Егорьев утвердительно кивнул головой.
— Ну вот вроде и все, — подвел итог старший лейтенант и, спохватившись, добавил: — Да, артиллерия на левом фланге.
— А вы куда теперь? — поинтересовался Егорьев.
— Куда пошлют, — усмехнулся старший лейтенант. — Пока вот велено со своей ротой в 18.00 прибыть к штабу батальона.
— Так вы ротой командуете? — удивился Егорьев.
— Ай, — поморщился старший лейтенант. — Фактически рота. А на деле — взвод. Так что не волнуйтесь — лишнего оборонять не будете.
Последние слова были обращены к Пастухову. Взводный, насупившись, с недовольным видом отвернулся в сторону.
Старший лейтенант, увидев гримасу Пастухова, усмехнулся и, подойдя к нему, дружески хлопнул по плечу:
— Да ты не обижайся, лейтенант. Больно ты злобный, как я погляжу. Не надо так. И еще. — Старший лейтенант повернулся к Егорьеву. — Хочу вам совет один дать — голову под пули не подставляйте. В прямом смысле слова. Вот ту высоту, — старший лейтенант махнул рукой, будто высота была сразу за стенкой блиндажа, — ни в коем случае нельзя недооценивать. Ну, впрочем, вы всему сами учены. — Он рассмеялся. — Бывайте. Как говорится, ни пуха.
— Всего хорошего, — холодно ответил Пастухов.
Егорьев, несколько удивленный таким поведением Пастухова, пожал плечами:
— До свидания.
— К черту, надо говорить, к черту, — улыбнулся старший лейтенант и, взяв с койки вещмешок, направился к выходу.
Ни Пастухов, ни Егорьев не могли слышать, как он тихо промолвил, уже уходя и не обращаясь ни к кому:
— Дай бог вам остаться живыми.
— Зачем ты так на него? — спросил Егорьев, когда за старшим лейтенантом закрылась дверь.
Пастухов презрительно хмыкнул:
— А не люблю таких. Из себя строит невесть что. Герой-фронтовик! Советы дает. Без него учены.
— Не знаю, почему ты так говоришь, — сказал Егорьев, — он мне показался неплохим человеком.
— Показался, — проворчал Пастухов. — А мне не показался. Каждый свое мнение иметь может. Ну ладно, все.
В это время дверь с шумом распахнулась, и в проеме показалась фигура старшины Кутейкина.
— Старший лейтенант Полесьев, — объявил Кутейкин.
— Дорогу, старшина, дорогу, — говорил Полесьев, отстраняя Кутейкина и входя в блиндаж.
Егорьев с Пастуховым взяли под козырек.
— Освоились, лейтенанты? — сразу перешел к делу Полесьев.
— Так точно, — отрапортовал Пастухов.
— Очень хорошо, очень хорошо. — Полесьев уселся за стол. — А почему карта не там где надо? — Полесьев указал на карту, оставленную старшим лейтенантом.
— Виноват. — Пастухов поспешил упрятать карту в планшет.
— Очень хорошо, очень хорошо, — опять проговорил Полесьев, барабаня пальцами по столу.
— Что хорошо? — вставил реплику Кутейкин, стоявший у входа.
— А вы идите, старшина, — повернулся ротный к Кутейкину. — Подождете меня в окопе, здесь вам делать нечего.
Кутейкин вышел.
— Хочу вам напомнить, лейтенант Пастухов, — обратился Полесьев к взводному, вставая из-за стола, — что с этого момента вы исполняете обязанности командира в боевых условиях. Вы обороняете участок фронта, и спрашивать с вас будут соответственно. Имейте это в виду!
Пастухов выпрямился, но тут же стукнулся головой о потолок. Полесьев, посмотрев на бревна наката, перевел взгляд на потиравшего макушку Пастухова, усмехнулся и собрался уходить.
— Разрешите обратиться, — шагнул вперед Егорьев.
— Чего обращаться, — прервал ротный лейтенанта. — Вы завтра направитесь в штаб батальона. Там придумаем что-нибудь, без должности не останетесь.
И Полесьев скрылся за дверью.
Четвертый взвод обустраивался на новом месте. Солдаты располагались в землянках, разговаривали с бойцами еще не покинувшей своих позиций роты, занимавшей здесь оборону до них. Вскоре роту отвели за передний край, и этот участок уже полностью перешел «во владение» Пастухова и его людей.
Лучинков, Золин и все отделение под командованием сержанта Дрозда заняли освободившуюся землянку. Землянка была довольно большая, человек на пятнадцать, так что места всем хватило с избытком. Золин, поставив противотанковое ружье у входа, закинул вещмешок на верхние нары и, устало опустившись на нижние, стер со лба пот, промолвив:
— Ну вот и прибыли.
— Да, наконец-то, — усмехнулся Лучинков, усаживаясь тоже на нары.
Напротив них разместились красноармейцы Синченко и Глыба. Лучинков уже успел заметить, что эти два украинца были настолько дружны между собой, что их никогда нельзя было застать поодиночке. Где Синченко, там и Глыба, и наоборот. Синченко был здоровенный малый, чуть ли не под два метра ростом; в плечах — косая сажень. Глыба же представлял полное несоответствие собственной фамилии: маленький, худой, он был левофланговым во взводе. Сержант Дрозд за глаза называл их не иначе как «козаки днепровские», на что Синченко, однажды услыхав подобное определение, спокойно отвечал, что они не днепровские, а хуторские.
И на этот раз «хуторские» заняли нары по соседству. Остальные солдаты отделения тоже выбрали себе места. Лишь один из них, рядовой Рябовский, забрался аж в самый конец землянки и там стал раскладывать свои вещи.
— Вы что, Рябовский, — обратился к нему Дрозд, — от коллектива отрываетесь?
— Да я, — Рябовский замялся, потом ответил: — Я знаете ли, во сне громко разговариваю. Мешать, думаю, буду, так чего…
— А, ну как хотите, — удовлетворился таким объяснением Дрозд и распорядился: — Всем отдыхать!
С полчаса солдаты отделения, развалившись на нарах, отдыхали с дороги. Потом внимание всех привлекла со скрипом раскрывшаяся дверь, и какой-то человек ввалился в землянку.
— Ах, кузькину мать! — выругался человек, зацепившись ногой за порожек, и сержант Дрозд, узнав в пришедшем старшину Кутейкина, поднимаясь с койки, приветствовал его словами:
— Землянку занимает второе отделение!
— Вижу, — отвечал Кутейкин, оглядываясь кругом, и, увидав несколько свободных мест, сообщил: — Я тады к вам.
Старшина направился занимать одну из пустующих коек, а Дрозд, поглядев ему вслед взглядом, выражающим фразу: «Принесла нелегкая», гаркнул во все горло:
— Подъем!!!
Солдаты зашевелились на нарах, Кутейкин, довернувшись к сержанту, выразительно покрутил пальцем у виска. Дрозд, сам не зная отчего, еще больше распаляясь, крикнул:
— Встать!
На него сверху посмотрело несколько лиц: сонное Лучинкова, недоумевающее Золина, возмущенное Синченко.
— Чего орешь, сержант, — с какой-то обидой сказал Синченко, свешиваясь с верхних нар. — Надоел.
— Ты как разговариваешь? — вскипел Дрозд.
— А так, — спокойно отвечал Синченко. — Мало в дороге накомандовался, али как? Тут, чай, не глухие. Скажи по-человечески, а не лайся, что кобель на привязи.
— Рядовой Синченко, — сквозь зубы прошипел Дрозд. — Два наряда вне очереди на кухню!
— Отставить, Синченко, — вмешался Кутейкин. — Сержант сегодня не с той ноги встал.
— А! Товарищ старшина, — заметив Кутейкина, приветствовал его Синченко. — День добрый?
— День добрый! — отвечал Кутейкин.
Им не осталось незамеченным, как гневно сверкнули глаза сержанта, как заходили нервно желваки по его лицу. Поэтому старшина счел нужным добавить:
— Но впредь ведите себя все-таки повежливее, Синченко.
К этому времени все отделение было уже на ногах. Дрозд приказал им готовить оружие, а сам отправился к взводному. Вскоре он вернулся вместе с Пастуховым. При появлении лейтенанта все стали по стойке «смирно», за исключением Синченко, коему его высокий рост мешал выпрямиться.
— Значит, так, — сказал Пастухов, оглядев солдат отделения. — Я снял свое охранение, сейчас вы отправитесь на позиции. Окопы отрыты, так что в этом плане вам повезло. Имеется одно замечание: бронебойщикам расположиться по центру. Кто здесь бронебойщики?
Золин с Лучинковым шагнули вперед.
— Вы… — указал на них пальцем Пастухов, узнавая и чуть улыбаясь одними губами.
— Так точно! — отвечал Золин.
— Займете окоп, где до этого был станковый пулемет. Ясно?
Золин кивнул.
— Станьте в строй, — распорядился Пастухов и продолжал: — В остальном изменений в дислокации нет. Все понятно?
Пастухов обернулся к сержанту. Дрозд, стоявший у него за спиной, подобострастно закивал головой.
— Тогда за мной! — приказал Пастухов и вышел из землянки.
Все последовали за ним. Подходя к уже отрытым окопам, Пастухов распорядился, кому какой из них занять. Вскоре все люди были размещены по своим боевым постам. Было относительно спокойно. Немцы не стреляли, высота «кость в горле» оставалась несколько правее. Лучинков с Золиным, расположившись в окопе, осматривали окрестности. Прямо перед ними было небольшое поле, правым краем примыкавшее к высоте, по центру заканчивавшееся обрывистым спуском к реке. Слева, почти перпендикулярно их позициям, занимал оборону второй взвод, левый фланг которого выходил к берегу. Как раз в том месте, где за обрывом открывалась серая гладь реки, можно было различить небольшой островок. Это был даже не островок, а скорее торчащий из воды холм, более пологим своим склоном выходивший в сторону четвертого взвода.
