Из-под днища горящего «бэтээра», ошалело крутя головой, выполз Охрименко, дотянулся до «калаша» одного из убитых солдат и залег за передним колесом, короткими очередями отстреливаясь по автоматным вспышкам.
Второй бронетранспортер снова высунулся из укрытия и нашпиговал склон свинцом.
В роте у Тайги не было случайных людей — все прошли Кавказ и знали свое дело.
Через двадцать минут, в попытке отступить, «землемеры» встретили серьезное препятствие. Удалось ли кому-то вырваться из кольца, осталось невыясненным.
Опасаясь попасть под огонь своих, Тайга вывел людей к джипу итальянца.
— Охрименко! — крикнул Роман, осторожно выходя по дороге назад, к горящему бронетранспортеру. — Жив, нет?
В наступившей тишине стало слышно, как шумит вода в ручье на дне ущелья.
— Та шо мне станется, товарищ майор? — прилетел голос в ответ. — Я бы вам по рации сказал, так вы ж трубку не берете!
Две группы объединились и сосчитали потери. Минус шесть, и трое легкораненых, и полыхающий «бэтээр». Второй машине тоже досталось — снаряд взорвался под передним колесом, и без тягача ее было не вытащить.
Пятерых бойцов Тайга отрядил проверить склон. Скаппоне вызвался забрать раненых.
— Я пытался вызвать моих ребят, Роман, но в эфире сплошной шум. В джипе не хватит места для всех вас, но я доберусь до перевала, и мы вернемся на бронемашинах.
Откуда-то из-за холмов, со стороны Плешина, ветер донес звук сильного взрыва.
— Не надо, — сказал Тайга. — Лучше вам сейчас с места не двигаться — непонятно, где сейчас что. Выстави дозорных и жди нас на перевале. Здесь по прямой, через гряду, будет километра два. Мы быстро. И попытайся вызвать подмогу.
Скаппоне как-то неопределенно кивнул и повел раненых к подъехавшему джипу.
На углу Кухарьской и Пришана, у руин фонтана, из открытого кузова пожарного грузовика Салан и два его сына раздавали оружие.
Плешинцы были торжественно мрачны и сосредоточенны, подставляли открытые ладони, принимали автоматы как знак доверия. Нервно распихивали по карманам и засовывали под ремни запасные рожки.
— Болех, Агна! Вашими десятками закроете птицеферму и гаражи, — командовал пожарный. — Тровиц, веди своих к водокачке. Чем-нибудь завалите дорогу, чтобы мышь не проскочила! Мален, на тебе старая школа — прикроешь русских с фланга…
Старый часовщик терпеливо отстоял очередь и выпросил снайперскую винтовку.
— Зачем она тебе, отец? — увещевал Эзру младший сын Салана. — С таким зрением — куда ты сможешь прицелиться?
— Молодой человек, — спесиво отвечал часовщик, — впредь не путайте слепоту с дальнозоркостью. Я вас умоляю, от автомата у меня будут трястись руки, а вон то ружье с большим прицелом и пара коробок патронов — это как раз то, что подойдет старому Эзре как нельзя лучше — он же всю жизнь только и делает, что смотрит в лупу!
Постепенно толпа редела, каждый получал свою задачу и исчезал в предрассветном сумраке.
— Папа, — негромко спросил Салана старший сын. — А что с этими?
Чуть в стороне, не обособленно, но и не вперемешку с остальными, стояло несколько человек. Пекарь Надим, без чьих рогаликов в Плешине не начиналось утро. Дакуц, учитель словесности, соавтор первой алтинской энциклопедии. Бакенщик Растома, агроном Фере и еще добрый десяток алтинцев.
Пожарный непонимающе взглянул на сына:
— С кем — «с этими»?
И крикнул бакенщику:
— Растома, у нас не закрыт подвесной мост через Суховраг! Задача ясна?
Шадо, основатель и предводитель движения «землемеров», считал своим долгом лично возглавить поход на Плешин. Презирая опасность и случай, сейчас, как и всегда, он шел впереди своего войска, не уступая королям древности.
Началось все с неразберихи. Цветные ракеты, известившие о том, что русский дозор попал в засаду по ту сторону гряды, взлетели в небо на сорок минут раньше расчетного времени, когда «землемеры» еще не вышли на позицию для атаки.
Верные люди в южном и северном Плешине надежно перекрыли радиоэфир и по-тихому оборвали телефонную связь долины с внешним миром. Правда, теперь нападающая сторона тоже не могла координировать свои действия. Но Шадо был уверен, что Ишта, возглавляющий вторую ударную группу, сориентируется по ходу дела.
Из алтинских хуторов, два десятка которых было раскидано по восточной стороне Горсти, выползали автобусы, грузовики, джипы и пикапы, наполненные разношерстной публикой, армией «землемеров». Из тайников извлекалось оружие, десятниками и сотниками раздавались боеприпасы, проводился последний инструктаж.
Около получаса ушло на то, чтобы разрозненные потоки слились в один, нацеленный на Плешин. Даже с учетом того, что дорога петляла, повторяя замысловатый узор Горсти, до города было не более четверти часа езды.
Водители машин в колонне держали минимальную дистанцию. Все «землемеры» знали, что перевес на их стороне, — и понимали, что без боя Плешин не сдастся. Прийти и раздавить, раз и навсегда, — каждый мечтал воплотить это в жизнь.
Внезапно скорость колонны упала.
Посреди дороги, широко расставив ноги и подняв вверх левую руку с пучком вербовых веточек, стоял священник. Полог черной рясы трепетал на ветру, открывая взгляду ношеные кирзовые сапоги.
Первая машина до последних метров держала скорость, но черная фигура на пути не шевельнулась. Джип затормозил, поднимая пыль.
Шадо приоткрыл дверцу, выпростал руку с дробовиком и встал на подножке джипа, возвысившись над святым отцом на полкорпуса. Украдкой он бросил взгляд влево и вправо — нет ли кого в заваленной ветками канаве, не блеснет ли оптика в придорожных кустах.
По правде сказать, человек в рясе не слишком-то походил на священника. Шадо отметил и свернутый набок нос, и не раз рассеченные брови, и мясистые уши в диковинных заломах.
— День добрый, отце, — сказал Шадо. — Прошу, посторонись! Время раннее, а до обедни еще надо дожить.
— Мир вам, дети мои, — зычно пробасил священник. — Время прощать обиды и время быть прощенными. Светлый день для всех нас!
Шедшая до сих пор ровным строем автоколонна за спиной Шадо сжалась в гармошку.
— Новая жизнь нарождается! — громыхал святой отец. — Идите домой к своим женам, несите радость детям и спокойствие родителям, пусть полнится ваша чаша и будет жарким очаг. Не нужно крови в светлый день!
Шадо загривком почувствовал, как за спиной нарастает шепоток. Священник поперек пути — к добру ли такой знак? Среди тех, кого удалось снарядить в этот поход, предводитель по-настоящему мог положиться от силы на два десятка преданных бойцов, использовать пару сотен, а остальные — хвост, инертная масса, мясо — годились лишь на то, чтобы мостить собой путь к независимой Алтине.
— Отойди с дороги, отце, — почти ласково повторил Шадо. — Это не твоя война, и незачем тебе ввязываться в мирские дела.
— Я отце Миклаш, — ответил тот, — священник прихода церкви Рыбаря Пришана, что в Плешине, на южном берегу Тополины. И нет такой войны, что не была бы моей.
В середине колонны самые нетерпеливые вылезали из машин и пробирались вперед — посмотреть, кто посмел задержать шествие «землемеров». Холодный металл в руках, вороненые стволы, лязг затворов — все это приятно щекотало нервы, и то тут, то там перекатывались мелкие волны смешков.
— Кайтесь! — гремел над толпой бас отце Миклаша. — Замыслив недоброе, отмолите грех! Услышьте свою совестю!
— Вы перед кем рты раззявили? — пронзительно крикнул кто-то из третьей или четвертой машины. — Какой он святой отец, если даже толком по-нашему не говорит?
Отце Миклашу показалось, что он узнал этот голос.
— Остановитесь, пока не запоздало! — пробасил он, чувствуя, что не успевает вспомнить все слова, как надо, и оттого становится смешным. — Вернитесь в разум! Люди!..
Сухой треск выстрела оборвал его речь. Отце Миклаш пошатнулся, опустил голову, глядя, как у левой ключицы пыльная поношенная ряса промокает черным.
Над полем повисла странная полутишина — все замолчали разом, и вокруг разлился гул дизельных моторов, перемешанный со стрекотом цикад.
— Нельзя, — прохрипел отце Миклаш, роняя веточки вербы в пыль. — Бог не с вами сегодня. Уведи!
— Не тебе решать за меня, ряженый! — как мог громко ответил Шадо.
Коли это не поп, так нет и спроса.
Из открытого кузова четвертой машины, круглобокого грузовичка, Халим выстрелил одиночным еще раз. Священника толкнуло назад, но он снова устоял, глядя лишь на Шадо.
— Так принимай же ключи от Плешина, — отце Миклаш вытянул перед собой дрожащую правую руку.
Прежде чем Шадо осознал, что за медные проволочки нанизаны на палец священника, их обоих не стало.
Семь противотанковых гранат, скрытые под рясой, породили взрыв, перемоловший головные машины. Ударная волна, ослабевая, прокатилась во все стороны, оставляя за собой неподвижные и корчащиеся тела.
