Шагают мачты по корейской земле, а за ними тянется кровавый след. Они переступили границы Кореи, взобрались на сопки Ляодунского полуострова. Ток пошел на верфи военных портов Дайрена и Порт-Артура. В этих портах стоят эскадры, готовые покорить весь Дальний Восток.
Из Пусана под Корейским и Цусимским проливами должны пойти электрические поезда в японский порт Симоносеки. Они повезут туда рис и вольфрам, молибден и золото. А навстречу пойдет военное снаряжение для солдат божественной Японии. Без этой дороги трудно завоевать Китай и Россию.
Мачты шагают по захваченной самураями земле, топчут рисовые поля и деревни, поднимаются в горы, на высоких железобетонных сваях переступают через реки. Кровавый след протянулся к японским концернам в Маньчжурии.
Здесь готовят новые мачты. Их должно хватить до Урала.
Паутина проводов накрыла Корею. Вся страна под током. Гудят провода. Ток бешено мчится над опустевшей хижиной Пака, над тысячами таких же хижин и нищих горных деревушек, где жизнь теплится и чадит, как кунжутная коптилка, и гаснет, как высохший фитилек.
Где же теперь зажжет свою коптилку Пак-неудачник?..
* * *
Луна большая, холодная, злая. Луна — это тоже солнце, но с дневного солнца богиня Аматерасу сорвала черное покрывало, и оно стало горячим и ярким. Только в нескольких местах кусочки покрывала приклеились. И следы эти будто пятна на солнце. Через стекло их можно увидеть с земли. А с луны покрывало не снято, поэтому она злится. Горы жалеют луну. Когда она появляется в небе, они идут за ней. Там, где нет луны, гор не видно, все они собираются вокруг нее. Луна села на гору Девяти драконов. И горы сейчас же придвинулись ближе, затихли, насторожились и слушают. Тихо-тихо. Никто не осмелится в присутствии луны громко сказать слово.
По безмолвной улице Змеиного Хвоста движутся темные силуэты: большой, меньше, еще меньше и сзади совсем маленький. Последнего почти не видно. Это Мен Хи, младшая дочь Пака.
Ей десять лет. Правда, тот, кто начинает вести счет годам только с момента рождения ребенка, забыв, что до этого он около года уже прожил во чреве матери, мог бы сказать, будто ей только девять. Но в семье Пака счет ведут правильно, и Мен хорошо знает, что ей уже десять. Однако все равно она еще совсем маленькая.
Мен Хи идет, быстро перебирая ножками, боясь отстать, боясь просыпать из подола чумизу. Обеими руками вцепилась Мен Хи в свой подол. Как неудобно держать тяжесть на весу! То ли дело нести на голове! Но чумизу не во что высыпать. Да и мать тоже несет зерно в подоле. Только у отца за плечами мешок, а у Сен Дина котомка.
Целый мешок дал в долг старый Ли, и Пак половину отсыпал жене и детям, потому что одному нести тяжело, да и где это видано, чтобы мужчина нес груз, а жена и дети шли с пустыми руками! Надо бы весь груз отдать им, но сейчас ночь, и никто не увидит и не осудит его.
Молча идут они по уснувшей деревне. Вот и колодец, а за ним мачта.
Гудят провода, но уже не горит кунжутка в хижине Пака.
Тихо плачет Апання.
— Может быть, зайдем домой? Может, осталось что во дворе?
— В разбитом зеркале ничего не увидишь, — говорит Пак, не останавливаясь. — Нечего там делать!
Значит, надо идти. Вот уже последняя хижина и полицейский участок на горе. Но Пак шагает дальше. Уже миновали высокие качели, на которых по большим праздникам выступают бродячие акробаты и качается молодежь. Всей деревней строили их, и Апання вместе с другими женщинами утрамбовывала землю вокруг столбов.
— Куда мы идем, Пак Собан?
— Молчи, женщина!
Апання молчит. Она привыкла молчать. У нее нет имени, она — Апання, что означает родившаяся в том месте, где роды застали ее мать. Она будет покорно брести за мужем, будет выполнять все, что он скажет. Она не посмеет вступить с ним в спор. Он мужчина, он глава семьи. Она не оскорбит его своими женскими неразумными советами. И уж никогда не осмелятся первыми заговорить дети.
Деревня осталась позади, а Пак все идет. Мен Хи тяжело и неудобно нести чумизу. Она все чаще спотыкается. Апання замечает это и замедляет шаг:
— Высыпь мне в подол свою чумизу, Мен Хи.
— Нет, нет, мне совсем не тяжело.
Луна спряталась, и стало темно. Дальше идти нельзя. Пак молча сворачивает с дороги и ставит мешок на камень. Осторожно ощупывая ногами землю, к нему приближаются остальные.
— Высыпайте чумизу в мешок, я подержу его. Только смотрите, кто уронит хоть одно зерно, будет искать его в траве.
Как хорошо расправить затекшие руки! Можно сесть на корточки и отдохнуть. Пак молчит, значит, молчат все. Мен Хи прижимается к матери и быстро засыпает.
Но луна уже миновала Тигровую гору и вновь осветила дорогу.
— Пора! Спать будем днем в скалах, где никто не увидит нас.
— Почему мы должны прятаться? Куда мы идем из родной деревни? Там люди нас знают и помогут нам. Там господин Ли, он обещал дать еще чумизы, если мы отработаем ту, что взяли сегодня.
Что это разговорилась мать его детей? Она никогда так длинно не говорила.
— Молчи! Поднимайся! — угрюмо отвечает Пак. — Мы уйдем от Ли Ду Хана, и пусть дракон высосет из него яд. Тогда Ли умрет, потому что все его тело заполнено ядом. И в жилах его течет не кровь, а яд.
Они уйдут в горы Орлиных гнезд и станут хваденминами. Живут же тысячи хваденминов в горах! Они возделывают крутые каменные сопки, кочуют по вершинам, голодают, но живут. Их не достанет рука Ли Ду Хана. К ним не добраться сборщику налогов. Их дочерей не гонят в отряды жертвующих телом для солдат божественной Аматерасу.
Чумиза хорошо растет и на каменистой почве. Мешок семян даст двадцать мешков чумизы, и ни одного зерна не достанется Ли Ду Хану. А долг, который числится за Паком, помещик успеет получить когда-нибудь потом.
— Поднимайся, женщина, поднимай детей, пока не встало солнце, пока никто не увидел нас, пока не хватился Ли Ду Хан.
Апання молчит. Она теперь жена хваденмина. Она мать детей хваденмина. Ведь женщина не имеет своего имени. Ее называют: жена Пака или мать Сен Дина. Но теперь даже так ее не будут звать, потому что семья хваденмина живет вдали от всех. Она не увидит больше других людей. Лицо Пака зарастет седыми волосами, длинные, спутанные брови нависнут над глазами, он будет ходить полуголый, как все хваденмины, что десятки лет не спускаются с гор и добывают огонь из камня.
Но ни ей, ни детям Пак не покажется страшным. Ведь он не сразу станет таким. Да и сама она изменится. Ей теперь будут мешать длинные волосы, она стянет их в тугую косу, и Пак перебьет эту косу у самого затылка двумя острыми камнями. Хваденмины делают это очень ловко.
Вставайте, дети, солнце уже поднимается над империей Ниппон и скоро придет сюда! Вставайте, вы теперь дети хваденмина. Вам нечего делать в чужих плодородных долинах, где снимают по два урожая в год. Вы будете расти в горах, одичаете в пещерах. Вы узнаете, как горек отвар из древесной коры, когда нет горстки чумизы.
Вставай, Сен Дин! Ты теперь сын хваденмина. Кожа на твоих руках и лице потрескается от палящего солнца, от горячих муссонов и тропических ливней. Кровавыми трещинами покроется тело. Потом земля забьется в трещины, они заживут, затвердеют, и останутся лишь вздутые полосы на коже. Твои зубы съест цинга, но зубы не нужны хваденминам: у них нет мяса, нет моллюсков. Пить отвар из кореньев, коры и чумизы можно и без зубов.
Вставай, Мен Хи! Вставай, маленькая гордая Мен Хи! Это имя — сверкающая яркость — тебе дала мать. Но теперь ты дочь хваденмина. Хваденмины спят по четыре часа в сутки. Тебе уже пора привыкнуть к этому. Вставай, Мен Хи! Пусть небесный Окхвансанде поможет тебе забыть вкус риса!
Еще спит земля, одурманенная луной. Еще не различимы, а только угадываются силуэты гор, но уже встает жена хваденмина. Ей невыносимо трудно поднять свое утомленное тело, но надо вставать. Скоро проснется муж, встанут дети. А до этого надо успеть сварить коренья.
Апання выходит из хижины, зацепившейся высоко в горах, под нависшей скалой треугольной формы. Этот выступ служит крышей, а гора — задней стеной. Две другие стены — а всего их три по форме выступа — сплетены из сухих веток. Дверь тоже сделана из веток, и ее не отодвигают, а отставляют в сторону.
Хижина прилепилась на самой круче. Надо аккуратно ставить глиняный черепок, иначе он покатится с горы, и снова не из чего будет есть.
Пока Апання готовит завтрак, вся семья поднимается и усаживается на земле вокруг горшка. Печально смотрит Пак на свой участок — пологий клочок земли, прилегающий к хижине.
Сегодня он начнет пахать.
Но прежде чем пахать землю, ее надо было вырвать, отвоевать у горы, эту землю, покрытую валунами и острыми камнями, перевитую корнями сухого, цепкого кустарника, пересохшую, выжженную и бесплодную.
