- Ничего, - ответил Биндиг, - ничего нельзя было узнать. Тимм наклонил голову и прищурил глаз. При этом он произнес: - Это произошло чертовски быстро. Хотел бы я знать, что стало с нашей оравой.
- К полудню роту отвели в тыл
- Отвели? - Тимм поднял брови. – Ты говоришь, отвели?
Биндиг кивнул. – Больше ничего не удалось узнать.
- Надеюсь, они хотя бы прихватили наши вещи, - сказал Тимм. Поторопись, остался еще один час. Потом вы переоденетесь.
По перекопанному снегу дороги, пересекавшей Хазельгартен, катился маленький автомобиль. Это был джип, но у него была надстройка из деревянных планок и брезента. На сидевших в нем солдатах была оливково-коричневая форма и меховые шапки с пятиконечными красными звездами. Это было трое мужчин: водитель, который, ругаясь, объезжал воронки от снарядов, беспрерывно щелкал подсолнечные семечки и сплевывал шелуху в сторону из окна машины, и двое офицеров, сидевших за ним, которые держались за ручки, потому что машина тряслась и качалась. У одного из двоих офицеров было тонкое, светлое лицо со светлыми глазами. Брови его были светлые. Другой, более полный, коренастый тип с маленькими, круглыми глазами и очень темной, коричневой кожей, сердито качал головой. Он посмотрел со стороны на своего попутчика и осведомился без большого интереса: - Как вы чувствуете себя, товарищ, после такого долгого перерыва снова в старой семье?
Тот, к которому он обратился, улыбнулся. Это удалось ему, несмотря на скачки, которые совершал джип. Потом он ответил: - Хорошо. Мне долго пришлось ждать этого мгновения.
Другой скривил лицо, потому что больно ударился о скобу тента. Он схватился свободной рукой за висок и недовольно проворчал: - Можно без ранений пройти кучу боев, но один такой вот лихач на драндулете может переломать все кости!
Шофер, который между тем выругался в очередной раз, теперь заговорил внятно, чтобы его можно было слышать сзади несмотря на шум мотора легкой машинки: - Черт бы их побрал! Разрушили всю дорогу, так что каждую минуту нужно думать, как бы не сломать оси! Я это всегда знал: эти танкисты никогда не думают о том, что придет после них!
- И о том, что перед ними, тоже! – успокоил его невысокий пассажир. – Но езжай медленнее, мы на этой машине хотим еще доехать до Берлина!
В деревне мало что изменилось. Только форма солдат была другой, и наряду со множеством воронок на дороге появились новые дыры в еще оставшихся стенах домов. Бой закончился. В деревне разместились несколько тыловых подразделений и штабов. Красная армия заняла новые позиции в нескольких километрах на западе. Там еще танки осуществляли прикрытие, но они вряд ли еще могли понадобиться. С противоположной стороны не было существенной концентрации немецких войск, которые могли бы решиться на внезапное наступление. И продвижение вперед остановили не потому, что оборона немцев была слишком сильна, а потому что уже достигли указанной в приказе цели. Красноармейцы рыли себе траншеи и укрепляли свои позиции. Было тяжело копать стрелковые ячейки в замерзшей земле, но они могли это делать, не лежа под огнем, потому что танки прошли немного вперед и прикрыли строительство позиций. Теперь наступила тишина.
Коренастый мужчина во второй раз ударился головой о железную скобу тента. Он издал проклятие, на которое водитель одобрительно кивнул головой. Потом, охая, он потер себе причиняющее боль место и сказал: - Небо, что это за война! Если так продлится до Берлина, то я приеду туда с перевязанной головой. Варасин, как вам удается не ударяться?
Тот улыбнулся и сказал: - Вам надо было бы надеть каску, товарищ политрук.
- Каску! – прошипел он в ответ. – Не буду я в самом глубоком тылу надевать каску! Что мои солдаты обо мне подумают?
Водитель спросил: - Далеко еще?
- Нет, - ответил Варасин, - еще пара сотен метров. Тот хутор, который вы видите впереди.
- Эта женщина - единственная, кто остался здесь из немцев? – спросил политрук.
Варасин кивнул.
- Гм, - промычал другой, - полезно было бы посмотреть на эту женщину, представляя себе при этом, что она немка. Можно ей как-то помочь?
- Вряд ли, - сказал Варасин. - Это очень энергичная женщина. Она сама справится. Разве только следовало бы все же обратить на нее внимание наших войск в деревне. Кроме того, было бы хорошо, если бы можно было дать ей немного продуктов.
Политрук осторожно потрогал место удара на голове. - Так глупо, - ворчал он, - завтра будет шишка. Даже стыдно! Продуктов здесь на передовой не так-то и много, мой друг. Но мы что-то сделаем. Вы сами можете это сделать. У вас будет чаще возможность посещать ее.
Варасин помолчал одно мгновение. Через голову водителя он глядел на улицу. Потом он сказал: - Я попросил разрешения вернуться в свою часть. Она находится в новом месте, дальше на запад.
Другой добродушно улыбнулся. Он попытался по-дружески положить Варасину руку на плечо, но быстро убрал ее назад, так как машина скользнула в дыру, и ему пришлось снова ухватиться за ручку. Когда машина опять поехала спокойно, он сказал: - Вас оставили здесь в деревне по понятной причине. Вы понадобитесь штабу. Не каждый жил так долго за немецкими линиями. И эта позиция там впереди... она не долго там продержится. У нас сейчас очень хорошие исходные позиции. В этом месте мы сделали на фронте маленький выступ. Такую себе шишку, вроде той, что завтра утром будет у меня на голове. Но этот выступ на фронте имеет решающее значение. Готов поспорить, что немцы пока этого не поняли...
Варасин неподвижно смотрел прямо. При этом он тихо говорил: - Я всегда сражался на фронте. Почему теперь я больше не могу этого? В этом была моя надежда, это поддерживало меня. Или вы думаете, что мне так легко давалось изображать глухого так долго и ничего не делать?
- Подождите, - был ответ. – Вы вовремя снова получите свою роту. Время еще есть. Как только мы двинемся дальше, ваше желание будет исполнено. Но в настоящий момент вы нужны здесь. Потерпите.
Пока машина медленно качалась вперед, политрук тихо поинтересовался, так чтобы водитель не мог услышать: - У меня есть еще только один вопрос к вам, товарищ Варасин. Такое дело, о котором не так легко спрашивать, как о других вещах. Но спросить нужно... Он взял себя за подбородок и некоторое время массировал до синевы выбритую кожу.
Варасин с ожиданием посмотрел на него. – Спрашивайте, - приободрил он политрука.
Тот сделал серьезное лицо. Он напряженно посмотрел на пуговицы своей шинели и потом спросил: Эта женщина..., ну, к которой мы едем... Поймите меня правильно, вы... Ваши отношения ввиду...
- Разрешите, - спокойно прервал его Варасин, - на этот вопрос легко ответить. Эта женщина спрятала меня у себя. У нее честный характер и она не фашистка. Но и не коммунистка тоже. Но я коммунист. У меня есть жена, которая тоже на фронте. И я не тот мужчина, который из нашей борьбы делает галантное приключение. Если это ответ на ваш вопрос...
- Благодарю вас, - сказал другой. – Простите меня. Но я должен был спросить об этом. Это мой долг.
- Я понимаю, - ответил Варасин. - Ваш вопрос не был для меня неприятным. Мне нечего скрывать.
Пока Варасин молчал, политрук сказал: - Мы все лучше узнаем немцев. Таких женщин, как она, следует уважать. Почему же она сделала все это?
Варасин закусил себе губу. Ему действительно нечего было скрывать. Но все же он не раскрыл перед товарищем все, что произошло в то время, как он жил за фронтом немцев.
Он умолчал о Биндиге, он, собственно, сам не знал, почему. Он ничего не должен был скрывать. И его встречу с Биндигом тоже. Но он умолчал о ней, и это даже сейчас начало мучить его.
Он смотрел на улицу, когда услышал рядом с собой, как другой говорит: - Еще, пожалуй, один месяц, тогда мы пойдем вперед. Мы поедем. Вы будете командовать новой ротой. Остаток ваших бойцов распределили по другим подразделениям. И какую Германию мы там увидим? Какой будет эта Германия, после того опыта, что мы получим только в этом отдельном случае?
Когда машина с толчком остановилась перед двором хутора, политрук с охами поднялся. Выходя, он сказал водителю: - Мое здоровье на твоей совести! Я только наполовину человек после этой качки. Иди с нами и немного погрейся. Чтобы ты на обратном пути смог лучше уклоняться от дыр!
Анна стояла у дверей. Она слышала, как приехала машина. Она сделала шаг в сторону мужчин, и когда Варасин поднял руку к меховой шапке, тихо произнесла: - Боже мой, Георгий, не могу поверить. Вы останетесь сейчас или вы снова отступите?
- Мы останемся, - улыбнулся Варасин, - и мы пойдем дальше на запад. Отступать мы больше не будем.
Он показал на другого офицера и сказал: - Анна, я хочу вам представить политического руководителя моего полка. Он тот, кого в Германии называют комиссаром. Он пришел, чтобы увидеть женщину, которая спасал офицера Красной армии. Его зовут товарищ Балашов.
