— Товарищ старший лейтенант, но это полный бред! — вскипал Зорин. — Кто я вам — изменник Родины, трус, паникер, саботажник? В чем меня собираются обвинить — в шпионаже? В диверсионной деятельности? В распространении провокационных слухов? А самое главное — зачем вам это надо? Группа выполнила задание. Пусть частично, но выполнила. Информация о нашей работе, надеюсь, ушла по нужному адресу. Пусть проверяют — не я ее выдумал. По-вашему, я специально завел свою группу на минное поле, чтобы скрыть от командования информацию, полученную от гитлеровского офицера, которого сам же и поймал? А что я сам тогда делал на минном поле? Там, между прочим, мины взрывались… Держу пари, вы прекрасно всё понимаете, так какого же нужна эта глупая беседа?…
— Ну, хватит! — хлопнул оперативник ладонью по столу. — Вы заговариваетесь, Зорин! Попрошу не забывать, где вы находитесь!
— Виноват, — проворчал Зорин, — погорячился, простите.
— Вот так-то лучше. — Старший лейтенант госбезопасности откинулся на спинку стула и с нескрываемой насмешкой стал рассматривать злого сержанта. — А вы отчаянный малый, сержант. Отчаянный и полностью лишенный способности просчитывать последствия своих поступков.
— Я не интриган, — проворчал Зорин, — я солдат и сражаюсь за Родину.
— Забыли еще добавить: за Сталина. — Оперативник иезуитски улыбнулся.
— А это подразумевалось, — парировал Зорин. — Неразрывные понятия. Товарищ старший лейтенант, разрешите обратиться? Скажите, пожалуйста, как долго еще будет продолжаться наша беседа? Если хотите меня арестовать — давайте. Если нет — то у меня, извините, дела.
— До особого указания можете быть свободны. — Укладышев подтолкнул сержанту протокол допроса: — Прочтите и распишитесь. Отправляйтесь в часть и продолжайте выполнять свои служебные обязанности. Но не думайте, что ваше дело спустят на тормозах. Расследование продолжится, и я не уверен, что оно закончится положительным для вас образом. Успехов вам на ратном поприще, сержант.
Зорин козырнул, четко повернулся, вышел.
Мишка Вершинин сидел во дворе управления контрразведки, нервно комкал пилотку и таращился на две машины у детской песочницы. Джип повышенной проходимости ГАЗ-64 и его заокеанский близнец «Виллис», приобретенный по лизингу. Видимо, выискивал десять отличий. Чего их выискивать? Наши машины ни с чем не сравнятся. Мощнее, надежнее, а внешний вид и удобства — это дело буржуазное и на войне отнюдь не обязательное. Советская техника, как известно, — лучшая в мире.
— Господи, Лexa, тебя отпустили… — Пот облегчения хлынул с побелевшего лба товарища. — Меня мурыжили два часа. Какой-то лейтенант Шустрин… Десять раз заставил повторить одно и то же. Как мы оказались на этом окаянном поле между Бурмистрово и Корюжевкой… Я тебя не заложил, Лexa. Стоял на том, что маршрут отхода разведгруппы был передан капитану Калмакову заместителем начальника оперативной части майором Глахотным — и об этом было известно всем членам группы. Ты действовал геройски, и только благодаря тебе мы разнесли колонну и взяли в качестве «языков» двух рыл… А он давай меня терзать — какое, мол, имели право прикончить Вейссера? Полный кретин, он даже не задумался, как бы мы тащили этих горилл через линию фронта…
— Не бери в голову, Мишка, — бормотал Зорин, — обойдется. Нужно быстрее забыть об этом… Всё, поехали в часть. Помянем мужиков.
— Поехали. — Мишка с готовностью подскочил, подтянул спадающие штаны. — Кстати, Лexa, с минным полем какая-то полная хрень. Лейтенант Ильясов говорил — командир третьего взвода, мужик знающий, — что об этом минном поле всем давно известно. И если в штабе говорят, что об этом не знают, то они вредители и саботажники. Эти мины еще наши устанавливали в августе сорок первого, когда отступали на этом направлении. Хотели немцев сдержать, уж больно привлекательно в оборонительном плане это «бутылочное горлышко». Зарыли мины, окопались на опушке. А немцы возьми да обойди. Целый мотострелковый батальон погиб. А месяц назад наши сами на это поле напоролись. Был приказ занять господствующие высоты, пошли через поле, ну и… откатились, а там и приказ пришел — мол, тылы еще не подтянулись, с наступлением повременить. Так и торчим тут месяц. Полная хрень, говорю, Лexa. В штабе не могут быть все предатели. Но один или двое могут. О том, что майор Глахотный лично инструктировал Калмакова, штабисты могут и не знать. Калмаков на задании — готов поспорить, что к его отъезду из части Глахотный приложил старание…
Только помутнением можно объяснить дальнейшие действия Зорина. Всегда спокойный, уравновешенный, но сегодня просто бес в него вселился! Заправил гимнастерку, подтянул ремень, вернул пилотку на положенное по уставу место.
— Лexa, ты куда? — ахнул в спину Вершинин. — Не дури, Лexa! Это же трибунал!
Он вошел в здание штаба дивизии, находящееся в том же квартале, — на вид спокойный, деловой, козырнул спускающемуся со ступенек капитану. Раньше в этом здании была районная больница, теперь расположился штаб стрелковой дивизии. А в соседнем крыле — госпиталь для военных. На Зорина никто не обращал внимания — много тут таких ходило. Царила суета, и даже часовой на входе отвернулся, разбираясь с пропуском гражданского лица. Разведотдел с оперчастью располагались на первом этаже. Кабинет зама был третьим по счету. Он вошел и даже постучал.
— Вы куда? — привстал боец, стучащий пальцем по машинке.
— Мне назначено, — буркнул Зорин.
Майор сидел за столом и что-то писал, высунув язык от усердия. Неприятное лицо, скользкое, несимметричное, при первом же взгляде не вызывающее доверия. Поднял голову и… Зорин готов был поклясться, что в белесоватых глазах мелькнул испуг! Не знал он этого майора, так откуда же майор его знает?
— В чем дело? — Глахотный опомнился, нахмурил брови. — Какое вы имеете право, сержант…
— Товарищ сержант, — поправил Зорин. Страх в глазах начопера лишь добавил решимости. — Извиняюсь за вторжение, товарищ майор, не могли бы вы объяснить, каким образом известная вам разведгруппа оказалась на минном поле в квадрате «шестнадцать-десять»? План отхода составляли вы. О минном поле известно даже гражданским. Хотите знать мое мнение, товарищ майор? Либо вы полностью некомпетентный в своем деле работник, либо — и это значительно хуже первого —…
— Кто дал вам право, сержант!… — взревел майор и как-то ловко вывинтился из-за стола. Физиономия багровая, глаза трусливо бегали. — Ваше мнение здесь никому не интересно…
— Прошу прощения, товарищ майор, — вкрадчиво сказал Зорин, — но это исключительно ваше мнение, что мое мнение никому не интересно. Разрешите я продолжу?
— Молчать, сержант! Почему вы здесь? Вы должны быть в Особом отделе!
«Ах, вот как, — подумал Зорин. — И выйти на свободу из Особого отдела я уже не должен был».
Майор хлопнул себя по кобуре — пустая. Шагнул к сейфу.
— Вы понимаете, что творите, сержант?
— Признаться, с трудом, товарищ майор. — Остановиться он уже не мог, в организме все бурлило, дурная энергия рвалась наружу, сдерживающие центры не работали. — Товарищ майор, я думаю, органы разберутся, сознательно или по халатности вы отправили разведгруппу на минное поле…
Скрипнула дверца сейфа, майор обернулся, мелькнул пистолет. Зорин не собирался его бить — это уж совсем отягощать свою «вину». Но майор пристрелил бы его! Зорин знал, какое лицо у человека, когда он точно собирается стрелять. Ударил под дых — мастерски, со знанием дела. Пресса не было — рыхлый живот. Майор отлетел к окну, как футбольный мяч, согнулся, прохрипел:
— Сидоренко! Живо солдат из коменда…
Распахнулась дверь за спиной. Злобные вихри вертелись в голове. Майор не опускал пистолет, он не расстался с мыслью выстрелить. И Зорин ударил в полную силу — как учил когда-то KMC по боксу тренер Осипов Илья Евгеньевич. Отправил кулак точно в челюсть, а в голове кружились образы — смеялся Сашка Листвянский, ухмылялся добродушный Цыгайло, цинично острил угрюмый, но не злой Дорохов… Хрустнула челюсть, ослепительная боль из кулака перебралась в голову. И печальная мысль — хотел как лучше, да забыл, где живет. Майор Глахотный взбрыкнул ногами, перелетел через подоконник, повалив попутно горшок с геранью. Стекло разлетелось вдребезги, он вывалился наружу и упал, отчаянно визжа, в куст смородины. А народу во дворе собралось немало. Шум привлек внимание. Повернули головы мирно беседующие офицеры. Выбрался из мотора сломавшегося «газика» черный от сажи и копоти шофер. Насторожились солдаты, разгружающие из полуторки тюки с бельем. Повернулись медсестрички Валенька и Женечка. С последней у Зорина была стремительная связь на сеновале (времени мало, все заняты), а с Валенькой не было связи, поскольку Валечка охраняла свою целомудренность, как Минотавр лабиринт, имела мордочку, как у обезьянки, и сильно заикалась. За спиной уже топали. Подлетели два красноармейца, заломили руки. «Что же ты сделал, глупец?» — ужаснулся внутренний голос. Он не стал сопротивляться. Поступок правильный. Но на дальнейшую судьбу уже не повлиял.
