Сзади в стойке сидит Сухов. Регби куда-то спускается вниз, и я понимаю, что это окоп. За ним прыгает и Юст. Регби подает нам знак рукой, и я, повернувшись к Сухову, говорю:
– Идем.
Сухов кивает мне головой, и мы быстро перебегаем дорогу. Вот обочина, дерево толстое, и за ним точно окоп. Регби с Юстом быстро вылезают из окопа, а я запрыгиваю в него. Окоп глубокий, по самый пояс мне. По ту сторону окопа, где поле, стоят трехлитровые банки с соленьями. Огурцы, капуста и еще что-то, много всего. Да, хохлы воюют с особым гастрономическим комфортом, при них часто в окопах находится домашняя еда, которую, наверное, им посылает «благодарное» население из-под Киева. Ну, не с собой же из дома они трехлитровые банки с капустой везут на войну… Юст сидит чуть дальше этого окопа в той стороне, откуда мы пришли, а Сухов сидит рядом со мной на корточках. Дорога мимо нас уходит дальше, и видно уже, где она вливается в главный тракт. Там опасность! Там В СУ! Регби работает с рацией:
– Понял, – слышу я голос Регби, и он начинает на смартфон снимать окоп и нас. – Лица уберите в сторону или наклоните, снимаю, – говорит нам Регби, снимая нас на телефон и поворачивая камеру то на дорогу, то на нас снова.
– Все, – слышим голос командира, – теперь здесь держитесь, с вами пулемет будет. Если с той стороны по дороге машина, то бейте из пулемета по ней. Вам продержаться надо до подхода нашей группы, а мы уходим. Смотрите, они сюда на машинах приезжают. Сегодня были, увезли своих недавно.
После этих слов командира Юст подает мне свой пулемет. Я ставлю его сошками на бруствер в сторону главной дороги и направляю ствол на проселочную дорогу, автомат свой кладу справа на бруствер. Сухов занял позицию за деревом, встроив ствол своего автомата между сучьями на уровне своей груди. Юст и Регби быстро уходят. Остаемся с Суховым вдвоем. Я обдумываю ситуацию:
– Если машина, то в кабину бить буду. Там как придется… Съедет или далее двигаться будет. Сможем.
Сухов вяло смотрит вдоль дороги. Ждем. Он спрашивает:
– Огурец или капуста?
– Не хочу я капусты и огурца тоже не хочу, – отвечаю я и думаю о сале. – А сала там нет?
– Не видел, – говорит Сухов. – Мне вот интересно, они что, ездят как на пикник. Что на точках у них, что здесь, все одно и то же, пикник и лагерь отдыха: шоколад иностранный, супы и каши с приправами, сигареты немецкие и американские, соки разные и спальники хорошие очень.
– Что есть, то есть, – отвечаю я. – Вся Европа им помогает, и США тоже. Как ни птичка в небе, так вражеская, где бы ты ни был. У них эти птички как расходники. Сухов?
– Что?
– А медаль «За отвагу» нам дадут?
– Дадут, конечно, – уверенно отвечает мой друг. – Мы штурмовали? Штурмовали. Мы одни остались на позиции, когда весь состав с точки выбило.
– Не знаю, – с сомнением говорю я. – Это работа наша, хотя от медали не откажусь, будет что внукам показывать.
Вот так и сидим с Суховым вместе и ждем, глядя на дорогу и по сторонам. Совершенно не понятно, сколько прошло времени, но штурмовая группа пришла к нам, и мы с чувством выполненного долга поперли к своим в тыл. Операция удалась, ведь такие операции можно считать удачными не тогда, когда ты пострелять смог, а когда все прошло гладко, когда с врагом ты не встретился. Задача выполнена. Добравшись до зеленки, мы, уставшие совсем, прибыли в расположение, где жил Юст. Здесь был и Регби. Нас с Суховым за такой дальний поход с гимнастическими упражнениями наградили внеочередным пайком. Дали не менее двух килограммов сала на каждого. Толстые такие куски, все в соли. А еще нам дали брынзы, и много, целые ломти, что я даже был весьма удивлен такой щедрости. Забрали мы пайки и зашли к Сухову на точку, где разложили все свои пожитки, в виде сала и брынзы, на стол. Вернее, это был бывший стол. Ножек у него не было, и потому он как широкая доска лежал возле окопа Сухова. Рядом колодец. Налили колодезной воды в бутылку. Вот и великолепный ужин готов. Хлеба, правда, не было, а свои галеты Сухов съел. Потому ели мы с ним там сало и закусывали его брынзой, запивая колодезной водой. О желудке своем я потом буду думать, а тогда мне было очень даже замечательно, как и Сухову. Уставшие и сытые, мы разбрелись по своим местам, а вернее, Сухову и идти-то не надо никуда было, а вот мне еще добираться предстояло до своей точки. Благо, точки у нас с другом рядом были там, и мне идти совсем ничего до своего окопа, вернее, норы хомячьей. Однако, добравшись до своего расположения, я сразу не пошел в свою нору, а зашел в блиндаж нашего старшего.
– Привет, – говорю я им, – вот и вернулся.
– Здравствуй! Привет, старый, – послышалось от моих коллег.
– Вот паек получил. Сало здесь и брынза, – говорю я им, садясь на скамью.
– Спасибо, батя, – обрадовался Ложка и попросил своего соседа подать коробку для сала и брынзы.
– Вот вам сало, и брынзы дам, – кладу побольше сала и брынзы куска три хороших таких, все равно сыт я, и много не съешь здесь.
– А мы уж думали, что ты не вернешься, старый, и хотели твои пайки поделить, и вещи тоже, – говорит, весело улыбаясь, Ложка, и видно по нему, что рад салу, ведь приелась уже одна и та же пища нам всем.
Затем я зашел в блиндаж, что находился от моей норы за деревом по правую сторону. Смарту тоже подарил два больших куска сала и брынзу. Вернулся я в свою нору, пробрался к спальнику, который у меня находился возле бетонной стены забора, и сладким сном заснул. На следующий день мы с Ложкой разговаривали. Он рассуждал:
– Вот, в лагере я сидел. А что лагерь? Вот блатует он там, блатует, а попробовал бы он выбежать и ударить из гранатомета по БМП, к примеру. Сможет он из гранатомета сжечь БМП? Вот то-то и оно, что это еще суметь нужно, здесь храбрость истинная нужна, это тебе не блатовать на зоне.
– Понятно, – говорю я. – Сам-то я ашник.
– Ашник? – удивляется Ложка. – Ая думал, что ты не с воли…
– С воли, с воли, контрактник, доброволец, – поясняю я Ложке и понимаю, что он меня по годам и по
