– Он знает о нас? – продолжил Альфред тоном, более соответствующим допросу.
– Нет, – соврала она. У неё язык не повернулся признаться.
– Он кто?
– Он? Это только так, чтобы тебя увидеть. Он не при чём.
Аделия вытерла рукой слёзы и произнесла без всякого надрыва:
– Я любила тебя каждую секунду, поэтому и не умерла.
Альфред молча поцеловал её в губы. Этот поцелуй вернул их друг другу. Оба ощутили то самое щемящее чувство единения, когда две половинки целого мгновенно стремятся совместиться.
– Я тоже, – прошептал он. Подозрения, мучившие его всю ночь, вопросы, на которые он хотел потребовать ответа, ревность, вспыхнувшая с первого взгляда, всё это захотелось отодвинуть как можно дальше. Дать возможность сердцу ощутить тот восторг, казавшийся давно похороненным, но мгновенно воскреснувший и не требующий доказательств. Поэтому, вместо того, чтобы спрашивать, Альфред принялся оправдываться:
– Я пытался разыскать тебя. Обращался в министерство. Мне подтвердили, что ты арестована, как враг народа. Я сразу понял, что из-за меня. Тогда ещё не было войны. Когда подписали договор, я даже написал в ваш НКВД, но никто не ответил… наверное, это еще больше навредило тебе.
– Не знаю. Мне в лагере об этот не сообщали.
– Да, всё из-за меня, нам нельзя было открывать наши отношения. Ты бы осталась в Липецке, сейчас я бы освободил тебя.
– О чём ты, Альфред? Прошло десять лет! Какой Липецк!
– Всё равно, мы поступили глупо. Я не подумал, а должен был понимать…
Прошлое казалось далёким, но для них оно было намного ближе, чем окружающая действительность. Он боялся задавать вопросы, а Аделия при всём желании не смогла бы выдавить из себя ни малейшего признания, способного оттолкнуть его от неё.
Редкие прохожие старались не смотреть в сторону обнявшейся парочки, слишком нелепо это выглядело среди бела дня. Они продолжали стоять, прижавшись друг к другу мокрыми щеками, стараясь отдалить минуту неизбежных объяснений.
Франц заметил их издалека. Невольно остановился в тени веток раскидистой липы. Когда он в холле случайно столкнулся с Альфредом, то понял, что выстроенная интрига близка к кульминации. Поначалу хотел оттянуть развязку и сослаться на недомогание жены, оставшейся в номере. Этот ход давал возможность прощупать противника. Выяснить, к какому развитию ситуации он готов. Остались ли в нём какие-то чувства к давно утраченной невесте. И каково сегодня его восприятие Аделии. Так Франц и собирался сделать. Но когда увидел обращенный к нему страдальчески-молящий взгляд Альфреда и услышал его прерывистое дыхание, скомкавшее вопрос: «Где ваша жена?», решил положиться на интуицию и безразлично ответил:
– Прогуливается в парке.
Сейчас, наблюдая из своего укрытия, с удовольствием отметил, что вроде интуиция не подвела. Достал из кармана припасённую для особых случаев сигару, раскурил и принялся терпеливо наблюдать.
Альфред первым нарушил молчание:
– Когда ты вышла замуж?
– Иначе сгнила бы в лагере, – пробормотала она, опустив всё, что скрывалось за этой фразой.
Альфред отстранил Аделию от себя, взял за руку и опустился вместе с ней на скамейку. Франц понял, что назревает серьезный разговор, и вышел из тени липы. Расслабленно-прогулочной походкой направился к ним. Отсалютовал поднятой вверх рукой с зажатой между пальцами сигарой.
– Рад, что наше знакомство продолжается. Жена так часто хандрит в последнее время…
Альфред смущенно встал:
– У неё на глазах были слёзы.
– О, да. Нервная система расшатана. Что делать, война. Мы специально приехали в Берлин, чтобы показать её медицинским светилам. Кстати, любезный фон Трабен, нет ли у вас среди знакомых авторитетного психиатра?
– Есть.
– В таком случае будем вам крайне признательны.
– Франц, к чему этот цирк?! – не выдержала Аделия.
Франц, не обращая на неё внимания, взял Альфреда под руку и отвел в сторону.
– К сожалению, жена не совсем здорова. Должно быть и сами заметили…
– О чём вы?
– Ей нужен покой. Всякие странные видения и навязчивые мысли терзают её… – Франц намеренно постарался напустить побольше тумана, чтобы его собственная роль в этой игре не казалась столь откровенно подставной.
Альфред, в свою очередь, переживал столь сильное эмоциональное возбуждение, что был не в силах начать распутывать клубок загадочных отношений между Аделией и мужем. Странность ситуации угнетала его, в случайность их встречи он уже не верил, к тому же поведение Франца настораживало. Мало на свете найдется мужей, готовых с распростёртыми объятиями лезть к человеку, очевидно неравнодушному к его жене: большая загадка скрывалась за всем этим. Для открытого прямого человека, каким был Альфред, существовал один способ разгадать её – сшибить всех лбами и посмотреть, что из этого получится. Но он отчаянно не хотел увидеть снова слезы на глазах Аделии. Поэтому предложил:
– Самое лучшее место для отдыха – мой дом. Приглашаю вас в гости, это недалеко – на Ванзее. Жду завтра вечером. Машину подадут к отелю. А сейчас вынужден уйти, у меня собрание в «Адлоне».
После чего повернулся к Аделии. Подтвердил:
– Я очень надеюсь… завтра в пять, – и, не отреагировав на рассыпавшегося в благодарности Франца, направился к выходу из парка.
Аделия и Франц молча дошли до самого озера. По нему беспечно скользили лодки с отдыхающими. Забытая картинка мирного времени. Дамы держали над головами зонтики. Мужчины налегали на вёсла. Тишину нарушали только редкие моторки и кряканье уток.
– Возьмём лодку? – предложил Франц.
Она лишь пожала плечами, все еще пребывая под впечатлением встречи с Альфредом, и удивлялась тому, что её язык не повернулся выложить всю правду сразу…
Уже в лодке, ухватившись руками за борта, она неожиданно сказала по-русски:
– Уезжай отсюда!
– Не понял… – весла, которыми легко грёб Франц, зависли в воздухе.
– Уезжай, исчезни, я сама разберусь… Мы разберемся.
Вёсла почти плашмя ударились о воду, обдав Аделию брызгами и намочив сигарету в её руке.
– Не дури, – строго предупредил Франц. Теперь, когда игра началась, он не собирался терпеть её истерики. – Будем действовать чётко по легенде. Без всяких отклонений.
– Посмотрим, как ты меня заставишь, – впервые за много дней улыбнулась Аделия.
Франца насторожила эта улыбка. Она больше напоминала безжалостный оскал хищника, готового вцепиться в горло. Губы женщины подрагивали, а кончик языка слегка зацепился за верхние зубы. Такая улыбка не могла принадлежать сломленной, вечно плачущей женщине. Она явно выдавала цепкую властную натуру. «Как, в сущности, мало я о ней знаю» – отметил про себя Франц.
– Что ты предлагаешь? – спросил он, продолжая грести в сторону поросшего деревьями берега.
Улыбка, словно приклеилась к лицу Аделии и не хотела с него исчезать.
– Соберёшь свой чемодан, сядешь в поезд, а дальше, как знаешь.
– Что дальше?
– Сообщишь в Центр, что меня на первом же свидании забрали в гестапо…
– Дальше?
– Я поеду к Альфреду одна.
– Дальше?
– А дальше тебя не касается!
– Ошибаешься. Не ты эту операцию задумала, не тебе её отменять. За нами стоит большое количество людей. Каждый наш шаг контролируется. Хочешь предать родину? Тогда я первый расстреляю тебя!
– Стреляй, – всё с той же улыбкой предложила она.
Франц бросил вёсла. Такого поворота событий он не ожидал. Чёртова улыбка выражала больше решительности, чем произнесённые слова. Глупо было сейчас взывать к совести агента Аделии Шранц. Говорить о долге перед народом, партией, страной! Неужели в неё снова вселилось любовное безумие? Франц всегда опасался эмоционально неуравновешенных натур. Слава богу, в разведке их практически не было. Поэтому следовало взять себя в руки и логически доказать Аделии, что она не имеет права поступать, как хочется её сердцу.
– Мне исчезать некуда. Тебя расколют за пять минут. Меня поймают. Удастся избежать гестапо, нарвусь на пулю от своих. Предателей нигде не ценят. Нужно было отказываться в Москве, а не здесь, и не сейчас.
– Меня бы расстреляли…
– А так за компанию расстреляют и меня. Спасибо за заботу. Пойми, Аделия, мы с тобой не охотники, а жертвы. Я, потому что заигрался в вольную жизнь, а ты заигралась в любовь. Поэтому мы вместе. У нас есть ничтожная возможность физически выжить, при этом принеся пользу своей стране, где каждый день погибают на фронте десятки тысяч человек.
– Мы им ничем не поможем… – на этот раз улыбка исчезла с её губ.
Даже после десяти лет, проведенных в Белморлаге, она оставалась советским человеком. Войну, как таковую, не видела. Лагерь был настолько удален от материка, что никакие внешние события не вторгались в его жалкое существование. Подвоз продуктов окончательно прекратился к зиме 1941 года. Выживали только благодаря поморам, которых отпускали на охоту. А с весны перешли на рыбу. Начальство на семгу, а заключенные на селедку и треску.
