Первым отряд потерял Киргиза. Легко раненый еще при спуске, он отказался идти дальше и, видимо, попытался прикрыть отход своих ребят на склоне. Но после, получив еще несколько пулевых ранений, он живым попал к правоверным в руки. Как обычно и бывает в подобных случаях, воины ислама на месте буквально искромсали его ножами.
Взвод не прошел и километра, когда большинство солдат имели более или менее тяжкие ранения. Раненые не могли больше нести раненых, и семь человек осталось в камнях «Второго водопада», рассчитывая продержаться там какое-то время и прикрыть отход тех, кто еще мог хоть как-то передвигаться. С ними остались двое старослужащих: Молдаван и Пашанин, которые не захотели бросать своих.
Как ни мизерны были шансы, как ни призрачны надежды, но свое дело раненые сделали, — они минут пять удерживали позиции «Второго водопада», и остаткам группы удалось вырваться из ущелья. Последними ушли легко задетый Пашанин и Молдаван.
Что случилось с остальными, хорошо было видно по их телам. Моджахеды искромсали не только тех, кто к ним в руки попал живьем, но и трупы. Не успели они или не захотели почему-то трогать лишь одного минометчика, который, судя по всему, не дожидаясь скорой расправы, выпустил себе в рот треть автоматного магазина.
Потрясло ребят и то, что кто-то из погибших успел утопить перед смертью четыре автомата, чтоб они не достались духам.
Пашанина и Молдавана непримиримые нагнали уже на «Третьем водопаде». Выпустив магазин и несколько раз проорав замешкавшемуся, парализованному страхом Пашанину: «Прыгай!» — Молдаван скатился с шестиметровой высоты валуна в воду и спрятался под ледяной коркой у берега. Полузахлебываясь, он видел, как бабаи спокойно уводили под руки совершенно невменяемого Пашанина, даже не сняв с его груди автомат.
Ни обменивать, ни продавать пленного Джумалутдин не пожелал. После стало известно от местных осведомителей, что Пашанина кастрировали, вставили, словно теленку в нос медное кольцо и голым водили по кишлакам. За месяц они его все-таки замучили.
Через полгода в часть заявился паршивый бабаишко и за приличные деньги пообещал вернуть тело шурави. Как-то договорились. Гаденыш указал место, и действительно — в выгребной яме заброшенного тифозного кишлака обнаружили полуразложившийся труп вместе с позеленевшим кольцом на месте носа.
По слухам, идентифицировать тело по этим останкам было невозможно — мало ли кому духи могли воткнуть кольцо в переносицу, и его в полиэтиленовом мешке закопали на полковой свалке. Рядовой Пашанин так по сей день и числится — пропавшим без вести. Бабаишку — втихаря шлепнули.
* * *
Кроме девятерых погибших, считая с Пашаниным, и восьми тяжелораненых, через несколько дней благополучно отправленных в кундузский медсанбат, полк потерял еще одного человека. Спустя несколько месяцев сошел с ума переводчик и механик-водитель сто сорок восьмой БМП Шовкат Шерназаров.
Около девятнадцати ноль-ноль рота вернулась в полк. Побросав оружие и амуницию, несколько человек третьего взвода, в том числе Саша и Гора, пошли в санчасть. Но на полпути Гора убедил ребят сделать крюк и заскочить на продсклад. Перед железными ЦРМами хозяйственного двора части остановились.
Слышь, Гора. Я тебе говорю — он всех нас на хрен пошлет! Ты же этого мудака знаешь… — Шурик имел ввиду начальника продовольственных складов, известного всему полку крутым норовом гвардии старшего прапорщика Поцелуйко.
— А мне кажется — даст.
— Да с какой стати?! — Шурик, как обычно, был не в меру агрессивен и вдобавок заметно заведен с самого утра.
— Ну, мы ему объясним, что так и так… Не себе ж берем, в конце концов!
— Да кого это волнует?!
— Нэхай пийдэ. Побачимо, — неожиданно поддержал Гору Братусь.
— Ой, да пусть! Мне-то что! — безнадежно махнув рукой, сдался Шурик. — Только, слышь, Гора, по-быстрому.
— А я уверен — получится, — уже включился в разговор и Саша.
— Ты ба! — проронил Мыкола и протянул «молодцу» выкуренную до половины сигарету.
Ждали молча. Говорить не хотелось, да и так все было ясно без слов. Друзья видели, какая у Валерки в колене дыра, и прекрасно понимали, что если и придется встретиться вновь, то только уж после демобилизации.
* * *
— Ну, а тебе чего надобно, старче? — прапорщик в упор рассматривал здорового измученного, явно только-только спустившегося с гор солдата. Сам Поцелуйко был до неприличия низок и любого мужика выше среднего роста воспринимал как личное оскорбление. Ну а если тот, ко всему прочему, еще и не умел себя вести должным образом по отношению к прапорщику, то начальник продскладов тут же давал наглецу отпор — и на словах, и на деле.
Гора и рта не успел открыть, а Поцелуйко уже на все сто знал, что привело его сюда. Безусловно, знал он и ответ, который даст, выслушав заискивающе-уважительную речь.
— Товарищ старший прапорщик. Мы из четвертой роты, у нас тут одного ранили…
— Мы — это кто? Самодержец всея Руси, что ли?
— Да ребята, там, — Гора неопределенно махнул рукой, — на входе.
— А чего не заходят?.. Ну что плечами пожимаешь?
— Не знаю…
— Не знаешь, да. Ну, ладно. И что дальше?
— Вы бы дали чего, в передачку. А то с пустыми руками…
— Передачки только в тюрьме и телевизоре, понял? Слушай, а это не тот раненый, у которого брат вместе с ним служит? Не ты ли случайно?
«Проверка на вшивость» — ну, любил прапор это дело!
— Да нет. Я и не слышал, чтоб тут у кого братья служили…
— А… ну, ну. А что, друг твой, это как? Лучший друг у тебя, что ли?
— Нет… Так просто, друг, да и друг. Нас тут пятеро… друзей.
— Ладно! Ты парень, вот что. Постой здесь, я щас, — вдруг засуетился начальник складов. На, покури. — Он неожиданно сунул в руки Горе початую пачку «Ростова». — Я щас!
Через несколько минут, словно колобок, он выкатился из-за штабелей ящиков и контейнеров.
— На, держи!
В полиэтиленовом пакете были кучей свалены: пачки с галетами, сыр, шоколад и другие прелести офицерского доппайка.
— На вот, еще возьми. — Поцелуйко ткнул Горе бутылку мандаринового сиропа. — Тебя как зовут?
— Леонид.
— Слушай-ка, Лень, а он, друг твой, курит?
— Ну конечно…
— А! Ну, на тогда! — прапорщик поверх битком набитого пакета сунул блок офицерских, с фильтром.
— Если через пару дней не отправят. Подходи. Я тут предупрежу, на случай…
— Спасибо, товарищ прапорщик. Сигареты ваши…
— Да ладно, кури. С четвертой, говоришь. Я зайду, может…
После того, как Гора ушел, прапор выволок на свет «резервную» поллитровку и, налив полный стакан «под Марусин поясок», храпнул его в три глотка.
— Не дам?! Я те-е не дам!
Вот таков он был, прапорщик Поцелуйко. Попробуй — пойми его, поцелуй-ка в одно место.
* * *
— Ты с-смотри-и-и! — первым отреагировал на появление Горы Шурик. — Слышь, у тебя кусок часом с дувала не сорвался?
Все засмеялись, шутка понравилась, гостинцы — еще больше. Через пять минут пятерка уже умоляла сестричку пустить их в палату интенсивной терапии: «Попрощаться».
— Как ты, братишка? — Шурик подкладывал сонному Валере подушки под спину, а Мыкола тем временем раздавал по трем остальным кроватям с ранеными пачки «цивильных» сигарет…
— Да вроде как… Ничего. Накололи. Не болит уже. Кость ниже сустава раздроблена, будут оперировать. А это, — он кивнул в сторону торчащих из-под гипсовой шины пластиковых трубок, — так, временно.
— Здесь резать будут? — поинтересовался Гора.
— Да ну что ты! В Союзе…
— А в кундузском что — койки кончились?
— Да нет. Не те условия… Лень, у меня ж часть кости вообще на хрен вылетела. — И, перебив повисшее в палате неловкое молчание, добавил: — Майор говорит: раз ты с Украины, то пошлют тебя на лечение в Киев. Там окружной военный госпиталь.
— Ну вот, — рассудительно подытожил Шурик. — Там мать приедет, полгода подержат — ты сестричек пощупаешь, потом отпуск, пока назад приедешь — дембель! Класс!
— Да ты че, Шурик?! Меня ж спишут! Я вам говорю: почти два сантиметра кости вылетело! Это ж инвалидность!
Толпа притихла.
— Да ладно, Валера! Сейчас кости наращивают, это тебе любой скажет! Правильно, Гора?
— Угу. Я тоже слышал. Илизаров, кажется, кости вытягивает…
— Ладно… Вы че, бля, мне сопли вытирать пришли, в самом деле! Что там у нас?
— Да у нас… Мужиков сегодня вытаскивали.
— Ну и как они?
— А! — отмахнулся Шурик. — Как всегда. Не знаешь, что ли?
— Да уж…
— А ты що? Дывытысь ходыв?
— Братусяра! Ну ты шо?! Обдолбленный, чи шо?! Он же лежит! Ну-у дубя-я-ра! — Шурик чуть не подскочил на месте от возмущения.
