Олень Порты исчез. Несмотря на протесты Старика, мы идем обратно искать его.
Малыш находит оленя среди деревьев, куда он приплелся умирать. Горло его пробито разрывной пулей.
Порта в горести бросается на землю рядом с ним. Олень преданно смотрит на него, и на глазах у нас наворачиваются слезы.
Грегор достает ампулу морфия и готовит шприц.
— Это последняя, — говорит он, — но почему несчастное животное должно страдать, если сумасшедшие люди убивают друг друга?
Вскоре олень умирает. Мы хороним его, чтобы он не стал добычей волков.
Внезапно Малыш подскакивает и напряженно прислушивается.
— Собаки! — говорит он. — Треклятые собаки!
— Ты уверен? — недоверчиво спрашивает Старик.
— Совершенно, — отвечает Малыш. — Ты вправду их не слышишь? Целая свора, притом больших!
Через несколько минут и все остальные слышат сильный, заливистый лай.
— Служебные собаки, — нервно шепчет Грегор. — Они разорвут нас на куски, если приблизятся вплотную!
— Пусть только эти паршивые собаки попытаются приблизиться ко мне, — дьявольски улыбается Малыш. — Я оторву им хвосты, и они тут же забудут, что служебные!
— Подожди, пока не увидишь их, — говорит со страхом в голосе Грегор. — Голодный тиф по сравнению с ними — просто домашняя кошка!
— Ну и что делать, черт возьми? — спрашивает Барселона, поправляя толстую повязку, закрывающую почти все лицо.
— Пошли в южную сторону, — предлагает Хайде. — Они не будут ожидать этого, и лес — хорошее укрытие.
— Только не от сибирских собак, — говорит Старик, проверяя, есть ли в рожке автомата патроны.
— Тогда давайте разговаривать с ними по-русски, — предлагает Малыш, — чтобы эти коммунистические псины приняли нас за своих! В нашем обмундировании мы вполне можем сойти за красноармейцев!
— Служебную собаку не обманешь, — убежденно говорит Старик. — Их так часто били плетьми за ошибки, что теперь они не ошибаются.
— Мне вдруг очень захотелось домой, — говорит Порта и бежит в лес в западную сторону.
— Да, в этом направлении, — решительно кричит Старик, — вперед и прямо! Рассредоточьтесь, прикрывайте друг друга огнем и приготовьте ножи. Держите их острием вверх, когда собаки бросятся на вас. Тогда живот у них окажется распоротым!
Мы с громким шумом идем через густой подлесок, перебегаем через замерзшую речку и выходим на поляну.
Позади слышатся громкие гортанные голоса, автоматная очередь вздымает возле нас снег, но деревья представляют собой хорошее укрытие. В лесу трудно попасть в движущуюся цель.
Я, словно бульдозер, продираюсь через кусты.
Позади меня раздается пронзительный вопль, переходящий в предсмертный хрип.
— Кто это был? — со страхом спрашиваю я.
— Фельдфебель Пихль, — отвечает Грегор. — Похоже, его каска и волосы слетели разом!
Среди деревьев мы залегаем в укрытие. Быстро перезаряжаем оружие. И молча ждем.
Русские идут на нас во весь рост, подбадривая друг друга громкими, пронзительными криками.
Старик подпускает их поближе, потом делает взмах рукой. На близком расстоянии автомат — страшное оружие. Нужно стараться не попасть ни в кого из своих.
Яростный автоматный огонь на секунду парализует русских, и они, не успев собраться с духом, валятся в снег.
Мы в ярости бежим к ним, пинаем их, колотим по лицам прикладами.
Бегущий впереди меня финский капрал падает. Мне некогда выяснять, убит он или только ранен. Наши позиции уже так близко, что никому не хочется погибнуть, помогая раненому товарищу.
Из леса выскакивают громадные сибирские волкодавы. Первый бросается на Барселону, но тот успевает увернуться и расстреливает собаку из автомата.
Двое других, кажется, действуют парой. Они бегут прямо к Старику, споткнувшись о пень, Старик падает и роняет автомат. В испуге он вскидывает руки, чтобы защититься от кровожадных зверюг.
Грегор убивает одну из собак выстрелом из пистолета. Мы не можем стрелять из автоматов, иначе убьем и Старика.
Последняя собака падает на него мертвой с мавританским кинжалом Легионера в спине. Даже при смерти она щелкает зубами у его горла.
— Господи Боже, — стонет Порта, когда в лесу снова слышен лай, и с полдесятка злобных, кровожадных собак несутся к нам по поляне.
Вестфалец с криком падает, суча ногами, под тяжестью набросившихся псов. Через несколько секунд от него остается только груда окровавленных клочьев. Автоматная очередь убивает двух животных, когда они поднимают морды с красными челюстями от кучи костей и кровавого мяса, которые только что были живым человеком.
Громадная, серая, похожая на призрак собака несется прямо на меня. Я инстинктивно пригибаюсь, это чудовище взмывает над моей головой и падает в снег.
Хайде встречает одного пса в воздухе ножом, из распоротого живота валятся на землю внутренности.
Нападавшая на меня собака готовится к новому прыжку. Какой-то миг я, как зачарованный, смотрю на громадные желтые зубы, обнаженные в дьявольском рычании.
Я в отчаянии разряжаю в нее весь автоматный рожок. Очередь отбрасывает животное назад и буквально рассекает шкуру на полосы.
Малыш ловит одну из громадных собак в воздухе, отрывает ей голову и запускает ею в следующую. Потом хватает ее за хвост и неистово вертит над головой. Кто издает больше шума, собака или Малыш, сказать трудно, но она летит без хвоста в ту сторону, откуда появилась. Хвост остался у Малыша в руке.
Теперь остаются только две собаки. Они передумывают нападать на Малыша, в нескольких метрах от него поворачивают обратно и бегут, скуля, к лесу, Малыш преследует их, крича во все горло.
У самой опушки Малыш хватает пса за шкирку и поднимает так, будто это щенок, а не злобный, обученный убивать сибирский волкодав. Возвращается к нам бегом, волоча за собой собаку, будто мешок.
— Я пристрелю эту злобную дворняжку! — кричит Хайде, вскидывая автомат и целясь в собаку.
— Только застрели пса, — рычит Малыш, — и я сорву твою нацистскую башку с паршивых плеч! Он пойдет со мной, я научу разгонять всех крипо из участка на Давидштрассе! — Гладит рычаще животное, которое испуганно сидит в снегу, скаля зубы. — Ты поедешь со мной в Гамбург и оторвешь задницу Отто так его перетак Нассу! Понимаешь, черный дьявол? — спрашивает он по-русски.
— Я не позволю тебе взять эту чертову тварь с собой, — лаконично говорит Старик, его автомат наведен на рычащего пса.
— Еще чего, — упрямо кричит Малыш, подтягивая животное поближе к себе. — Его зовут Франкенштейн, отныне он член великой немецкой армии! Примет присягу, как только мы вернемся!
— Пусти его, — приказывает Старик. — Пусть бежит к своим!
— Он останется! — упрямо кричит Малыш.
— Черт возьми, это злобная тварь, — говорит Порта. — Смотри, чтобы она не откусила тебе рожу!
— Можешь погладить Франкенштейна, — разрешает Малыш. — Он не тронет никого из моих друзей, будь уверен. Нравится он тебе?
— Да-а, когда рассмотрел, как следует, нравится, — неуверенно говорит Порта, — но декоративной собачкой я бы его не назвал!
— Вы спятили, спятили, спятили, — сдается Старик. — Вечно тащите с собой животных. Но с этим сибирским волкодавом уже переходите все границы! Этот дьявол только и ждет возможности сожрать нас всех!
Тишину нарушают выстрелы позади нас. Стреляют подоспевшие проводники собак, которые пришли в ярость при виде лежащих в снегу мертвых животных. Совершенно не обращая внимания на наш встречный огонь, они с криками бегут вперед, твердо решив отомстить за них. В живых после этой атаки остаются лишь несколько человек.
С немецко-финской стороны взлетают ракеты всех цветов. Там явно обеспокоены неистовой стрельбой на стороне русских.
Старик заряжает ракетницу. Ракета с глухим хлопком взлетает в небо, вспыхивает пятиконечной звездой, медленно опускается и гаснет над лесом.
— Дошли до своих! — устало бормочет Старик.
Мы неуверенно идем по неровной земле, оружие у нас наготове, все чувства обострены. Последний краткий отрезок пути зачастую оказывается самым опасным.
Я кубарем валюсь в .соединительную траншею и вывихиваю при падении плечевой сустав. Несмотря на боль, хватаюсь за автомат. Уже случалось, что люди радостно спрыгивали в траншею противника.
Наше отделение встречается с занимающей траншею ротой финских егерей. Ее командир, молодой, худощавый старший лейтенант с Крестом Маннергейма[120] на шее, приветствует нас и угощает сигаретами из личного запаса. Грязный, бородатый лейтенант, с виду пятидесятилетний, хотя ему, возможно, еще нет двадцати, приносит водку и пиво.
Едва мы присели, раздаются свист и грохот, и вся позиция содрогается, будто при землетрясении.
— Народные мстители, — улыбается кавалер Креста Маннергейма, протягивая Старику бутылку водки. — Они никогда не промахиваются. В нас летит все, кроме кухонных раковин, всякий раз, когда прорывается отряд партизан.
