В комнате похоже не наводили элементарного порядка, не говоря уж о проветривании и мытье полов уже, как минимум, несколько месяцев. Скомканное и почерневшее постельное белье на диване явственно свидетельствовало о том, что хозяин легко обходится без стирки и глажки, а может быть и спать предпочитает не раздеваясь. Толстый слой пыли на всех горизонтальных поверхностях говорил о том, что и книги с многочисленных полок, и диски из специальной держалки давно уже никто не вынимал. Да и телевизор с компьютером явно стояли ненужные и заброшенные, по крайней мере человеческая рука их не касалась уже много дней. Зато и причину такого невнимания к столь необходимым современному человеку предметам тоже долго искать не приходилось. Она сама так и бросалась в глаза в виде солидной батареи разнокалиберных пустых бутылок выстроившихся вдоль стоящих у журнального стола кресел, под самим столом и возле дивана. Тут же валялись в художественном беспорядке грязные тарелки, колбасные хвостики, закаменевшие сырные корки и наоборот расплывшиеся в бурое месиво яблочные огрызки. Диагноз был ясен — исключительно тяжелый многодневный запой, самого тяжелого вида — одиночного, не требующего ни компании собутыльников, ни разухабистых лиц противоположного пола, ни развозящего душу веселья. Все что необходимо это бесперебойная поставка вино-водочных материалов, да любая, пусть даже самая простецкая закуска. Севастьянов невольно присвистнул, оценив количество пустых бутылок находившихся в комнате. Да уж, такое не часто увидишь. Силен Померанец, нечего сказать.
— Пьешь? — не спросил даже, скорее просто констатировал непреложный факт.
— Пью, — коротко кивнул хозяин берлоги, ерзая в кресле и пытаясь дотянуться до чего-то невидного Севастьянову, располагавшегося где-то за уставленным грязной посудой журнальным столиком.
Наконец все же уцепил и с облегченным вздохом выволок на свет ополовиненную бутылку «Стрелецкой». Маслянистая тягучая жидкость цвета крепкого чая тяжело колыхнулась, потревоженная его усилием. Померанец тут же принялся внимательно разглядывать бутылку, вертя ее перед налившимися кровью глазами и что-то вымеряя грязными, толстыми как сосиски пальцами. Видимо жидкость в таре с момента последнего их свидания таинственным образом уменьшилась, что вызывало теперь справедливое негодование хозяина. Про замершего всего в трех шагах от него однополчанина Померанец казалось, позабыл совершенно. Севастьянов стоял, нерешительно переминаясь с ноги на ногу, чего-чего, а такой вот встречи идя сюда, он точно не ожидал и теперь просто не знал, что делать, ощущая себя полнейшим идиотом.
— Сука, вот сука! — неизвестно к кому адресовываясь в сердцах бросил Померанец, и неожиданно цепко и ясно глянув в лицо мнущемуся у порога Севастьянову, осведомился: — Выпьешь?
Тот лишь отрицательно мотнул головой.
— Как знаешь, — не стал настаивать Померанец. — Тогда я один…
Поискав взглядом какую-нибудь подходящую тару и поняв, что кроме захватанной стеклянной стопки с плавающим внутри полуразложившимся бычком в зоне досягаемости ничего нет, он разочарованно вздохнул и, махнув рукой, припал к бутылочному горлышку губами, разом всосав в себя приличную порцию живительной влаги. Поросший волосами кадык несколько раз судорожно дернулся, проталкивая «Стрелецкую» в желудок. Померанец скривился, зябко передернул плечами и откинулся на спинку кресла, прикрыв глаза. Севастьянов следил за ним с болезненным интересом. Изучал, будто ученый энтомолог редкого жука, которого собирается насадить на булавку для помещения в коллекцию. Копил в себе ненависть и уверенность в собственной правоте, вызывал из глубины души тот злой и жесткий настрой, с которым шел сюда и который успел полностью растерять, едва переступил порог убогой квартирки однополчанина. Получалось из рук вон плохо: голова вспыхивала радужной болью, на веки давил, выжигая глаза температурный жар, а сжатый в правой ладони пистолет из грозного оружия и надежного друга вдруг разом превратился в глупый и ненужный сейчас кусок железа.
— А я ведь пришел тебя, Паша, убить, — натужно выдавливая слова произнес наконец Севастьянов.
Померанец при звуке его голоса открыл-таки глаза, глянул осмысленно, но все равно как-то потеряно и равнодушно, безразлично повел обвисшими плечами.
— Убей, — голос звучал устало и тускло, так, словно речь сейчас шла вовсе не о нем, живом и теплом Померанце, а о каком-то безликом персонаже компьютерной игры, или бегущем мимо таракане.
Севастьянов натужно, через силу поднял пистолет, прицелился в голову сидящему в кресле человеку, тот больше не обращая на него никакого внимания, вновь потянулся к отставленной было в сторону бутылке. Мушка аккуратно и точно легла прямо в центр прорези, ровненько не выпячиваясь вверх и в то же время не проваливаясь вниз, сказывались долгие часы, проведенные на стрельбищах и в тирах. Рука не дрожала, пистолет сидел в ней привычно, как влитой. Указательный палец медленно покинул скобу и нежно, ласкающе коснулся спускового крючка, чуть вжал его, выбирая упругую слабину. Сквозь прорезь прицельной планки рассеченное надвое мушкой лицо Померанца смотрелось глупо и беззащитно, было совершенно невозможно представить, что вот сейчас он, Севастьянов, нажмет посильнее на спуск, посылая в это опухшее одутловатое лицо губительную пулю. Само это действие казалось отчего-то таким неуместным, что в реальности ни за что не могло произойти, не могло произойти не по каким-то причинам, а просто по определению.
Севастьянов плотнее сжал губы, выпуская через нос набранный в легкие воздух, успокаиваясь, стараясь не думать сейчас ни о чем, кроме того, что необходимо сделать. Так все легко и просто на самом деле: всего-то и нужно решиться на одно лишь незаметное движение указательным пальцем, маленькое, легкое движение. Цель так близко, что нет необходимости целиться, возможно, даже не понадобится контрольный выстрел. Если стрелять в висок, то Померанец ничего не успеет почувствовать, будет мертв раньше, чем услышит выстрел и осознает, что произошло. Все просто… Просто? Так чего же ты медлишь? Чего еще ждешь?
У Севастьянова не было внятного ответа на эти вопросы. Наверное, его смущала общая нереальность ситуации, молчаливая покорность жертвы, полнейшее отсутствие сопротивления… Все было не так, как должно… Предатель не пытался убежать, сопротивляться, как-то разжалобить явившегося к нему мстителя. В общем, вел себя вовсе не так, как подобало, по мысленно разработанному Севастьяновым и не раз обкатанному в голове сценарию. Оттого и убить сейчас Померанца было совсем не доблестно, даже стыдно как-то выходило, словно беззащитного и в целом-то невинного человека застрелить собрался. Невесть когда успевший просочиться в комнату Мститель насмешливо хихикал из дальнего угла, наблюдая за этими колебаниями, ехидно кривясь, попробуй, мол, сам, без меня, как-то оно у тебя выйдет? Однако, Севастьянов четко решил для себя, больше надоедливого призрака не замечать. Пусть себе веселится, раз пришла охота.
Померанец снова щедро приложился к бутылочному горлышку, а хлебнув, расслабленно уронил практически опустевший пузырь на деревянный подлокотник кресла, после чего внимательно оглядел застывшего с наставленным на него пистолетом однополчанина.
— Раз уж все равно не торопишься, может, пояснишь, за что мне такая немилость? — уголки рта разъехались в невеселой вымученной улыбке.
Севастьянов задохнулся от такой наглости, испытав меж тем и немалое облегчение оттого, что вот оно, сбылось, то о чем думалось, на что рассчитывалось бессонными ночами, душными от сжигающей мозг ярости. Предатель начинает, наконец, выкручиваться, пытаясь уйти от справедливой кары. Одновременно эти Помренацевские слова снимали необходимость стрелять вот сейчас, немедленно. Теперь по всем классическим сценариям и канонам требовалось поговорить со злодеем, одержать над ним верх не только с помощью оружия, но еще и морально. Закрепить, так сказать, свою физическую победу, оправдать ее, не столько перед ним, сколько перед самим собой.
— А ты не знаешь? — глумливо ухмыльнулся Севастьянов, делая шаг вперед и усаживаясь во второе, придвинутое к журнальному столику кресло.
Померанец себя ответом утруждать не стал, лишь только мотнул головой отрицательно, нет, не знаю, мол, и вновь потянулся к бутылке.
— Ладно, я тебе расскажу… — внимательно разглядывая бывшего сослуживца протянул Севастьянов. — Да отложи ты в конце концов свою соску. Или уже не можешь без этой гадости?
Померанец согласно забулькал, нет, не могу.
— Что совесть заела? — ехидно осведомился Севастьянов. — Так что-то поздно…
Ответом ему было лишь прежнее равнодушное и непонимающее движение покатых плеч хозяина квартиры.
