— Ну и куда ж трофеи делись? — спросил Лучинков.
— В госпитале отняли, — в презрительной улыбке скривил губы старшина. — Спрашиваю их: «На что вам нож?» А они: «Отдавай без разговоров!» Но зажигалочку я припрятал. Со мной теперича на фронт едет…
Машина неслась по дороге. По обочинам мелькали запыленные кусты, за ними тянулась степь. Впереди был Дон.
Часа через два дорога привела Егорьева и его спутников в небольшое прибрежное село. Свернув с большака, уходившего дальше на север, машина поехала по единственной сельской улице.
В садах цвели яблони. Их белые лепестки, срываемые налетавшими порывами ветра, разносились по всему селу, и, когда они ложились на дорогу, казалось, что идет снег. Но проходившие вереницей машины тотчас вдавливали колесами в землю этот яблоневый цвет, который, кружась в облаках бензиновой гари и пыли, отлетал к обочинам и ровной белой грядой ложился вдоль заборов.
В конце села машина остановилась. Впереди, склонившись влево, застрял тягач с пушкой на прицепе. Расчет суетился возле орудия, стараясь отцепить пушку и вытащить ее из забитой грязью колеи. Какой-то майор-артиллерист кричал, надрывая горло, чтобы быстрее ехали, угрожая налетом немецкой авиации. Он бегал вокруг солдат, ругая их вместе с водителем, то и дело тыча под нос командиру расчета свой наручные часы, то ли показывая, что они опаздывают, то ли демонстрируя, сколько времени осталось до налета. Его слова заглушались надсадным ревом мотора тщетно пытавшегося вырваться из колеи тягача и гудками сгрудившихся за ним грузовиков.
Егорьев видел, как мимо них прошла машина и, обогнув тягач, выбралась на дорогу перед ним. Лучинков, спрыгнув вниз, вскочил на подножку грузовика и начал кричать шоферу, чтобы тот тоже поезжал. Их машина тронулась с места и стала объезжать увязнувший тягач, но на полпути застряла. Сколько шофер ни жал на газ, колеса лишь вертелись на одном месте, не сдвигая грузовик ни на сантиметр.
— Приехали, — спокойно сказал Золин.
Однако водитель не оставлял своих попыток: вскоре около выхлопной трубы образовалось такое облако от отработанного топлива, что Лучинкова, стоявшего на подножке, не стало видно, а в кузов стали залетать ошметки грязи. Наконец шофер успокоился. Открыв дверцу, он выбрался из кабины и накинулся на Лучинкова. Первыми словами его было: «Проявил инициативу, мать твою, — застряли!…» То, что он произносил в дальнейшем, не поддается описанию, и Егорьев, Кутейкин и Золин от души смеялись, наблюдая за этой сценой сквозь быстро уносимый ветром дым. Лучинков, не ожидавший такой агрессии со стороны шофера, стоял некоторое время вытаращив глаза; потом, будто опомнившись, ответил водителю тем же. Тогда шофер, подойдя к кузову, обратился к там сидящим:
— Чего зубоскалите, вылезайте — толкать будете!
И забрался обратно к себе в кабину. Егорьев, Золин и Кутейкин, сразу перестав смеяться, с недовольным, а старшина более чем с недовольным видом выпрыгнули из кузова на землю и вместе с присоединившимся к ним Лучинковым, идейным руководителем происшедшего, взялись за задний борт полуторки. Взревел мотор, но результатов никаких достигнуто не было, если не считать, что все четверо оказались по уши в грязи. Тем временем солдаты из подошедшего сзади грузовика вытолкали из злосчастной колеи тягач. К нему прицепили обратно пушку, и расчет вместе с охрипшим, наверное, майором направился в сторону переправы. Движение восстановилось. Кутейкин крикнул проходившим мимо солдатам, чтобы пособили. Те облепили борта грузовика, и через минуту машина со страшным гулом вырвалась на дорогу под дружные крики «Э-эх!».
А вскоре все четверо опять тряслись в кузове, грязные, как черти, и сердитые на весь свет. До развилки молчали. За селом, где одна дорога шла прямо, а другая сворачивала вправо, к стоявшим неподалеку нескольким хатам, шофер затормозил. Правая дверца отворилась, и на подножке появился политрук. Перегнувшись через борт и заглядывая в кузов, политрук сказал:
— Мы в политуправление.
Егорьев, помня разговор в дороге и решив придерживаться совета старшины, махнул рукой:
— Давай в политуправление!
Дверца захлопнулась. Машина повернула направо, двинувшись к белевшим впереди хатам. Справа стояло полуразрушенное здание МТС, слева была степь. На подворье бывшей МТС расположилась на отдых какая-то часть. Когда полуторка поравнялась с воротами, Лучинков, сидевший прислонясь спиной к левому борту машины, вдруг вскочил на ноги, и заорал:
— Братцы! Это ж наши!
Кутейкин посмотрел на него, как бы взглядом говоря: «Ну и что, тут кругом пока наши».
Лучинков, глядя на старшину, кричал:
— На-ши! Наша рота!
— Точно! — подтвердил Золин, тоже приподнимаясь. — Эй, братва!
Теперь орали уже все четверо: сомнений не было — перед ними находилась рота Полесьева, их рота. Первым опомнился Кутейкин. Опрокидывая штабеля газет, он ринулся к кабине и изо всех сил забарабанил по ее крыше. Машина остановилась; шофер, выглянув из окна, удивленно спрашивал:
— Что случилось?
— Прощай, друг, — отвечал Кутейкин, спрыгнув на землю. — Мы уже приехали.
Лейтенант, Лучинков и Золин вместе со своим снаряжением также выбрались из машины и побежали в сторону МТС. Кутейкин, идя чуть поодаль, говорил, что теперь уж спешить некуда, однако, видя радостную улыбку на лицах своих спутников, закинул вещмешок за спину и побежал вслед за ними. Догнав лейтенанта и остальных, старшина вместе перешел на шаг, глубоко дыша после быстрого бега.
— А вон взводный наш! — говорил Лучинков, указывая пальцем в сторону МТС.
— Где? — спрашивал его Золин.
— Да вот, около молотилки, — отвечал Лучинков и продолжал: — А вот и Полесьев сам.
— Не вижу что-то. — Золин щурился, напрягая глаза.
— Вот, кулаком нам машет! — радостно сообщал Лучинков.
— Сейчас тебе будет взводный, — оборвал восторженного Лучинкова старшина.
Лучинков посмотрел на Кутейкина и, сделав, видимо, вывод, что тот прав, сразу переменился в лице, приняв удрученный вид.
— Да ты не переживай, — постарался успокоить его Золин. — Вали все на меня: мол, подвернул себе ногу, старый хрыч, пришлось его до станции тащить. Я уж отсижу на губе сколько надо.
— Ну, это вы бросьте, — вмешался Егорьев. — Причина вполне уважительная, так что наказанию вас подвергать не за что.
Кутейкин усмехнулся, но промолчал.
Тем временем они подошли к зданию МТС и предстали прямо пред ясны очи старшего лейтенанта Полесьева. Егорьев хотел было доложить о прибытии, но старшина ткнул его локтем в бок и впялил глаза в ротного. Полесьев прохаживался перед строем незадачливых путешественников, оглядывая их с ног до головы, тоже не говоря ни слова. Потом ухмыльнулся и спросил не отрывавшего от него взора старшину:
— Ну что вы вылупились на меня, Кутейкин? Я вам не картина в Третьяковской галерее, а ваш ротный командир.
Старшина сделал шаг вперед, щелкнул каблуками и, приложив руку к пилотке, отчеканил:
— Товарищ старший лейтенант, докладываю: задание выполнено — рядовые Лучинков и Золин доставлены. Группой командовал лейтенант Егорьев!
— Какое задание? — удивился Полесьев. — Вы что, спятили?
— Никак нет, — не отрывая руки от виска, отвечал Кутейкин. — Все исполнено в соответствии с вашими указаниями!
— Указания?! — У Полесьева от удивления расширились глаза. — Что вы болтаете?… Я не давал вам никаких указаний. Я просил вас поторопить этих трех… — Старший лейтенант кашлянул и поспешил поправиться. — Этих двух, — сказал он, указывая рукой на Лучинкова с Золиным, — и лейтенанта Егорьева.
— Как? — изобразил удивление на своем лице старшина. — Разве вы не просили товарища капитана из комендатуры посадить нас на поезд?
— Не стройте из себя идиота, — отвечал Полесьев. — Я понимаю, вам очень хочется выгородить нерасторопность лейтенанта Егорьева и собственную медлительность, но повторяю: не надо строить идиота. Из себя и из меня тоже. Ясно?
— Так точно, — произнес старшина, вздыхая с горестным видом, в то время как в глазах его затаилась лукавая усмешка: дескать, не прошло, ну и не надо.
— Впредь, лейтенант, — обратился Полесьев к Егорьеву, — мои приказания попрошу выполнять поживее. А вы, — ротный повернулся к бронебойщикам, — гроза танков всех фронтов, на будущее учтите — еще раз такое повторится, будет для вас очень много неприятностей. И если не умеете ходить, учитесь летать!
При этих словах Золин горько усмехнулся и опустил голову.
— Все свободны, — поспешил закончить Полесьев, успевший заметить немой укор Золина и уже в душе раскаивающийся за то, что зря обидел старого солдата.
— А… — начал было Кутейкин, но ротный прервал его:
— А с довольствия вас никто не снимал.
— Вот это другое дело, — довольно заулыбался старшина. — Пошли на кухню, ребята.
