревшись, он спросил в темноту, ни к кому персонально не обращаясь:
– Никто не знает, где можно найти штаб фронта?
Этого никто не знал. Кто-то из бывалых солдат высказался в том смысле, что штабу тут, в передовых частях, делать нечего – он где-нибудь дальше следует. Это было справедливое рассуждение. Тогда Шубин поставил вопрос иначе:
– А фронтовая разведка, может быть, где-то рядом? Мне персонально полковник Уколов нужен.
И тут он услышал голос еще одного бывалого солдата:
– Да, знаю я Ивана Трофимовича Уколова. Недавно его видел – он садился в свою легковушку. Тут же, в нашей колонне едет. Вот остановимся – можете его найти.
Но Шубин не мог ждать остановки. Да и когда она еще будет? Ему хотелось немедленно увидеть своего командира, который послал его на это задание, доложить о его выполнении, рассказать о самом важном, что пришлось пережить. А еще – узнать о судьбе своих товарищей. Он не верил в их гибель, и ему хотелось узнать правду.
Шубин пробрался к кабине и заколотил по ней.
– Останови! – закричал он. – Сойти надо!
Водитель не сразу выполнил требование Глеба, пришлось стучать еще и еще. Но наконец грузовик остановился, Шубин выскочил из кузова и направился в хвост колонны. Мимо него один за другим проезжали грузовики; многие тянули за собой гаубицы. Но вот показался знакомый «Бьюик», в котором ездил начальник фронтовой разведки. Шубин выскочил на шоссе прямо перед легковушкой и встал, размахивая руками. Машина подъехала к нему вплотную и остановилась, упершись радиатором ему в живот. Водитель приоткрыл дверцу и закричал:
– Ты что, сдурел? А если б я не успел тормознуть?
И тут Глеб услышал знакомый голос, который произнес:
– Не кричи, Николай. Этот человек не просто так перед нашей машиной стоит.
Хлопнула дверца, и перед Шубиным возник полковник Уколов собственной персоной. Не говоря ни слова, он обнял разведчика и прижал к груди. Затем, укоризненно глянув на него, сказал:
– И, конечно, в одной гимнастерке на морозе. Да еще в чужой. А ну, садись скорей в машину. Там отогреваться будешь. А в машине о своих приключениях и расскажешь.
Шубин сел в машину вслед за полковником. Первым делом Уколов порылся под сиденьем и вытащил оттуда поношенный матросский бушлат.
– Вот, это будет даже лучше, чем телогрейка, – заявил он. – И уж, конечно, теплей, чем офицерская шинель. К тому же, вижу, ты себя еще и разжаловал – из капитана в лейтенанты. Понятно, понятно…
Пока разведчик облачался в бушлат, Уколов вытащил из внутреннего кармана своей шинели плоскую фляжку и протянул Шубину.
– А это второе средство для согрева, – заявил он. – Пей хоть до дна, только чтобы сознание ясное осталось. Мне хочется от тебя самое важное о твоих подвигах узнать.
– Спасибо, Иван Трофимович, но с этим средством я пока погожу, – сказал Шубин. – Мне сперва нужно узнать о судьбе моего взвода. А то мне немецкий майор заявил, что всех моих ребят или убили, или в плен взяли. Вот я думаю: врал он или нет?
– Частично врал, – ответил полковник. – Немцы и правда нашли твой отряд, и ребята должны были вступить в неравный бой. Большая часть бойцов погибла. В плен никто из них не попал, а пятеро прорвались к своим – четверо рядовых и сержант. Их фамилии я, правда, не помню, потом в штабе узнаешь.
– Обязательно узнаю, – сказал Шубин. – Вот теперь и выпить можно, сразу и за здравие выживших, и за упокой погибших. Только, если я выпью, я ведь сегодня вряд ли смогу в бой идти. Тем более не смогу людьми командовать…
Уколов рассмеялся, покачал головой.
– Узнаю, узнаю знакомый подход к делу! – произнес он. – Шубин есть Шубин! Он только что из лап костлявой вырвался, а уже думает не об отдыхе, не о том, как силы восстановить, а только о том, когда снова пойдет в бой. Успокойся, Глеб, успеешь еще в бой сходить. И еще неизвестно, когда этот бой будет. Немцы драпают с такой скоростью, что мы их догнать никак не можем. Тем более что машины у них мощнее, нам их догнать трудно… Как думаешь: может, они так до самой германской границы будут драпать?
– Это вряд ли, Иван Трофимович, – покачал головой Шубин. – Немцы сейчас, конечно, не те, что были в начале войны, но воевать еще не разучились. Нельзя врага недооценивать. Я вот сделал глупость, недооценил – и чуть не поплатился за это жизнью. А мои солдаты и правда поплатились
