Она ничего не ответила, вздрагивая от всхлипов, уклоняясь от света, прикрыла бедовую голову обеими руками.
— Раз молчишь, — луч фонарика побежал к лестнице; так же как пришел, Туган стал медленно подниматься. А Роза до крови прокусив губу, вся в липком поту, так и оставалась в скрюченной позе на прохладном цементном полу бункера. И в это время наверху запищала рация.
— Ага,… хорошо, — покорно отвечал Туган, и быстро попрощавшись, надолго застыл, только слышно его учащенное дыхание.
Неожиданно шаги вновь пошли вниз, луч выхватил Розу из мрака:
— Иди за мной, — не то, чтобы командно, но повелительно сказал Туган.
Повторять ему не пришлось: ни слова не проронив, буквально на карачках, она спешно двинулась по освещенным ступенькам. Лишь попав на чистый воздух, надолго застыла, жадно вдыхая открытым ртом. Светало. Звезды погасли. Раннее летнее солнце еще не взошло, но уже озарило небосвод, пытаясь сменить поблекшую, остроконечную луну, устало зависшую над кроной размашистого старого ореха. В самом городе было тихо. Но откуда-то, наверное с базы Ханкала, доносился тяжкий гул техники, взрывы, пулеметные очереди — то ли ученья, то ли еще что, в общем — война.
— Пошли, — поторопил ее Туган.
Они прошли весь двор, направились к дому, который еще в первые годы замужества построила сама Роза. Теперь, на фоне огромных новостроек, этот кирпичный дом казался совсем маленьким, неказистым, хотя она знала, насколько прочным и добротным было это строение.
Ключом Туган открыл тяжелую металлическую дверь, провел ее в дом. Свет не включил, пробежался фонариком. В целом обстановка мало чем изменилась, и видимо, в этом доме редко кто живет, — застоялый запах.
— Гута уже на военной базе в Моздоке, — по ходу заговорил Туган.
— Утром вылетит в Москву. Когда вернется — не знаю, обычно через день-два, — он провел ее в просторную столовую. Вот где все поменялось; она, как женщина, аж причмокнула от восторга губами: роскошная мебель, люстры, громадный телевизор, посуда на зависть, а на полу, по всей площади — очень красивый ковер, на который и ступить совестно.
— Где подвал, помнишь? — об ином напомнил одноклассник; резким движением откинул край ковра, там вход в подвал, где она когда-то хранила компоты и соленья. Не без усилия он раскрыл люк, снизу повеяло прохладой и прелой сыростью.
Широко расставив ноги над проемом, Туган надолго уставился сонным и усталым взглядом на Розу:
— Пока туда лезть не надо, — с хрипотцой сказал он.
— Но как Гута объявится, я дам знать, ты скроешься. Понятно?
Чуть ли не подобострастно, она кивнула.
— Свет не включай, спи, отдыхай, — продолжал он, — телевизор можно, но очень тихо. В холодильнике все есть, я еще принесу, — каким-то обыденным стал его тон, как и вроде вся ситуация.
Более ничего не говоря, он уже уходил, как вдруг остановился, не оборачиваясь, а глядя себе под ноги, очень тихо, как приговор:
— В принципе, хоть дом и обрешечен, ты, при желании, так или иначе сможешь отсюда бежать. Но тогда помни: да ты и сама знаешь: у Гуты брата-свата нет — меня расстреляет. В тот день никто не появился, и даже во дворе никакого движения. Лишь через день появился Туган. Деликатно постучался, тихо спросил «Роза!», и, чуть ли не на цыпочках прошел в столовую, положил прямо на стол пакеты:
— Еда, — виновато развел он руками.
— Гута уже в Грозном. В любой момент может здесь объявиться. Так что будь начеку. Вообще-то он здесь не ночует — боится. Но ты, на всякий случай, подвал обустрой, — беспокоился он. Оказалось не зря.
Где-то в полдень Туган успел ее предупредить, и только прикрыл за ней люк, как она, даже будучи в подвале, услышала вой машин, оживление во дворе, и к ее ужасу, шаги прямо над ней, и сквозь дощатый пол и ковер слышно все, даже как чайник вскипел.
— Я уже обедал, ты ешь, — слышит Роза сверху услужливый голос Тугана.
И, конечно же, она ничего не видит, лишь по стуку ног представляет, как ее одноклассник носится по столовой, пытаясь угодить. И Роза помнит, Гута всегда ел очень быстро, как хищник, быстро все проглатывая, вечно куда-то спешил иль опаздывал. Ныне торопиться вроде незачем — важная птица. Да все равно на весь дом слышно, как жадно чавкает, аж челюсти хрустят. Правда, есть ему не дают, все время телефон трещит, и не один, а минимум два, и он по обоим успевает болтать, точнее гавкает, на всех рычит, всем недоволен, о работе, якобы, радеет, требует выполнить план. И в это время совсем иной звонок — заманчивая музыкальная трель:
— Тихо! Спутниковый звонит! — совсем другим, почти что паническим голосом крикнул Гута; слышно, как туфли торопливо прошлись по ковру.
— Алло, — слащаво, — прямой министра Столетова?…Да, Туаев слушает, — прошло немало времени прежде, чем секретарь в Москве соединила с министром.
Как бравый пионер, Гута задорно поздоровался, справился о здоровье и делах, а потом лишь ответы:
— Да, да, я на объекте. Школу готовим к сдаче… Что? — тут голос Гуты совсем озадачен. — Илья Аркадьевич, эта сумма на три года рассчитана. Ну, мы могли бы хотя бы за год ее списать, но за полгода?… Что? Правительство в отставку? И меня уволят?… Что? Другим достанется?… Хорошо. Есть! Все будет сделано. А-а! Погодите, Илья Аркадьевич, а как мы это спишем? Как и раньше. Еще войнушка будет? Хорошо. Понял! Есть!
По окончании разговора Гута долго ходил по столовой, даже слышит Роза, как он тяжело, с одышкой, дышит, видимо курит, вонь табака. Потом набрал телефон, рявкнул кого-то к себе, а сам, наверное, в тревоге повалился на диван так, что сверху тишина, теперь и Роза в подвале боится свободно вздохнуть, а тут, как назло, от всего услышанного горло сперло, хочется чихнуть; она обеими руками сжала до боли скулы, так и просидела, выдавив на лице синяки, пока не явился вызванный.
По голосу слышно — чеченец, явно не молодой. Вначале Гута говорил, точнее выговаривал его за нерасторопность, и даже выговорил за воровство и приписки. А потом стал говорить, точнее что-то объяснять полушепотом, Роза не разберет. И вдруг Туаев закричал:
— При чем тут эти объекты?! Ты акты давай! Найми еще сотню людей, и днем и ночью пиши наряды и процентовки, нам объекты нужны.
— Так ведь сумма колоссальная! На эти деньги три Грозного отстроить можно, и еще нам в поколениях останется.
— Ты дурак! — еще злее рев Гуты. — Разве ты еще ничего не понял? Ничего более строить не надо! Не надо!
— А мы особо и не усердствуем, как ты велел.
— Замолкни! Не в стройках дело, акты сдачи давай!
— Гута, пощади. Ведь такое и на бумаге вывести нелегко, миллиарды за полгода освоить. Кто нам поверит? Как мы это спишем?
— Война все спишет.
— Что? — долгая пауза, и совсем иным, удрученным голосом.
— Гута, что-что, а я в такие игры не играю, на крови деньги делать не буду.
— Чего? — едкий голос Гуты.
Роза слышит, как наверху завязалась какая-то возня.
— Убери свои срамные руки, — гневно крикнул пришелец. — Я тебе в отцы гожусь, как тебе не стыдно?
Слышно, как чьи-то шаги твердо направились к выходу.
— Стой! — команда Гуты, ей шаги повиновались.
— Ты, наверное, забыл, — весьма язвителен тон, — что и ты и я на эту работу по доброй воле рвались, за нее, «кровавую», с конкурентами нещадно боролись, огромные взятки выложили, и признайся, уже немало заработали, или точнее, наворовали. Конечно, это копейки по сравнению с тем, что отхватили москвичи. Но в принципе, это ведь их деньги, из российского бюджета. Могли и это не дать.
— Эти деньги оплачены десятками тысяч безвинных жизней.
— Вот именно, — металлически жесткий голос Гуты.
— И, если сейчас мы начнем с тобой рыпаться — до утра не доживем,… ты это прекрасно знаешь. И знаешь, что президента России уже переизбрали — все, мажор миролюбия более не нужен. Нужна снова война, чтобы под шумок чужой драмы продолжить разграбление России.
— Как мы несчастны.
— Да, народ наш несчастен,… и сам повинен в том, что поддался провокаторам. А впрочем, народ здесь бессилен, — тщательно проработанная глобальная операция, а мы, чеченцы, в силу исторического и географического менталитета, попали в эпицентр коловерти событий.
— Ужас!
— Да, для многих ужас. Но нам с тобой повезло: у кормушки сытнее, теплее. Так что иди, побыстрее заканчивай «восстановление» Грозного, а то скоро «войнушка» вновь начнется.
— Когда?
— Не знаю. Да, чувствую, скоро. Сам не видишь, как город наводнен боевиками, разъезжают открыто, всех впустили федералы.
— Дэла! Надо семью и родных вывезти побыстрее.
— Давно пора. Только особо не болтай. И, кстати, необходимо и своим, боевикам, помочь; все скидываются — кто как может.
— А если федералы узнают? Пособником боевиков назовут, расстреляют.
— Ныне не расстреляют. Этот негласный указ от них же и исходит.
