Вы видите, ваши сведения нам необходимы. Вы у своих, поймите это!
— В том-то и дело, что "у своих", — ответил курсант, и Алексею показалось, что слово "свои" он произнес с ударением.
— Загадки загадывает! — зло процедил Геннадий. — Другие воюют, матерей, отцов защищают, а он, видите ли, загадки загадывает. Эх ты, а еще русский называется! И какая тебя мать родила!
Алексей кинул на Колоса укоризненный взгляд, и тот замолчал.
Кивнув на прощанье Зотову, Алексей и Колос ушли из лазарета. Теперь пленным снова занялся Лещевский, который напоил его каким-то подбадривающим лекарством, потому что Зотов заметно ослабел за время допроса.
— Подожди, Геннадий, не горячись, — говорил Столяров своему товарищу, изо рта которого сыпались проклятия по адресу упрямца. — Попробуем спокойно разобраться во всем.
— Да чего тут разбираться! Холуй немецкий!
Я бы его…
И Колос снова сжал свои мощные кулаки.
— Нет, ты не прав! — возразил Алексей. — Тут все не так просто, как тебе кажется. Почему он отказывается говорить? Как ты думаешь?
Геннадий снова пожал плечами.
— И думать не хочу!
— А все-таки? Ведь он понимает, дать показания — значит спасти себе жизнь. Ему жить хочется? Хочется, как и каждому из нас. Поэтому-то он и молчит.
— Я что-то не пойму, — хмуро пробормотал Колос.
— Не поймешь? — переспросил Алексей, хитро щуря глаза. — Сейчас объясню. Ты заметил, что слово "своих" он произнес подчеркнуто, с каким-то скрытым значением.
— Ну и что?
— А вот что. Он не уверен, что мы свои…
Колос вскинул брови.
— То есть?
— Он считает, что мы гестаповцы. А весь этот допрос — очередная проверка лояльности.
Геннадий свистнул.
— Вот оно что!
— Да. Он же сам намекнул нам. Есть одно "но"…
Вспомни-ка… Одно "но".
— А ведь ты, пожалуй, прав! — воскликнул Геннадий. — А я-то сорвался, накричал зря.
Последние слова звучали как извинение. Но Столяров не стал выяснять состояние духа своего товарища и продолжал:
— Ты вспомни показания Венцеля. Он сам рассказывал о гестаповских проверках. Бывало даже, что сбрасывали на парашютах в советский тыл, а переодетые в нашу форму гестаповцы ловили диверсантов и устраивали им допросы. А ведь Венцель знает порядки в этих школах. В Блестковской сам преподавал.
— Да, да, теперь понимаю! — оживленно заговорил Колос. — Зотова выкрадывают из госпиталя, везут сначала в санитарной машине, затем в санях. Куда? Зачем?
И он решил, что это забавляются его учителя.
— Ну что же, теперь остается проверить, прав я или нет, — сказал Столяров. — Он передохнул, пойдем снова к этому парню. Времени терять нельзя.
— Где и когда вы кончили среднюю школу? — спросил Алексей пленного.
— В Москве. Окончил сто тридцать первую школу в тридцать третьем году.
— Отметки в аттестате помните?
— Д-да, — удивился курсант столь неожиданному вопросу. — А зачем вам мои отметки?
— А вот увидите, — загадочно улыбаясь, ответил Алексей.
Разведчики снова вышли, оставив Зотова несколько сбитым с толку.
Три дня к нему никто не приходил.
И вот наконец перед ним снова предстал Алексей с каким-то листком бумаги в руках.
— Это ваши отметки, Зотов, — сказал Алексей. — Называйте их мне, посмотрим…
Зотов не мог, конечно, знать, что сведения из его аттестата об окончании средней школы получены по радио из Москвы.
Неуверенно курсант стал называть свои оценки. Все совпадало.
Тогда Алексей протянул Зотову листок бумаги со столбиками цифр.
Несколько минут парень молчал.
— Ваши? — спросил Алексей.
— Да, да! Мои, — растерянно бормотал Зотов. — Но откуда вы их знаете?
— Из Москвы. У нас связь хорошо налажена.
И вдруг Зотов согнулся, словно под грузом невидимой тяжести, и закрыл лицо руками. Плечи его вздрогнули. Из горла вырвались какие-то хриплые, сдавленные звуки… Потом он выпрямился и срывающимся голосом, торопливо, словно боясь, что его перебьют, заговорил.
Да, теперь он видит, что попал действительно к своим. И они не знают, какое это для него счастье… Ведь об этой минуте он мечтал целый год. Строил планы побега, надеялся перейти линию фронта, и вдруг… Этого не может быть. Это как сон… Свои! А он-то думал, что гитлеровцы устроили ему очередную проверку, переоделись в партизан…
Неужели он действительно у своих?
Алексей и Колос слушали курсанта не перебивая.
Они понимали: Зотову необходимо дать выговориться.
За короткий срок этот человек испытал два сильнейших потрясения: угрозу расстрела и радость неожиданного избавления. И вот теперь нервы его сдали…
Только через полчаса его сбивчивый, путаный рассказ удалось направить по нужной колее. Для этого, правда, пришлось прибегнуть к помощи Лещевского, который отсчитал в кружку нужное число капель валерьянки. А потом в ход пошла и заветная фляга Колоса, из которой Зотов сделал изрядный глоток.
Да, он действительно Сергей Васильевич Зотов, лейтенант, летчик-истребитель. В августе сорок первого его самолет сбили под Севастополем. Сам он выбросился с парашютом. Парашют раскрылся, но его отнесло ветром на территорию, занятую противником. Зотова обстреляли, когда он еще приземлялся, — одна пуля попала в плечо, другая в ногу.
Сознание он потерял и очнулся уже у немцев. Его долго допрашивали, били и, наверное, расстреляли бы.
Но каким-то образом абверовцам удалось узнать, что перед ними сын известного по обороне Севастополя крупного советского морского офицера. Побои прекратились.
Зотова поместили в немецкий госпиталь, окружили врачами, а когда он выздоровел, предложили ему стать курсантом абверовской разведывательной школы. Зотов наотрез отказался.
Тогда абверовец, ухмыляясь, веером рассыпал перед Зотовым небольшие снимки. Взглянув на них, лейтенант похолодел: на фотографии он увидел себя с немецким автоматом в руках (сзади толпились эсэсовцы), направленным на советских военнопленных. Фотография была смонтирована, но как это докажешь?
— Подумайте, Зотов, — донеслись до него слова капитана, с акцентом говорившего по-русски. — Если вы не согласитесь, мы сумеем переслать эту фотографию вашему отцу. А копию поместим в листовках, которые сумеем также переправить через линию фронта.
Уставившись в чисто выбритый подбородок абверовца и вслушиваясь в его ровный, бесстрастный голос, Зотов не знал, на что ему решиться.
Немецкий капитан не торопил Зотова с ответом: по выражению лица пленного он догадывался, что летчик колеблется.
— Соглашайтесь, и никто ничего не узнает, — тихо и монотонно продолжал гитлеровец. — А когда кончится война, все забудется.
Столяров и Колос сначала узнали от Зотова сведения, необходимые в первую очередь для Готвальда: расположение различных служб в школе, клички курсантов, фамилии преподавателей.
Зотов теперь рассказывал все — подробно и охотно.
Результат показаний переслали через Шерстнева Солдатенкову. Столяров также просил Тимофея передать врачу, чтобы тот под любым благовидным предлогом задержал Валентина в больнице как можно дольше.
Солдатенков тогда благополучно вернулся из Выпи.
Шофер, напуганный до полусмерти угрозами партизан достать его хоть из-под земли, если он проболтается, молчал. Время от времени врач при встречах с шофером ловил на себе его взгляд, то ли настороженный, то ли восхищенный. Солдатенкову некогда было разбираться в настроении своего спутника по поездке в Выпь, но что-то подсказывало доктору — шофер не предаст.
У Столярова тем временем появилась надежда, что удастся взорвать школу, прежде чем Готвальда выпишут из госпиталя. Надежда эта появилась неожиданно.
Как-то Алексей спросил Зотова:
— Скажите, есть ли в школе человек, на которого можно было бы положиться?
Курсант долго молчал. Потом наконец проговорил.
— По-моему, есть. Беглов. Евгений Беглов.
— Кто он? Курсант?
— Нет. Оружейный мастер.
— Вы хорошо его знаете?
— Да, мы знакомы довольно близко. Мы тут в городе ухаживали с ним за двумя родными сестрами.
Когда я получал увольнительную, мы с ним встречались в доме этих сестер. Да и в школе тоже. Мы с Бегловым дружили. Если, конечно, можно с кем-нибудь дружить в таком гнусном месте.
— Почему вы думаете, что Беглов человек надежный? — спросил Алексеи.
— Это трудно подтвердить фактами. Мне всегда казалось, что он ненавидит немцев, хотя, разумеется, откровенно мы с ним на эту тему не говорили.
— А почему вам это казалось?
— Не знаю. А впрочем, подождите… Как-то совсем недавно до этого случая со мной мы с ним вечером стояли на берегу озера. Смотрим, прямо над школой появились самолеты. Наши! Мы их узнали еще по гулу.
