Пообедав, мы сооружаем из валунов фундамент для установки водяного колеса. Тридцать человек кряхтят, обливаются потом, поднимают здоровенное деревянное колесо и, напрягая все силы, устанавливают его на место.
Джонни-Би-Кул сменяется с поста, приходит и смотрит, как водяное колесо закрепляют ударами кувалд.
На отрезке между водяным колесом и рекой группа работников вынимает последние несколько ярдов земли, запуская речную воду в новую ирригационную траншею.
Командир Бе Дан поднимает Джонни-Би-Кула и усаживает его на велосипедное сиденье, прикрепленное к водяному колесу. Колесо приводится в движение велосипедными педалями. Джонни-Би-Кул дожидается сигнала Ба Кан Бо, а потом начинает изо всех сил, как можно быстрее жать на педали.
Тяжелое колесо сначала сопротивляется, а потом приходит в движение, все быстрее и быстрее, и гонит воду вперед. Широкие деревянные лопасти поднимают речную воду понемногу за раз и переносят ее через дамбу в следующий чек.
Люди радостно кричат: «Хо! Хо! Хо!»
Ба Кан Бо запевает патриотическую песню:
Мы — крестьяне в солдатских одеждах,
Мы боремся за землепашцев, которых угнетали тысячу лет,
Наши страданья — страданья народа
.
После из ряда вон тяжелого дня — установив водяное колесо, мы продолжили собирать урожай — так приятно собраться всем вместе после ужина и поглядеть, как троих вьетконговцев-учеников принимают в ряды вооруженных бойцов.
Когда я служил в морской пехоте, ходил упорный миф, байка, которую рассказчик слышал от кого-то, кто клялся ему, что это не херня, и что морпехи время от времени находят мертвых вьетконговских детей, прикованных цепями к пулеметам. Мораль байки состояла в том, что противнику так отчаянно не хватает новобранцев, так не хотят они драться, и такой этот противник жестокий.
Ну и вот, Дровосек проводит надо мной эксперимент, я есть подтверждение его теории, что для победы надо понять противника, без колебаний признав при этом любую правду, сколь угодно непереносимую. Вьетконговцы понимают нас лучше, чем мы себя самих, но мы не понимаем их совсем.
Когда я был морпехом, мне потребовалось два года в поле, чтобы перестать недооценивать вьетконговцев. Это как познание секса: все, что рассказывают об этом деле другие — херня полная. Реальные факты я собирал не дома.
Когда я работал военным корреспондентом, то был деталью огромной серой машины, которая не выдает незамутненной информации. Слабость американцев состоит в том, что мы пытаемся править миром за счет пиара, а потом сами доходим до того, что верим в собственное вранье. Мы носимся по волнам на мифическом корабле, который напрочь оторвался от земли.
Американцы не в силах драться с вьетконговцами, потому что вьетконговцы слишком настоящие, слишком близки они к земле, а глаза американцев способны воспринимать реальные вещи лишь как бесплотные тени.
Сидя в первом ряду вместе с Сонг, рядом с близняшками Фуонг, я неожиданно понимаю, что все в мой власти. Я чувствую, что знаю, кто я таков, и знаю, что делаю. Я не статистическая единица. Мы здесь не беспомощные безликие массы. Во вьетконговской деревне масс нет. В нашей деревне мы не суть жертвы неподвластных нам сил. У нас есть огромные крылья, чтобы лететь в будущее.
Появляется командир Бе Дан, за ним идут Мот, Хай и Ба — братья Нгуен.
* * *
Близняшки Фуонг светятся от счастья, потому что близняшки Фуонг и братья Нгуен влюблены, все сразу, отчаянно и страстно, невзирая на тот факт, что братьев Нгуен слишком много, и на еще, наверное, более интересный факт, что ни один из братьев Нгуен не может отличить одну близняшку Фуонг от другой.
Братьям Нгуен пятнадцать, шестнадцать и семнадцать лет. Мот — крикун, нытик и мудак. Хай — спокойный, усердный парень. Ба — самый высокий, самый взрослый и самый сильный из них, добродушный и дубоватый селянин.
Перед лицом собравшихся селян командир Бе Дан посвящает братьев Нгуен в Армию освобождения. Братья пытаются навести на себя серьезный вид, но от гордости не могут не выпендриваться. Они то дурачатся, хихикая и щипаясь, то пытаются держаться по-военному.
Метелочница вручает каждому из братьев красную нарукавную повязку, изготовленную из красных полос, нарванных из сайгонских марионеточных флагов. Братья кланяются и надевают повязки.
Дровосек напоминает новоиспеченным бойцам о том, что трудней найти замену утерянному автомату, чем человеку, который его потерял. Он рассказывает им старую историю о бойце Фронта, который потерял автомат во время форсирования реки в сложных условиях. Устыдившись, боец попросил, чтобы при следующей атаке его поставили в первые ряды отряда, где он и погиб со славой.
— Завтра — говорит Дровосек, — вы отправитесь на выполнение боевой задачи далеко от деревни. Вы будете драться с Длинноносыми слонами. Деритесь храбро, с яростным упорством. Прошу вас исполнить свой долг по уму.
Новобранцы застывают по стойке смирно, и командир Бе Дан вручает каждому новоиспеченному бойцу автомат АК-47 и полевой ремень, увешанный брезентовыми подсумками с тяжелыми рожками, набитыми патронами.
Командир Бе Дан несколько раз произносит вьетконговский лозунг: «Бронзовые ноги. Железные плечи. Стреляй метко».
Братья Нгуен начинают рассматривать только что полученное оружие, а жители Хоабини приветствуют их возгласами: «ХOХO! ХO!»
Близняшки Фуонг первыми спешат поздравить новоиспеченных потенциальных женихов.
* * *
Празднование продолжается, а мы с Сонг беглым шагом направляемся к нашей хижине, по пути вспугивая юных влюбленных, обнимающихся в темных уголках. Свет от разгорающегося костра мерцает на улыбающихся лицах, и разбрасывает по палубе и по стволам пальм мельтешащие тени в виде добрых гигантов.
Возле нашей хижины ожесточенно спорят Дровосек и командир Бе Дан.
— Нет, — говорит командир Бе Дан. — Я не верю американцу, дезертиру этому. Он — Черная винтовка. Он — враг народа.
— Я должен тебя покритиковать! — говорит Дровосек. — Командир Бе Дан, я должен тебя покритиковать!
Командир Бе Дан уходит.
Дровосек следует за ним не отставая. Его голос переходит на более высокие ноты, а жесты становятся более оживленными.
Несколько минут спустя Сонг помогает мне влезть в мой громоздкий костюм, и тут в хижину входит Дровосек и спокойно объявляет, что командир Бе Дан согласился взять меня на боевое задание, на особо важную операцию, приказ на проведение которой отдал Тигриный Глаз, командующий Западным районом. Дровосек вручает мне старый «стетсон» Ковбоя с пацифистским значком — я потерял его в ту ночь, когда Бледный Блупер захватил меня в плен — и мегафон. Я должен буду таскать мегафон и вести пропаганду.
Я склоняюсь в поклоне. Я говорю: «Благодарю Вас, достопочтимый сэр». И думаю: «Вот оно! Вот этого-то я и ждал. Под огнем начинается суматоха. И в этой самой суматохе я смогу убежать».
К тому времени как мы с Сонг возвращаемся к костру, Ба Кан Бо завершает одну из своих мучительно нудных речей против «иноземных агрессоров-империалистов», а завершает она их своим коронным «Да Дао Куок Май», и лозунг этот означает «Долой лакейскую клику! Да здравствует славное сопротивление!»
Селяне отвечают вежливым скандированием: «Хо! Хо! Хо!»
Когда они замечают меня в моем костюме, раздается всеобщий смех.
Бо Кан Бо, разозлившись, что внимание публики перешло на другого исполнителя, бросает на меня взгляд, исполненный критики, и присаживается на бревно.
* * *
На мне костюм из рисовой бумаги, который Сонг выкрасила в серый цвет. Я — бомбардировщик B-52. На моих серых бумажных крыльях несуразно большими буквами написано «U.S.».
Меня со всем сторон обступают деревенские детишки. Все они в маленьких конических бумажных шляпах и вооружены игрушечными ружьями, вырезанными из бамбука.
Я выписываю круги по площади между ржавеющим остовом французского броневика и зрителями-селянами, угрожающе пикируя на детишек, которые хихикают и палят по мне из своих бамбуковых автоматов. Я издаю громкое «бум-бум-бум». Некоторые детишки хватаются за животы и падают замертво, валяясь в преувеличенно мучительных и продолжительных предсмертных муках.
Оставшиеся в живых детишки начинают палить по мне быстрее, чем раньше. Я несколько раз кашляю, еще несколько раз пикирую, болтая крыльями. И, наконец, делаю последний заход, разбиваясь вдребезги и падая ничком на землю.
Детишки решают вдруг, что тоже должны разбиться, и всей кучей валятся на меня. Даже мертвые детишки оживают и валятся на кучу сверху, пища и завывая, будто бы страдая от боли.
* * *
За час до рассвета мы выходим цепочкой за рубежи круговой обороны деревни, взбодренные холодным утренним воздухом.
