— Если бы все это произошло несколькими днями раньше… — начал Анерт и неожиданно замолчал.
Что он хотел сказать, никто из присутствующих, за исключением офицеров, не понял, да и трудно было объяснить другим, что же произошло с Анертом за последние дни. А случилось то, что теперь лейтенант не хотел уходить из роты на какую-нибудь штабную работу. Это желание пропало у него в ночь перед наступлением.
— Вот я и говорю, что им руководило только служебное рвение, — повторил свою мысль Майер.
— Как я понимаю, вы сами никогда не служили в армии? — вежливо поинтересовался майор Зигель. — Иначе вы на многое смотрели бы по-другому.
— О чем вы спорите! — воскликнул председатель кооператива и хлопнул обеими руками по столу. — Мы должны говорить не об армии вообще, а об этом лейтенанте и о его проступке.
— Нет, не только об этом, — заметил Бредов.
— О лейтенанте, который сам себе дал право ехать по полю, — упорствовал председатель. — Как мне кажется, лишний час времени для него дороже поля, да и для вас тоже, товарищ полковник. И этому учат в академии? Выходит, что и вы, товарищ полковник, поступили бы точно так же, да?
Анерт посмотрел на Бредова, который спокойно сидел на своем месте. Все повернулись в сторону полковника. Лейтенант с нетерпением ждал его ответа, понимая, что медлительность Бредова вызвана не нерешительностью, а, скорее, чувством ответственности перед чем-то очень важным.
— По дороге сюда… — не торопясь начал полковник, — я собственными глазами осмотрел поле. Выглядит оно ужасно… Но лейтенант Анерт по-своему прав: у него действительно было только два выхода, а выбрать он должен был один из них.
Все зашевелились, а Майер даже вскочил со своего места и забегал взад и вперед перед стендом с картами и схемами, засунув руки в карманы куртки. Однако на Бредова это, казалось, никак не подействовало, он продолжал говорить по-прежнему спокойно и неторопливо:
— Видимо, это для вас нелегко, но я попрошу вас посмотреть на этот инцидент с военной точки зрения. Это так же правомочно, как и то, что вы просите нас взглянуть на этот инцидент вашими глазами.
Все замерли. Еще никогда Анерт не слышал, чтобы Бредов говорил так проникновенно и убедительно.
— Вот вы меня спросили, как бы действовал я на месте лейтенанта. Отвечу вам: я бы поступил точно так же!
Анерт шумно вздохнул, и все услышали этот вздох — настолько тихо было вокруг.
Майер остановился перед стендом. Тишина сделалась напряженной.
— Вы погубили наши посевы… — снова начал Майер.
— Не посевы, а всего лишь один участок, — перебил его майор Зигель, — один-единственный! В следующем году вы сможете повторить эксперимент.
— Все это бессмысленно… — Майер махнул рукой и, подойдя к стенду, начал снимать и сворачивать таблицы и схемы. Он продолжал еще что-то говорить, то повышая голос, то доводя его до шепота, как человек, который хочет выговориться, чтобы дать выход гневу. Однако его возбуждение не уменьшалось, а, наоборот, росло. Неожиданно он остановился и, подойдя к столу, оперся обеими руками о столешницу: — Скажите, что изменилось бы на ваших учениях, если бы лейтенант объехал посев стороной? Учения продлились бы еще на час или на два, вот и все.
Все вдруг заговорили разом. Разгорелся спор.
Лейтенант Анерт нисколько не обижался на Майора, ведь тот отвечал за опытное поле, на котором наверняка намеревался достигнуть успеха в области сельского хозяйства, как лейтенант Анерт — в области военной. Лейтенант добился успеха в ущерб Майеру.
Офицеры и Нойцман молчали, зато все остальные говорили наперебой. Так прошло несколько минут.
И тут встала Рут Древен. Погасив сигарету в пепельнице, она сказала:
— Ну, довольно!
Постепенно в зале установилась тишина. На губах у Нойцмана застыла усмешка.
— Что за разговоры вы ведете! — Рут сощурила глаза, отчего морщинки на ее лице стали такими заметными, что в этот момент ей можно было дать лет пятьдесят. Однако глаза, обрамленные темными ресницами, и полные губы делали ее лет на десять — двенадцать моложе. Эта женщина-бургомистр чем-то напоминала лейтенанту Анерту Фридерику Шанц, одну из самых красивых женщин поселка, но, увы, для него недоступную.
— Может, вы мне объясните, где мы находимся? Мне кажется, мы здесь пытаемся разделить две неделимые вещи. Стоит ли и дальше толочь воду в ступе? А не спросить ли нам самих себя, какую роль в нашей жизни играет армия?
Постепенно голос Рут Древен становился спокойнее, убедительнее. Все внимательно слушали ее.
— Вот уже двадцать лет, как я живу в Барсекове. За это время военные поломали не одну изгородь, а как-то раз танк даже наехал на пустой сарай, сломал несколько деревьев и задавил двух или трех кур. Ну и что из этого? Вы же здесь выступали так, что можно подумать, будто наша армия только тем и занимается, что травит посевы и опустошает угодья. Но при этом мы начисто забываем о том, что наша армия и наши солдаты делали и делают для нас. А мы тут мелочимся, подсчитываем убытки до последнего пфеннига. Я считаю, коллега Майер, что наши солдаты дали нам возможность сэкономить сотни тысяч марок. Скажите-ка, кто нам построил два моста, которые сократили расстояние до центра? С тех пор как я здесь бургомистром, это первый случай, чтобы военные машины наехали на посевы, и, я надеюсь, последний. Мне не меньше вас жаль посевов. — Бургомистр посмотрела сначала на председателя, затем на Майера. — Однако этот факт ни в коей мере не настраивает меня против армии. Потому что я вовсе не хочу, чтобы пришли другие солдаты и уничтожили не только наше поле, но и Барсеков, и всю нашу страну, и нас с вами. Люди в военной форме, которые сидят перед нами, не в солдатиков играли, а выполняли очень ответственную задачу, и вы знаете лучше меня, какую именно. Обстановка в мире сейчас такова, что речь идет сначала о войне и мире, а уж потом о поле.
Майер тем временем положил свернутые в рулон схемы на стол и в нерешительности остановился, не зная, что ему делать.
— Послезавтра состоится совместное заседание, — заговорил Нойцман, — в котором от дивизии примет участие генерал-майор Вернер, а от кооператива — его председатель. На этом заседании будет вынесено окончательное решение по интересующему нас вопросу. Но одно я могу вам посоветовать уже сейчас, — повернулся он к полковнику Бредо-ву, — вам, как мне кажется, необходимо высылать в район учений разведчиков, так как у нас произошли большие изменения, которые еще не отражены на ваших картах: там, где несколько недель назад был луг, сегодня может оказаться пахотное поле, а там, где в прошлом году размещался целый артиллерийский дивизион, сегодня стоит молочнотоварная ферма. Прежде чем прокладывать маршрут движения ваших частей, вам нужно проехать по этой местности. Кроме того, вы должны научить ваших офицеров на многое смотреть глазами рачительного хозяина.
Бредов закивал, соглашаясь с Нойцманом. Со стороны танцевального зала донеслись удары молотка, а затем кто-то начал считать в микрофон до десяти. Все молчали, словно припоминая, не забыли ли они чего важного, или ожидая, кто же официально закроет совещание.
Сделал это Нойцман.
— Сегодня вечером, товарищи, мы с вами увидимся в большом зале, — сказал он, по очереди окидывая взглядом всех присутствующих, — так что до вечера…
Нойцман встал и подошел к Рут Древен. Анерт посмотрел на полковника Бредова, который что-то вполголоса говорил майору Зигелю. Затем они оба подошли к Анерту. Бредов по-дружески подмигнул ему и, не сказав ни слова, прошел мимо. Лейтенант невольно взглянул на сапоги полковника — на этот раз они были перепачканы грязью.
Майор Зигель и лейтенант Анерт уехали из Дома культуры первыми. Полковник Бредов посмотрел им вслед, а затем свернул налево, в сторону церкви. Он вдруг почувствовал, как сильно устал, и еще раз позавидовал лейтенанту Анерту, а потом снова вспомнил о сыне, который через несколько месяцев станет лейтенантом. Бредову показалось, что он не сделал для сына чего-то важного, и он тут же решил, что, как только сын приедет в отпуск, он обязательно наверстает упущенное и о многом ему расскажет.
Стоило только полковнику подумать об этом, как усталость прошла. Он сел в машину и поехал к командиру дивизии докладывать о результатах переговоров.
* * *
Ульрих Фихтнер дошел до старого леса и, остановившись, прислушался и осмотрелся. В темноте были видны лишь следы от колес машин, идущие вдоль просеки, которую он быстро пересек. Кругом стояла тишина, и это означало, что за ним никто не шел.
Досчитав до тридцати, Фихтнер пошел дальше на север. Небо было безоблачным — можно было ориентироваться по звездам. Лес неожиданно кончился, и Ульрих оказался на пересечении двух просек.
