Нарком говорил размеренно, внешне спокойно, не повышая голоса, но каждая его фраза причиняла боль.
Макаров и Ротов переглянулись и поняли друг друга. Значит, и нарком не нашел способа избежать остановки завода.
У Ротова пот выступил крупными каплями на лбу. Начальник газового хозяйства потянулся за стаканом с водой.
— Как же это у вас получилось? — Нарком повернулся к Ротову.
— Это я вам после расскажу, товарищ нарком, — сказал директор, бросив выразительный взгляд в сторону собравшихся руководителей.
— Нет, расскажешь сейчас, — жестко сказал парком. — Ты о собственном авторитете чересчур беспокоишься. Человек, который сознает свои ошибки и исправляет их, никогда авторитета не теряет. А тут сидят начальники цехов, которым доверили тысячи тонн стали и миллионы народных денег. Они вправе спросить с тебя, и будет очень жаль, если они не воспользуются этим правом. Рассказывай.
— Остановка цехов на чистку газопровода была намечена на первое июня сорок первого года, я перенес ее на месяц, но началась война…
— И что же? В войну работать заводу не нужно?
— Я счел политически неудобным остановиться: всюду подъем, митинги — и вдруг стать на сутки…
— Это политическое недомыслие. Вот тогда, пока завод еще не перешел на оборонные заказы, и нужно было стать.
— А потом начались оборонные заказы, — ну как же тут можно было останавливать завод, товарищ нарком?
— Ты скажи, на что ты рассчитывал?
— Я полагал, что в связи с уменьшением площади сечения газопровода скорость газа увеличится и осаждение частиц уменьшится.
— А получилось?
— Получилось наоборот.
Нарком помолчал.
— Вот тут у тебя техническое недомыслие. Ну и что ты дальше решил? Что придумал?
Рогов опустил голову.
— Ничего, товарищ нарком.
— Один думал? С людьми не советовался?
Ротов, не поднимая глаз, покачал головой.
— Это тоже грубейшая ошибка. Думал, верно: как же, директор такого завода — и вдруг обращается за советом к своим подчиненным! Да пойми же наконец: тебе трех, пяти жизней не хватит для того, чтобы узнать все, что знают они! — И нарком широким жестом показал в сторону начальников цехов. — А ты себя считаешь умнее, чем все они, вместе взятые. Ну и додумывайся сам, сам выходи из положения.
Макаров сидел, слушал привычный шум, доносившийся с завода, и с болью думал: через несколько дней этот шум стихнет — все будет напоминать своим безмолвием донецкий завод во время эвакуации, и ему стало страшно, страшно за Ротова, за наркома, за бойцов, на пять дней лишаемых поддержки.
— Почему же нужно стоять пять суток? — спросил нарком начальника газового хозяйства.
— По проекту мы имеем на каждые пятьдесят метров один люк — значит, одновременно могут работать только двадцать четыре человека, раскайловывать нафталин придется по кусочку, развернуться для удара в газопроводе негде.
— Но проделать еще двадцать — тридцать отверстий можно? — сказал нарком. — Можно. Вот уже будет фронт работы для пятидесяти человек. Подвести сжатый воздух и дать им в руки отбойные молотки тоже можно. Вот и сократится время почти наполовину. Ну, а двенадцать часов нам рабочие сэкономят. Придем к ним и скажем, что мы, руководители, просчитались, выручайте если не нас, то наш завод, — и они выручат, можете быть уверены.
Нарком оглядел собравшихся — и словно светлее стало в кабинете. Директор, мешковато сидевший в кресле, оживился, соображая, что еще можно сделать для сокращения времени остановки.
— Кто предложит другой выход? — спросил нарком, и в его голосе прозвучала интонация учителя, который уже решил для себя трудную задачу, но хочет заставить думать своих учеников.
Все насторожились.
Макаров поднял голову. Как ни неприметно было это движение, оно не ускользнуло от внимания наркома. Их взгляды встретились.
— Говорите, Василий Николаевич!
— А что, если применить метод одного из наших донецких заводов? — проговорил Макаров с легкой дрожью в голосе. Он не скрывал свою радость, но боялся радоваться.
— Вы имеете в виду опыт сталинского металлургического?
— Да.
— Я сам об этом думал, но ждал, пока до этого додумаются другие.
Дверь широко распахнулась, и в кабинет вошел Мокшин. Болезнь мало изменила его, — и до нее главный инженер был худ и бледен, а сейчас выглядел даже бодрее, чем обычно. Он поздоровался со всеми, пожал наркому руку, хотел было сесть, но не успел.
— Так как же, товарищ главный инженер, будем останавливать завод? — спросил нарком.
— Это почему? — встревоженно спросил Мокшин, и светлые глаза его за толстыми стеклами очков удивленно расширились.
— На чистку газопровода.
Мокшин сразу успокоился.
— Да, придется постоять, — невозмутимо пробасил он, Его равнодушие взорвало наркома.
— Я вас не узнаю, товарищ Мокшин. Откуда такое слоновье спокойствие? Ну, директор поступил опрометчиво, отменил ваше распоряжение, а вы и умыли руки? И как это у вас получилось, что целый километр газопровода оказался ничейным, от него все открещиваются, «не наш», говорят?
У Мокшина плотно сжались губы, и лицо внезапно сделалось суровым, злым.
— Это не так, — сказал он, вышел из кабинета быстрыми шагами, почти мгновенно вернулся и положил на стол схему газового хозяйства завода. — Километровый газопровод в ведении газового цеха, — произнес он и в упор, поверх очков, посмотрел на инженера с пробором.
Тот, бледнея, поднялся.
— Так вы нам лгали? — спросил нарком, поднимая на него возмущенные глаза.
— Я… я растерялся и…
— Когда люди теряются, они говорят правду, когда лгут, значит, еще что-то соображают. — Нарком говорил медленно, отчеканивая каждое слово. — Вы обманывали все время директора, умолчав о состоянии газопровода, а сегодня вы лгали всем. — И вдруг, не будучи в силах сдержать возмущение, накипевшее в течение всего совещания, он крикнул: — Вон!
Начальник цеха оторопело замигал глазами, пригладил пробор и, провожаемый холодными взглядами, спотыкаясь о стулья, вышел.
— Ошибку можно простить, — как бы оправдываясь, сказал нарком, — но ложь… Так сколько вы думаете стоять, товарищ Мокшин?
— Часа два придется постоять, — сокрушенно ответил тот.
— Два-а?
— Ну, может быть, полтора. Почему это вас так удивляет? — спросил Мокшин, не понимая взгляда наркома. — Я же за пять минут не могу всего сделать!
— Что вы собираетесь сделать?
— Я решил переменить назначение газопровода. По трубе доменного газа, что идет на химзавод, пустить коксовальный, а по трубе коксовального пустить доменный, который имеет замечательное свойство — растворять в себе нафталин. Вот мы и очистим газопровод. Подготовительные работы закончены, но часа два все же придется постоять. — И Мокшин виновато посмотрел на наркома.
— Используете опыт юга?
— Я не знаю об этом опыте. Додумался в результате бессонных ночей, повторения химии, консультаций и… и отчаяния, — сознался Мокшин.
— Исправил, значит, ошибку директора завода?
Главный инженер глубоко вздохнул.
— Директор имел право ошибиться в этом вопросе, а я не имел, мне нужно было стать на дыбы, крикнуть так, чтобы в Москве было слышно, а я… спасовал.
— Значит, гениальные идеи рождаются в разных местах? — спросил нарком и улыбнулся радостно и просто.
— Не понимаю, — признался Мокшин.
— Вот товарищ Макаров хотел предложить этот метод, я о нем вспомнил, вы додумались сами, а раньше вас его применяли в Сталино.
— Нет, почему же в разных местах? — Басок главного инженера снова звучал спокойно. — Все гениальные идеи рождаются в одном месте — в Советском Союзе.
В кабинете сразу стало шумно, защелкали портсигары, зазвенели графины, забулькала наливаемая в стаканы вода. Несколько человек окружили Макарова, стали расспрашивать его.
Уже поздно ночью они остались вдвоем, нарком и директор. Нарком сидел у стола, откинув голову на высокую спинку кресла, слегка прищурив глаза, глаза сталеплавильщика, устающие от света, — слишком много приходилось им смотреть на яркое пламя мартенов. Он говорил устало, с очевидным напряжением:
— Странно у тебя получилось: завод ты готовил к войне, а сам не сумел подготовиться. Неверно понял перестройку на военный лад, решил, что во время войны нужно только требовать, приказывать, командовать. И сколько ты делаешь ошибок! Вот и со строительством. На отдельных участках этого фронта задачи решаешь блестяще: цех прокатки брони пустил за три месяца, — такого не видали ни в Европе, ни в Америке. И новая доменная печь строится непревзойденно быстро. А вот — будем говорить по-военному — направление главного удара определить не можешь. Не ухватился за то звено, которое помогло бы вытащить всю цепь. А такое звено у тебя — газ. Только он даст возможность увеличить производство металла, а металл — это победа. Почему же ты распылил силы, почему коксовую батарею строишь далеко не с таким рвением, как домну? Ведь чистка газопровода только улучшит положение, но ведь решение вопроса не в этом. И как ты мог жить под угрозой остановки завода? Я за два часа, пока не решили этого вопроса… — Нарком помедлил, подыскивая подходящее слово, и не нашел, он слишком устал за последнее время, за сегодняшний день.
