Витька мечтал о будущем, фантазировал, как они будут все гулять, а когда закончится война, война должна же закончиться когда-нибудь, они приедут в гости к родителям Аиды.
Гусейнов подтвердил, что завтра приедет новый врач, и Аида, Виктор и Владимир уедут в больницу. Володе стало легче, слух стал восстанавливаться, ему уже не приходилось кричать в ухо, чтобы он что-то понял.
На улице раздался визг тормозов машины. Раздался грохот по лестнице. Вбежал Ахмед. Он был бледен и взволнован. Он поднялся по лестнице и смотрел то на меня, то на Виктора, и молчал, лишь показывал пальцем за свою спину. Там ничего не было.
— Ахмед! В чем дело?
— Снайпер! Аида! — только смог он выдавить из себя.
— Где?! — заорал Витька.
— Медпункт.
Мы втроем рванули вперед, оттолкнули Ахмеда, он упал. Во дворе стоял заведенный УАЗ, за рулем сидел водитель. Увидев нас, он вышел из-за руля, освободил место Александру. Мы рванули вперед. Вот и медпункт.
Возле него собралось человек двадцать. Резко нажав на тормоза, Сашка чуть не врезался в толпу. Народ расступился, пропуская нас. В комнате на хирургическом столе в белом халате лежала Аида. На груди расползлось уродливое красное пятно. Лицо ее было спокойно, только немного бледновато. Казалось, что она спала. Вот только это красное пятно на белом халате!
Витька подскочил к столу. Схватил Аиду за плечи, попытался приподнять ее, приложил ухо к груди, потом бережно положил тело назад. Упал на колени, уткнул лицо в волосы Аиды и зарыдал. Он плакал, он выл, бил кулаком по столу. Потом вскочил и снова приложился к груди жены. Наклонился, поцеловал в губы. Стоял и плакал.
— 76-
У меня комок стоял в горле, слезы скупо прокатывались по щеке. Я вышел на улицу, несколько раз глубоко вздохнул. Сел на пороге, закурил, глубоко затягиваясь. Кто-то положил мне руку на плечо, я обернулся. Сашка, смахивая слезы с глаз, курил. Я подвинулся, он сел рядом.
Я стал вспоминать, когда мы увидели ее первый раз. Мы были раздавлены после имитации расстрела, пыток. Не люди — окурки. Она нас спасла. Потом тоже приезжала, привозила книги, спирт. Мелочь для нас, но она сильно рисковала. И вот любовь, большая любовь с Виктором, ожидание ребенка. Страшно все это. Смерть Михаила и Аиды. Ужасно. Смерть уродлива. Какой идиот говорит, что смерть прекрасна — ни черта он не видел в этой жизни, не хоронил близких и друзей.
Вышел Виктор. Он был бледен. Держался, но было видно, что это дается ему с большим трудом.
— Я поеду на похороны, потом вернусь, — голос его был сух, безо всяких эмоций.
— Возьми Володю, покажи в больнице, сам подлечись. Ахмеда и Вели возьми с собой — пригодятся.
— Ладно, но давайте быстрее.
Мы приехали, погрузили Владимира в машину, Ахмеда за руль, по дороге они забрали раненного Вели и уехали с Виктором.
Весть о смерти Аиды мигом облетела наш маленький гарнизон. Все к ней относились с теплотой. То, что она живет с Виктором, ни для кого не было секретом. Поэтому многие приходили выразить Виктору свои соболезнования, узнав, что его нет, просили передать ему их, когда вернется.
Пришел и Модаев в сопровождении охраны. Мы с Сашкой обложили его матами и выгнали. Если бы не его лень и бездарность, то группа не просочилась бы деревню, и Аида была бы жива.
Через два дня вернулся Ахмед. Рассказал, что похороны Аиды прошли в Евлахе. Похоронили ее на том же кладбище, что и мужа. Виктор все время держался стойко, только когда начали закапывать могилу, он не выдержал. Потом замолчал, отвезли его в больницу. Он не реагирует ни на что. Просто как кукла какая-то. Поставишь — стоит, может так весь день простоять, уставившись в одну точку.
Владимира сразу по прибытию доставили в больницу. Череп целый, но сильная контузия и сильное сотрясение мозга. Через недели три можно будет забирать. У Вели тоже все хорошо. Через три недели Ахмед их всех заберет из больницы. Вот только за психическое здоровье Виктора все сильно опасаются.
Мы ничего не делали, просто жили, ели, спали, бродили по деревне. Жизнь текла размеренно. Пару раз ночью часовым казалось, что было нападение, немножко стреляли. Снайпер больше не досаждал. Видимо, ушел. Смерть Аиды была последней от рук противника. Иногда кто-то из ополченцев стрелял друг в друга из-за неприязненных отношений или по неосторожности. Но не насмерть, так, легкие ранения. Дисциплина катастрофически падала. Комбат пил беспробудно, Модаев часто составлял ему компанию. Мулла поначалу побегал, собирая всех на намаз, но быстро угомонился. На утренние и вечерние намазы ходили лишь фанаты с зелеными повязками. Участились случаи дезертирства, самовольных отлучек. Кого-то ловили, кто-то сам возвращался с откупными для командиров.
— 77-
Обещанное пополнение прибыло лишь через две недели. Не было Гусейнова, лишь представители от вербовочной команды. Комбат даже не вышел. Видать серьезно ушел в запой.
Пошатывающейся походкой перед строем вышел Модаев, позади мулла, весь чистенький, сверкающий, прямо как ангелочек, на губах струилась змеиная слащавая, как нарисованная, улыбочка. В руках четки. Ну, прямо картинка "Добро пожаловать на войну, воины Аллаха!" На фоне небритой, помятой рожи Модаева он выгодно отличался.
Модаев начал что-то говорить про честь и Родину, пытаясь описать славный боевой путь батальона, при этом он постоянно путался в своих фразах, вдобавок его еще сильно покачивало.
Слово взял мулла. Он объяснил, что начальник штаба был ранен, сильно контужен, поэтому он так выступает. Потом началось обычное словоблудие относительно Аллаха, веры, войны с неверными и прочей галиматьи.
Мы тем временем, отчаянно борясь с сильнейшим похмельным синдромом, раскалывающей головной болью, рассматривали новобранцев. Контингент прежний, от семнадцати до пятидесяти лет. Все так же в глазах у многих, особенно молодежи, горел фанатичный огонек. Публика постарше переминалась с ноги на ногу, что-то вполголоса обсуждала, оглядываясь, некоторые курили, зажав сигарету в кулаке.
Какого хрена они приперлись на эту войну? Ну, понятно, многие помародерничать, многие из-за великих идей, кто-то из мести, но остальные что тут делают? А ну их всех в баню, башка болела, многодневное пьянство давало знать о себе. Но мы, в отличие от Модаева, нашли в себе силы привести себя в порядок.
Очередное представление муллы окончилось многократным криком новобранцев "Аллах акбар!" Это было раз десять и так громко, что и без того раскалывающаяся от похмелья голова просто разрывалась, в глазах плыли разноцветные круги.
Потом мулла, видя, что Модаев не в состоянии ничего путного сообщить собравшимся, представил нас. Но опять его речуга затянулась, он начал призывать новобранцев не обращать внимания на то, что мы неверные, мы все равно служим великому делу. При этом он говорил, что если мы будем чему-то их неправильно учить, то пусть они сразу обращаются к командирам. Удод в чалме!
Сашка подошел и что-то шепнул мулле на ухо, тот, не поворачивая головы, кивнул, и начал заканчивать.
— Ты чего спросил? — спросил я, затягиваясь сигаретой.
— Спросил, как у него здоровье, — Сашка, потирая виски, сплюнул.
— Не боишься?
— Плевать.
— Башка раскалывается, сейчас бы пивка, да в баньку, похмелье как рукой сняло бы. Ну, вроде заканчивает.
Мулла действительно закончил, но строй потом раз десять рявкнул во славу Аллаха и еще что-то в этом роде. Я был уже готов разорвать муллу с его проповедями. Одно радовало, что при каждом крике новобранцев не одни мы мучались, Модаев тоже корчил рожи при каждом патриотическом или религиозном вопле. Ему, по всей видимости, было тяжелее нас. Мелочь. Но она радовала нас с Сашкой. После этого толпу новоявленных воинов Аллаха, т. н. шахидов, готовых погибнуть за зеленое знамя пророка, отвели и разместили по домам. Мы же с Александром пошли продолжать бой с зеленым змием. Последний нам был более приятен и близок, чем вся эта толпа полуумков, не наигравшихся в детстве в войну.
Потом два дня мы с пеной у рта спорили с "особым совещанием" нашего батальона, распределяя людей. Мулла гнул свою линию, что молокан надо равномерно распределить по ротам, чтобы они прониклись верой в светлое будущее Аллаха. Модаев-козел поддерживал своего замполита-муллу. Но, тем не менее, нам удалось добиться нашего варианта распределения: чтобы после обучения молокане из новобранцев попали в первую роту, в которой было достаточно славян-христиан. Опять же нашими стараниями «зеленоповязочников» — воинов Пророка мы тоже запихнули в первую штурмовую.
— 78-
И начались будни учебы. Только осень вносила свои коррективы. Начались дожди, наступил ноябрь. Грязь, жирная, размокшая земля расползалась под ногами, облепляя обувь, каждый шаг давался с трудом. Но приходилось и ползать, и окапываться на местности, маскироваться на местности. Все это было очень тяжело. Дожди были затяжными, обувь, одежда не успевали просохнуть, оружие заставляли чистить каждый день.
