Из-за кустов появилась шумная компания летчиков; один из них играл на аккордеоне. Алексей внезапно ощутил тоску по родным краям, по своим песням, друзьям.
— Чувствуется, Генрих, настоящая фронтовая обстановка, — оживился Мюллер, кивая головой в сторону идущих.
— Нет, это еще не фронт, — возразил Алексей.
Мюллер задумался: вскоре ему опять придется летать и сражаться с русскими. Настроение сразу упало. Как хорошо было в солнечной Франции, когда их часть стояла на аэродроме в Париже: море вина, рестораны, кафе-шантаны, женщины...
Из-за кустов можжевельника показалась землянка. У входа в нее висел флаг с изображением черного дракона на белом щите.
«Где-то я уже встречал эту эмблему?» — вспоминал Алексей. И в памяти почему-то возник тот день, когда он перехитрил фашистского летчика и улетел на его машине к себе на аэродром.
Алексей первым вошел в землянку.
— Хайль Гитлер! — приветствовал он присутствующих, поставив чемодан на пол.
— Хайль! — ответили ему голоса. Офицеры сидели за столом у оперативной карты. Многие с любопытством посмотрели в сторону прибывших. Алексей, не торопясь, снял шинель, повесил. Чемодан поставил к стене. Мюллер последовал его примеру.
Из-за стола навстречу новичкам поднялся рослый, хорошо сложенный блондин, с тонкими чертами лица, подстриженными усиками и косыми бакенбардами. Проницательный, властный взгляд его говорил о том, что здесь он хозяин. На нем ладно сидела парадная куртка с блестящими нашивками и наградами. Это был командир авиагруппы майор Вебер.
Алексей и Мюллер доложили ему о прибытии.
Вебер, разглядывая офицеров, пожал им руки.
Алексей исподволь знакомился с присутствующими и новым помещением. Офицеры были одеты разнообразно: кто в нательных рубашках, кто в пижамах. У входа в землянку стоял стол, а чуть левее — что-то вроде топчана, покрытого ковриком. А на нем огромный, дымчатый, с рыжими подпалинами, дог внимательно наблюдал за новыми людьми. У стен — несколько кроватей. На крючках, вбитых в стену, развешено летное обмундирование. Почти у самой двери — портрет какого-то аса с двумя железными крестами и множеством медалей.
Началось знакомство. Каждый называл свое имя. Последним протянул руку Курт, — фамилии его Алексей не расслышал, — здоровенный блондин с красным лицом. Из глубины комнаты подошел плотно сложенный капитан. Все замолчали. Видно, человек этот пользовался авторитетом. Внешне он почти ничем не отличался от окружающих, но в его осанке, манере держаться, говорить и даже в серьезно сдвинутых бровях было что-то выделяющее его из общей массы офицеров Поздоровавшись с вновь прибывшими, он отрекомендовался Фридрихом Ганном.
— Монах, — съязвил Курт, — не курит, не пьет, и кроме своей Анхен, никого не признает.
Офицеры за столом рассмеялись.
Ганн, не реагируя на шутки, откланявшись, отошел в глубь землянки. Он взял какую-то книгу и углубился в чтение.
«А лицо его мне знакомо, — подумал Алексей. — Да ведь я его видел в госпитале! Это он, капитан Ганн, отчитал Корфа в ту памятную ночь...»
Офицеры, по указанию Вебера, быстро накрыли на стол, усадили новичков; Шверинга — рядом с Вебером, как старших начальников. Полилось вино, тосты. Алексей закусывал с аппетитом. «Жаль только, что зубов мало осталось», — шутливо заметил он о себе.
Пир затянулся. Больше всех пил и сквернословил Курт. За окном стемнело, землянку тускло освещал подвешенный к низкому бревенчатому потолку фонарь. Плотными клубами тянулся к приоткрытой двери табачный дым.
Алексею захотелось на свежий воздух.
Он встал и, выходя на улицу, задержал взгляд на портрете аса. За Алексеем поднялся Вебер.
— Кто этот офицер? — обратился к нему Алексей.
— Выйдем, расскажу, — коротко ответил Вебер.
На дворе сгущались сумерки. От штаба части доносились окрики часовых. Тихо перешептывалась листва в лесу. От земли тянуло запахом прели. Где-то вдалеке кричала выпь.
Алексей и Отто Вебер сели на траву.
— Ты спрашиваешь, кто этот ас? Это был сильной воли человек. Да наскочила однажды коса на камень! Погнался он за славой, будто ему той, что была, не хватало. Хотел русского летчика, которого сам же подбил, в плен захватить лично. Тот на подбитой машине в лесу сел, да и бензин у него был на исходе. А Рекст, так звали моего лучшего аса, следом за ним приземлился. Мы все это наблюдали с командного пункта. Людей к нему на помощь послали. Смотрим, через некоторое время летит его самолет и будто намеревается посадку сделать. Мы подумали, что Рекст пленника с собою в машину взял, фуражками ему машем, даже полковник Штальбе — и тот из штаба вышел встречать победителя. А он как шарахнет по нас из пулемета...
Алексей еле сдерживал себя, чтобы не рассмеяться. Вебер строго покосился на него, укоризненно вздохнул:
— Да, нам тогда не до смеха было. Несколько летчиков, стервец, ранил и был таков. Все, конечно, растерялись от неожиданности. Пока сообразили, что к чему, а его уже и след простыл. Приехали наши на машине и труп Рекста привезли. Вот тебе и отличился... А с чего все это началось: этот русский летчик, когда мы возвращались с задания, увязался за нами. Пристроился и летит в хвосте. Мы даже внимания не обратили вначале. Усталые все, измученные были. Только зашли мы на посадку, он и срезал одного с хвоста. Рекст тем временем в зоне аэродрома патрулировал и решил проучить нахала. Вот и «проучил»... Жаль Рекста, хороший ас был. — Вебер тяжело вздохнул и, повернувшись к Алексею, спросил: — Вместе воевать будем?
— Стало быть, так, — ответил Алексей, загадочно улыбнувшись...
«Мы с тобой навоюем, дружок, будь здоров! И надо же такому случиться — снова к «своим» попал. Ну, теперь вы от меня не отделаетесь легким испугом, как в тот раз...»
Из землянки вышло несколько офицеров. В одном из них Алексей по голосу узнал Мюллера.
— Да ты знаешь, кто он такой — мой друг, Генрих? Это... Это... — Он подбирал слово: — Это феномен! Сам Китцингер ему руку жал. Вот как!
Глядя на светлеющий восток, зябко поежившись, Алексей сказал тихо:
— Неплохо было бы и поспать...
— Ты прав, пожалуй, — зевнул Вебер. — Эй вы, бездельники, по койкам, марш, — властно окликнул он, устало поднимаясь с земли.
* *
*
Алексей проснулся поздно: был первый час дня. Он приоткрыл глаза.
Солнце пробивалось сквозь стекла низких окон, тускло освещая комнату. На улице кто-то играл на аккордеоне. Дог, лежа на тахте, подвывал в унисон. На соседней кровати спал Мюллер, с головой укутавшись в одеяло. Алексей поднялся, разминая затекшие плечи.
Аккордеон умолк, и в землянку вошел Вебер. Увидев поднявшегося с постели летчика, улыбнулся.
— Пойдем, умоешься.
Ловко схватив ведро с водой, Вебер направился к выходу. Алексей последовал за ним. Но не успел он дойти до двери, как дог, перескочив через стол, неожиданно налетел на него сзади, сбил с ног и, придавив грудью к полу, зажал шею. Оглянувшись, Отто с размаху плеснул на собаку водой. Дог отскочил в сторону.
— На место, Фок! — крикнул Вебер, помогая Алексею подняться. — Вот дрянь-собака! — сердился Вебер. — Это моя вина, что я не познакомил вас. Сейчас мы это дело поправим. — Вебер достал из чемодана несколько кусков сахара и передал их Алексею. Затем, сняв со стены хлыст, несколько раз ударил собаку.
С этого дня капитан Шверинг каждое утро кормил Фока сахаром.
Позавтракав, Алексей и Вебер приступили к изучению карты района действия части.
Алексеи с жадностью рассматривал нанесенные на карту объекты. «Вот бы снять копию и передать нашим», — думал он. Но торопиться нельзя — один промах мог испортить все дело.
Обсудив штабные вопросы, офицеры отправились на аэродром ознакомиться с личным составом и боевой техникой. Расхаживая вдоль выстроившихся в две шеренги летчиков, Вебер представил им нового начальника штаба. В некоторых из них Алексей узнал вчерашних собутыльников.
Осматривая замаскированные самолеты, Алексей отметил, что во многих местах, на фюзеляжах и плоскостях, самолеты залатаны. Латки, которыми техники «зализывали» дыры пробоин, полученные в боях, были искусно закрашены под цвет маскировки, и все же от искушенного глаза скрыть их было невозможно.
На одном из самолетов, где на фюзеляже у кабины красовались нарисованные карты — четыре туза, три из них были пробиты пулями, а у четвертого срезана почти вся верхняя часть. Вмятины и опалины виднелись почти на каждой машине.
Вебер чувствовал себя неловко: техника была изрядно потрепана. Алексей с деланным сочувствием покачал головой.
