– А я спокоен… – зло процедил боец. – Ранило вот…
Тут перевязывавший рану боец сделал неловкое движение, и Затонский, не сдержавшись, застонал, дернув рукой с зажигалкой.
– Тише ты, черт… – процедил он.
– Вот, едрена корень… Тоню ранило… – пробурчал Липатов, подходя вплотную к коряге.
– Товарищ командир… вот продырявило. Болит, чертова колода, пошевелить нет мочи. Искупаю кровушкой… Непросто грехи-то из организма наружу выползают. Накрепко приросли… Хе-хе… – процедив шутку сквозь зубы, Затонский попытался улыбнуться, и на миг страдальческое выражение сошло с его лица. Но только на секунду. Он снова сморщился.
Стискивая зубы, чтобы не застонать, боец скороговоркой рассказал, что его люди уже практически полностью заняли позиции вражеской минометной батареи. Остатки немцев спешно отошли в глубь леса, бросив раненых и несколько 100-миллиметровых «ишаков». С двух минометов фашисты успели снять прицелы и потом их взорвали. Два бросили прямо так, целехонькими.
– Только мы… дух задумали перевести… – выдохнул с усилием Затонский. – А тут из леса опять фашист ударил… Меня вот… в ногу вдарило… Тютин сюда оттащил…
Теперь из глубины леса, справа напирала новая волна фашистов. У них было несколько пулеметов, почти у всех – фаустпатроны.
– Что рана? – уже совсем другим, торопливо-суровым тоном спросил Андрей бойца, возившегося с ногой Затонского.
– Вроде навылет… Кровища льет… – произнес Тютин. – Шевелить ему больно. Или в мышцу, или в кость…
– Дай, перетяну ему ремнем… выше… – засуетился Липатов.
– Не надо… я уже сам, – отмахнулся Затонский, сгибая целую ногу в колене. – Мы еще на левом боку можем… Там, товарищ командир, на полянке, фашисты окопчики обустроили. Наши там держат… Капустин, другие ребята… Тютин вот тоже молодцом, проявил…
– Ладно, Тоня, держись… Не оставят тебя… – проговорил Аникин, перелезая через корягу.
Практически все внимание сокрытого темнотой и лесной чащей врага отвлек на себя заработавший на левом фланге пулемет. Благодаря этому группе, впереди которой бежал Аникин, удалось преодолеть тот десяток метров по открытой, простреливаемой насквозь поляне, который отделял край лесной чащи от залегших возле вражеских минометов штрафников.
Андрей, скорее наитием ощутив стремительно опускающийся на него сверху плотный занавес вражеских пуль, на ходу нырнул на землю. Лицо его уткнулось в сырую мягкость молодой травы и сосновых иголок. Этот холодный от росы, пахнущий сырой влагой ковер смягчил удар при падении. На локтях, быстро-быстро отталкиваясь подошвами сапог, Андрей прополз еще несколько метров и чуть не уперся лбом в сапоги лежащего впереди бойца. Он лежал в земляной выемке, по кругу опоясывавшей треногу миномета. Винтовка в его руках то и дело ухала, ударяясь прикладом в щуплое плечо.
– Не пали без толку! – с ходу крикнул ему почти в ухо Аникин.
– Вельми балиц, таварищ камандзир… – чуть не плача, отозвался солдат. Это был тщедушный белобрысый паренек из пополнения, прибывшего сразу после штурма Зеелова.
– Ранен?! – крикнул Аникин, оглядываясь.
– Плячо… – жалобно проверещал парнишка. – Винтоука напаковала…
– Черт… – выругался Аникин. – Не стреляй, говорю… Есть патроны?
Боец непонимающе, с испугом смотрел на него.
– Патроны, говорю, остались?! – срываясь, в самое лицо закричал Аникин.
Глаза паренька стали еще шире, и он часто-часто замотал головой.
– Няма… тольки тры засталося…
– Как тебя звать?!
– Климович… падыспытны баец…
– Экономь, Климович! Патроны, говорю, береги! Стреляй, когда наверняка… – кричал ему в широко раскрытые глаза Аникин.
Не дожидаясь реакции «падыспытного», Аникин махнул рукой и, ругаясь про себя, осмотрелся. Обещанных Затонским окопов тут не оказалось. Были неглубоко обкопанные площадки-ячейки для минометов, в которые теперь вжимались штрафники.
В нескольких шагах левее короткими очередями стрелял Капустин. Огонь, то и дело вырывавшийся из ППШ, освещал его лицо с заломленной на затылок шапкой-ушанкой. Вся правая сторона леса полнилась грохотом стрельбы, озаряясь пунктирами трассеров, вспышками срабатывавших фаустпатронов, разрывов брошенных штрафниками гранат.
Стрельба врага становилась все плотнее и прицельнее, растекаясь вдоль поляны в левую сторону. Немцы, уже выбитые отсюда и теперь напоровшиеся здесь на сопротивление штрафников, видимо, пытались обойти поляну. Там эта волна, как на волнорез, накатывала на пулемет, цепко державшийся левого фланга.
Воздух между деревьев едва посветлел, очертив черные тени, замелькавшие в прогалинах стволов. Немцы шли прямо на них. Значит, кто-то или что-то выдавливало их с правого фланга. Справа громыхнуло, потом стремительно нарастающий треск ломавшихся стволов сменился взрывом. Неясное пятно огня обозначилось где-то в чаще. Тут же последовал еще один выстрел и взрыв. Артиллерия или танковое орудие. Неужели немцы бросили подкрепление. Если сюда придут вражеские танки, взводу придется невесело…
– Взвод! Ого-онь! – протяжно крикнул Андрей, почти сразу припадая к своему ППШ.
Поляна ощетинилась прицельным огнем. Выстрелив последний патрон из своей трехлинейки, бойцы поднимались с заблаговременно примкнутым штыком, с ходу насаживая на острие набегавшего врага. Пошли в ход гранаты, ножи, приклады, саперные лопатки. Основные силы выскочивших из чащи немцев перехватили перехлестнувшие с флангов очереди автоматов и пулемета.
Штрафники поднялись в полный рост, чтобы в очередной раз сойтись в рукопашной. Чуть впереди Аникина прикладом на фашиста замахнулся Жижевич. Немец вскинул на него свой «шмайсер», но очередь, выпущенная Капустиным, вошла в него раньше. Ноги немца подкосились, и Жижа, не давая ему упасть или выстрелить, с разбегу опустил окованное ложе винтовки немцу на лоб, а потом с силой ударил еще раз.
По левую руку бежал вперед Климович. Ствол винтовки прыгал вверх-вниз, выстреливая последние патроны.
Немцы неслись так, словно за ними по пятам двигался, сметая все на своем пути, грохочущий селевой поток. Неясный, перекрывавший стрельбу шум усилился, и вдруг на поляну выскочил танк. Будто ужасающее лесное чудовище, он взревел двигателями, по диагонали пересек открытое пространство и снова, как ночной призрак, исчез в чаще.
Почти по пятам, как преследовавшие ночного зверя охотники, на поляне возникли бойцы второго взвода. Предупредительные, истошные крики о том, что здесь свои, «шурики», сменились радостными возгласами, которые смешивались с шумной возней затихающей рукопашной, выстрелами, добивавшими врагов, стонами раненых и умиравших.
Аникин почти лоб в лоб столкнулся с замом второго взвода Василюком, который задыхающимся от хронического кашля курильщика голосом прохрипел, что они приданы для прорыва взводу самоходных артиллерийских установок и на броне форсированным марше двигаются к озеру, которое находится за лесом.
Аникин так и не успел спросить его, почему, если штрафники идут вместе с «самоходками», он видел на поляне «тридцатьчетверку». Василюк, перехватив висевший на плече ППШ в руки, бегом помчался прочь, туда, где в светлеющей чаще леса рокотали двигатели машин.
Андрей только успел обойти отбитые взводом позиции, как его отыскал штабной писарь Нетреба. Взводных срочно вызывали в штаб роты. Начальство и обозные повозки расположились на опушке, значительно правее того места, где в лес вошли аникинцы. К штабу Андрея вывела лесная дорога, уставленная «СУ-76». Двигатели самоходок работали, наполняя лесную чащу гулом, вливавшим силы и бодрость. Моторы не глушат, значит, собираются без промедления двигаться дальше.
Под этот грозный гул Андрей прокручивал в голове хаотично прыгавшие мысли, стараясь привести их в порядок. Ничего не забыл? Липатову поручил разобраться с трофейным вооружением. У фашистских минометчиков оказался приличный запас фа-устпатронов и гранат. У Шевердяева в отделении трое убитых, четверо раненых. У Затонского двое убитых. Вместо Тони назначил Капустина. Справится, должен справиться… Тоню жалко. А Тютин показал себя молодцом. Не то что этот Хрумченко. Гаду – и смерть соответственная… Оба они, кажется, были из Тониного отделения… По поводу убитых и раненых распорядился. Санинструктора хорошо бы увидеть… По поводу сухого пайка… Да, Латаный просил узнать о боеприпасах для своего ПТРа. И пулеметчик…
В штабе царили суматоха и оживление. Тон задавали «самоходчики» и командир взвода «тридцатьчетверок» – высокий худощавый старший лейтенант в черном комбинезоне и танкистском шлеме. Оттого что лицо его было покрыто копотью и весь он был в черном, танкист казался еще выше и худее, как обугленная ветка. Ротный с ходу, едва выслушав доклад Аникина, поставил ему боевую задачу. В составе боевой группы, с танковым взводом, пройти лес и принять участие в прорыве внешнего оборонительного обвода.
