За столом среди полутора десятка мужчин сидела еще одна женщина, молодая, цветущая; в полном сознании своей красоты она спокойно принимала ухаживания и знаки внимания со стороны мужчин. Это была Лена Смородина.
Пронин, сидящий напротив, изредка посматривал на нее, и тотчас отводил глаза, стараясь не встретиться с ней взглядом.
Мать Юозаса, задав тон компании, встала, извинилась и засуетилась на кухне. Смородина время от времени порывалась ей помочь, но ее опережали то один, то другой офицер.
Асланов принял приглашение капитана, ничуть не заботясь о том, что кому-то это может показаться панибратством, а кого-то, напротив, стеснит он умел поставить дело так, что его и не стеснялись, и в то же время помнили, что рядом генерал. Больше того, он принял предложение стать тамадой и с улыбкой заявил, что есть большой смысл в том, что мы можем в гостеприимном литовском доме вести стол по-кавказски и говорить по-русски. В этом, сказал он; как и в бою, проявляется наша дружба. То одному, то другому он говорил: «Скажи тост!» — и офицеры вставали и очень умно говорили. Только Пронин опасался такого предложения: все мысли его были заняты Смородиной, и он решительно не знал бы, что ему сказать, если бы очередь говорить дошла до него. Но Асланов очень тактично обходил его, как бы оставляя наедине со Смородиной — у вас, мол, свои заботы, свои дела, вот и решайте их, нам до этого дела нет…
Наконец, Асланов сказал с улыбкой:
— Что-то я замечаю, друзья, что вино убывает быстрее, чем еда… А необходимо равновесие. Тем более, что наш хозяин, под большим; секретом, сказал мне: если у кого в тарелке останется что-нибудь… — генерал, нагнувшись, спросил капитана: — Юозас, говорить? — Тот пожал плечами, улыбнулся. — Если, говорит, останется что-нибудь, он все завернет в бумагу вместе с тарелкой и сунет гостю под мышку. Так что решайте, как быть…
— Поняли, товарищ генерал, — под общий смех сказал капитан Гасанзаде, надо больше есть и меньше пить!
— Правильно поняли, — сказал генерал. — Ну, так кому слово?
— Разрешите мне, товарищ генерал?
— Говори, Гасанзаде. Ты обычно помалкиваешь… Но сегодня начал хорошо… Должен закатить такую речь, чтобы сразу поняли: ты не молчун.
Гасанзаде, уже слегка захмелевший, оглядел сидящих за столом:
— Дорогие друзья, мы впервые сидим за таким столом… Словно в далекое-далекое мирное время… И в нашей мужской компании — две женщины. Одна из них — мать. Другая мечтает стать матерью, и не будь войны, давно бы ею стала…
Пронин мельком взглянул на Гасанзаде. Куда его понесло? Но оборвать капитана он не решился: генерал рядом…
— А что есть женщина? — продолжал Гасанзаде, ничуть не смущаясь встревоженных взглядов товарищей. — Женщина — это все. Это жизнь. Продолжательница рода. Хранительница семейного очага. Каждая настоящая женщина — это героическая личность. И мы должны относиться к женщине с пониманием, терпением и нежностью, верой и правдой служить ей — всю жизнь. Почему? Потому что той самоотверженности, которая присуща женщинам, нет у мужчин!
Пронину показалось, что Гасанзаде метит прямо в него, имея в виду его взаимоотношения со Смородиной. «Он пьян, негодник, и может ляпнуть что угодно», — подумал Пронин, и вслух, еле сдерживаясь, сказал:
— Капитан, вы не уклонились?
Но Асланов тотчас отреагировал:
— Не мешайте, подполковник, пока что капитан очень дельно говорит.
Пронин покраснел. И, чтобы не привлекать к себе внимания, сосредоточенно принялся орудовать ножом и вилкой. Но не преминул взглянуть на Лену, — она сидела задумчивая, слушала философствования Гасанзаде.
— Позвольте, капитан, — продолжал Гасанзаде, обращаясь к Юозасу, называть мне вашу матушку мамой. Мама! Оставьте тарелки, мы сами их уберем, и подойдите к нам. Вот встаньте здесь, чтобы все вас видели… Знаете, почему мы сегодня у вас? Мы отмечаем самый радостный день в жизни нашего боевого друга Юозаса Григориайтиса; он встретился со своей матерью. Он счастлив, мы вместе с ним счастливы, но счастливее всех вы, мать. Кончилась долгая разлука, позади горькие годы тоски и ожидания. Мы знаем, в каком состоянии он вас нашел. И вот вы на ногах. Почему? Потому что рядом — ваш сын… Юозас! Ты знаешь, что печаль и радость — это неразлучные сестры… Фашисты убили твоего отца, это горе — огромное. Но все же ты счастливый человек: у тебя есть мать, — голос Гасанзаде дрогнул, он заволновался, и, хотя выпил не больше других, почувствовал вдруг, что захмелел. Но поздно было отступать и тост следовало завершить. — Ты счастливый человек, Юозас, и я завидую тебе, потому что я вырос без матери, только из сказок узнал, что бывают колыбельные песни, да издали видел, как другие дети засыпают в горячих объятиях матерей. — Он прошел к матери Юозаса с бокалом в руке и спросил: — Мама, я правильно говорю? — И мать Юозаса, не столько поняв, сколько почувствовав смысл его слов, сказала: «Ты очень правильно говорил, сынок». — Да, я вас называю мамой, вы — наша мать. И прошу товарищей выпить за ваше здоровье, за матерей!
Он наклонился, обнял и поцеловал мать Юозаса, потом залпом выпил бокал и сел.
Никто не прервал Гасанзаде. Пронин заметил, что Смородина очень растрогалась. Да и сам он пожалел, что пытался оборвать капитана.
— Спасибо, капитан, — сказал Асланов, — если бы я знал, что ты такой оратор, я бы тебе давно предоставил слово. Мы тоже, Юозас, пьем за здоровье твоей матушки. Матери, Юозас, стареют. И тут мы должны вовремя им помогать. Помоги ей, Юозас, приведи в дом молодую хозяйку. Верно я говорю, мать?
— Так, сынок, спасибо!
— Если же он этого не сделает, мы снова зачислим его в свою часть…
— Это как раз то, чего я более всего желаю, товарищ генерал, — сказал Юозас. — Не знаю, кому пришло в голову демобилизовать меня? И вы почему-то сразу согласились. Разве я плохой комбат?
— Так нужно, Юозас. Просьба горкома партии… Товарищи правы: нужны твердые люди — налаживать мирную жизнь. Город ты знаешь, как свои пять пальцев, с людьми работать умеешь. Победу мы добудем, и ты отсюда нам очень поможешь.
Капитан Григориайтис был отозван из армии — по этому поводу как раз и собрались его боевые товарищи. Генерал Асланов, взглянув на часы, сказал:
— Ну, друзья, пора и честь знать. Город хорош, хозяева — добрые, приветливые, не хочется даже вставать. Но надо. От имени всех большое спасибо вам, особенно мамаше вашей, Юозас.
Офицеры подходили прощаться с матерью Юозаса и с ним самим.
Генерал Асланов, выходя последним, обнял капитана.
— Я вас никогда не забуду, товарищ генерал. Счастливого пути! Желаю победы!
— До свиданья, Юозас.
Проводив гостей, Григориайтис с тоской взглянул на опустевшую гостиную, на пустые стулья, на недопитые бутылки с вином, недоеденные блюда, и у него сжалось сердце. Кто знает, увидит ли он когда-нибудь боевых товарищей, и когда. И ему захотелось бежать вслед за ними.
Но куда побежишь?
Юозас налил полный бокал вина и выпил.
Соединение Черепанова вскоре было передано в состав войск Первого Прибалтийского фронта. Вместе с другими частями танкисты приняли участие в освобождении городов Шауляй, Елгава, Тукумс. Иногда темп продвижения составлял шестьдесят-семьдесят километров в сутки. В результате войска фронта вышли к берегам Балтики в районе Шауляйского и Рижского заливов, перерезали все коммуникации, связывающие войска группы «Север» и группы «Центр», и перекрыли им все пути отхода в Восточную Пруссию. Немцы, оказавшиеся в котле, стремились вырваться из него, и одновременно большими силами перешли в контрнаступление с запада, чтобы вызволить свои части из котла и восстановить положение. Вторая половина августа оказалась очень трудной для войск Первого Прибалтийского фронта, им приходилось ежедневно отражать по несколько контратак пехоты и танковых частей, поддерживаемых авиацией, на большом участке от Шауляя до Елгавы.
В районе Жагаре, северо-западнее Шауляя, бригада Ази Асланова и другие части отражали атаку за атакой; кое-где немцы сумели, прорвав нашу оборону, продвинуться вперед на десять-пятнадцать километров.
За один день бригада отразила три танковые атаки, поддержанные артиллерийским огнем. В конце концов немцы отступили, потеряв много машин и живой силы, но участок, который обороняла бригада, продолжали держать под непрерывным арт-огнем, настолько точным, что стало ясно: кто-то этот огонь корректирует с такого пункта, откуда все расположение бригады видно как на ладони. Были определены несколько мест вероятного нахождения корректировщиков, и генерал приказал найти их и обезвредить.
Это дело было поручено разведчикам — Александру Павлову и ефрейтору Шарифу Рахманову.
