За ночь вода полностью впитывается в цементный пол, газовый туман выветривается, а известковые разводы поутру выметают сами заключенные. Малиново-красные, поросячьи глаза и надрывный, с кровью, кашель списывают, как обычно, на порожденную «раскаяньем за содеянное» бессонницу…
Когда несчастные арестанты по шесть-семь раз на дню стали беспричинно падать в обморок и на ногах у них сплошной раной открылись незаживающие синюшные язвы, полкач принял решение отправить «торговцев смертью» под трибунал в Кундуз.
Что случилось с этими солдатами дальше, в полку так и не объявили. Вполне возможно, что, попав в кундузском гарнизоне на точно такую же, а может, и на еще более крутую гауптвахту, они до суда военного трибунала просто не дожили.
Ну а для четвертой мотострелковой все эти месяцы прошли, как всегда, не скучно. Без особых приключений проведя мартовскую колонну и сходив на ряд операций, рота всего лишь два раза попала в серьезные переделки.
В первый раз, при проведении рейда в район Санги-Дзудан, роту с перевала прижали к земле огнем крупнокалиберного пулемета. Воины ислама сидели в оборудованном доте и брать их штурмом через ущелье было бессмысленным. Поэтому рота, самоуверенно не обозначив себя сигнальными дымами, окопалась и спокойно ждала подхода вертолетов прикрытия. В итоге, не разобравшись, кто есть кто, ведущая «восьмерка» влепила в зарывшихся на пятачке солдат полкассеты НУРсов. И только по счастливой случайности никого не убило и не задело осколками.
Увидев под собой целый фейерверк сигнальных и осветительных ракет, летчики, словно в оправдание, через один заход в буквальном смысле слова перепахали и срыли вместе с находившейся там огневой точкой духов, весь скальный гребень перевала.
На вертолетчиков, несомненно, повлияло вот какое обстоятельство. При высадке подразделений в районе Санги-Дзудзан моджахеды превзошли сами себя и сбили три «борта». Один экипаж погиб полностью. Их «крокодил» рухнул в пропасть и там, взорвавшись, сгорел дотла. Пилоту другой машины, попавшей под огонь зенитного пулемета, куском лопасти, залетевшим в кабину, начисто, по самый пах, отрубило ногу. Последнюю «восьмерку» сбили во время десантирования над самой землей, и бойцы-пехотинцы отделались легким испугом. Несколько человек понабивали себе шишки, один, раньше времени выпрыгнувший из подбитой машины, сломал руку.
Начало было многообещающим. Но в дальнейшем операция закончилась вполне благополучно — потерь больше не было, как, впрочем, и особых результатов.
В другой раз хорошо перепало разведке, а за компанию и третьему взводу. Проводили реализацию разведданных в районе кишлачной группы Раджани. Уже закончив прочесывание зоны, вымотанные роты — а за ночь они по кольцевому хребту проделали переход в тридцать шесть километров — блокировали какой-то безымянный населенный пункт.
Спустившись на шмон, разведчики прямо в кишлаке неожиданно напоролись на хорошо организованную засаду. Моджахеды отсекли два взвода, потом перестроились, весьма хитрым маневром вынудили один из них засесть в нескольких усадьбах и больше часа держать там оборону. Четверо раненых сковывали маневренность разведчиков, а недостаток боекомплекта — огневую мощь. Положение сложилось настолько критическое, что, по словам ребят, они приготовили уже было гранаты, чтобы продать себя подороже, и были уверены в скором конце. А тут еще и раненые… Хуже всех было состояние одного из офицеров, получившего смертельное ранение в голову. Пуля, войдя в лоб между бровей, вышла из середины затылка. Не смотря на столь безнадежную рану, старший лейтенант в полубессознательном состоянии протянул еще около часа. Потом наступила страшная агония, и после десяти минут конвульсий он скончался.
Наконец появилось звено штурмовых вертолетов, и под их прикрытием взводу разведки удалось отправить на одном из них раненых и тело умершего офицера. Остальные ударили по моджахедам с воздуха, и разведчики сумели выскочить из кишлака. Как только пехота вырвалась из кольца, за дело взялись артнаводчики, благо — полк под боком, и десяти километров не будет…
В течении получаса на кишлачок из каких-то тридцати-сорока строений упало полторы сотни стодвадцатимиллиметровых гаубичных снарядов. Когда пыль и гарь немного рассеялись, то на месте домов можно было увидеть лишь остатки фундаментов да разметанные по беспорядочному нагромождению камней и щебня ошметки утвари.
Шестерых дедков-дехкан, попутно захваченных в кишлаке при отступлении, сгоряча пристрелили на месте. Казалось, все окончилось — можно возвращаться, и тут влез в очередную засаду шедший в авангарде батальона взвод четвертой роты.
Отряд Пономарева, успев оторваться от основной группы второго мотострелкового на пару километров, вышел на голое, недавно убранное хлебное поле. Ничто не предвещало неприятностей. Ближайшая сопка — так, холмик — метрах в четырехстах, остальное пространство просматривалось вкруговую на несколько тысяч метров. Никому и в голову не могло прийти, что на этом, не превышавшем в высоту и двухсот метров лысом прыщике могут сидеть правоверные.
А потому в первую минуту, когда между растянувшимися редкой цепочкой солдатами легли длинные трассы пыльных фонтанчиков, бойцы не поверили в серьезность происходящего. Упали, правда, вовремя. С сопочки густым настильным огнем било человек десять автоматчиков. Близкое расстояние и голое поле, на котором единственным жалким укрытием могли прослужить полуметровые снопики колосьев, не оставляли взводу шансов на выживание. Попадав, солдаты открыли ответный беспорядочный огонь.
За несколько секунд боя духи успели пристреляться, и теперь очереди ложились перед самыми головами так по-дурацки застигнутых врасплох ребят Пономарева. Пули, визжа, проносились в каких-то сантиметрах от них, с мокрым тупым хлюпаньем входили в землю и рождали близкий к животному ужас. Казалось, что вот, вот сейчас, сейчас — следующая вмажет прямо в лоб и, разнеся череп, выплеснет твои мозги тебе же на пропыленный, взмокший от пота бронежилет.
В подобном состоянии ни о какой прицельной стрельбе не могло быть и речи. У взвода существовала одна единственная возможность вырваться. И лейтенант не упустил ее. Утробным нечеловеческим воем он заорал:
— В атаку!!! Справа-слева по одному! Па-аше-е-ел!
Такой команды не ожидал никто, даже «старые» Шурик и Гора. Пока они, вжимая лица в стерню, пытались сообразить: «что это с ним?», «не ранен ли?», лежавший на левом фланге Хасан-бой, схватив свой ПК, рванулся вперед. Делать было нечего, и попарно, пока остальные прикрывали, перебегая зигзагами метров по двадцать, взвод ринулся на сопку. Проскочив за минуту стометровку, цепь поднялась во весь рост и, паля из всех стволов в направлении вершины, с невразумительным, срывающим голоса страшным ревом пошла вперед.
Духи просто опешили от подобной наглости и подгоняемые огнем подходящего батальона кинулись прочь от разъяренных камикадзе в ближайший крошечный кишлачок.
В полной тишине, прерываемой только хриплым клокочущим дыханием, бойцы повалились на землю у самого подножья холма. Первым воскрес Пономарев:
— Вы что, совсем оглохли?! Гора? Ты что, команды не понял?!
— Не расслышал…
— Дикий страх, пережитый несколько минут назад, сменился возбуждением, неестественно— безудержным весельем.
— Я те уши жужелкой прочищу! Хасан почему-то расслышал!
— А у него, товарышу лэйтенант, мозгив трохи нэма, ось вин и побиг! — неожиданно пошутил обычно предпочитавший в подобных случаях помалкивать Братусь.
Ну а тебе, урод, я твой пулемет в сракузасуну — по самую, бля, ленту! Понял?! Почему не стрелял?
— Зайив…
Как войнуха, у тебя вечно — зайив! Репу нажирать и подушку харей топтать у тебя никогда не заедает! Ну, ладно! Ладно…
Пока остальные чуть ли не в полный голос ржали, глядя на «припухшего» Гору и красного, виновато опустившего озорные глазенки Братуся, взводный закурил, и по всему стало видно — гнев сменяется на милость.
Единственный, кто не понял причины столь неуместной здесь бурной радости, оказался всеобщий любимец Хасан. На редкость простой, не знавший по-русски и сотни слов, добрый и смешной туркмен уселся на корточки и стал забивать отработанную ленту своего ПК.
У гаубичников что-то там не сложилось, и по кишлаку из десяти — пятнадцати домишек ударила реактивная батарея «Град». Одного залпа оказалось вполне достаточно, чтобы от него осталась лишь щебенка и пыль.
Через полчаса спустившаяся в кишлачок шестая рота принесла искореженный обломок АКМа и рваный, посеченный «гвоздикой» подсумок с раскуроченными магазинами и окровавленной бахромой вместо ремней крепления.
Пока длился бой, шедший с комбатом Саша по приказу передал в полк радиограмму следующего содержания: «Попали в засаду. Расстрелян боевой дозор четвертой мотострелковой». Он, как никто другой, знал, кто в четвертой ходит в дозоре. Весь остаток дня Саша находился в состоянии какой-то прострации, а когда увидел подходящих к палаткам живых и здоровых Гору и остальных ребят — убежал к реке и там разрыдался.
