На карте были все окрестности Новотроицкого, Ясного, Березового, Еленовки и добрая половина Докучаевска. Карту нам прислал волонтер Серега, мы склеили ее недавно, и она была подробнее, чем карта в штабе батальона, не говоря уже о штабе бригады. На карте не было ни единого обозначения наших позиций, зато цветными карандашами расписаны все известные нам сепарские точки. Прошлой ночью Мастер, очевидно, на радостях от того, что командир слез с наших голов и укатил на Большую Землю, нарисовал на карте жирные красные стрелки, с трех сторон бьющие в Докучаевск. Карандаши, попавшие на ВОП теми же путями, что и телевизор, то есть военно-неисповедимыми, были рассыпаны по столу, а один уже был погрызен. Надеюсь — щенком, хотя подозрения падали и на Ярика.
Я застегнул куртку утепленной синтепоном горки, воткнул свежепочищенный «пээм» в кобуру и с сомнением подумал об АКСе, лежащем в кунге. Идти в кунг лишний раз не хотелось, бо в кунге лежала зеленая папка, а в этой проклятой папке — «Книга вечірньої перевірки», которую нужно заполнить за пять… не, уже за шесть дней. Папка укоризненно пялилась на меня, но начать заполнение было выше моих сил.
Одеяло взметнулось, и из блиндажа показалась заспанная белобрысая голова Ярика. Ярик был из пятой волны, Ярик был высок, строен, молод и горяч, и Ярик всегда хотел есть.
— Арикус, друг мой. Сепар тебя не нашел, а я нашел, — обрадовался я.
— Угу, — Ярик почти уткнулся в меня, моргнул, обошел впритирку и начал рыться на столе. Еду искал, к гадалке не ходи. — А че шукав?
— Спросить хотел. Ты вот сегодня, шестого января, чего на вечер хочешь?
— Хочу домой, — быстро ответил Ярик и взял в руки красный карандаш. — Їсти хочу. Гарячу воду. І трахатись. І машину нормальну, а нє «жигуль».
— О. Так нет ничего проще. Ща мы тебе все прям здесь организуем. На месте, так сказать.
— Нє надо мені нічо організовувать, — покосился на меня Ярик и с вожделением посмотрел на карандаш.
— Надо-надо. От смотри. ВОП тебе — як дом родной. Кишкоблудить будем вечером, стол тре организувать. Потрахаться ты можешь с выставлением прицела на АГСе. А если достанешь ТХП — еще и с множественными оргазмами. Машину выбирай любую. Хошь стотридцатьпервый ЗиЛ? Такой маленький — а уже на ЗиЛе?
— Не хочу, — Ярик на всякий случай отодвинулся.
Из блиндажа вынырнул Мастер в броне и с АКСом, оглядел нас и привалился к деревянной стойке. Стойка жалобно пискнула, точь-в-точь как рация и щенок.
— Не хочешь — не надо! Урал! Вот это сила! Мощща! Феномен советского автомобилестроения! Но и это еще не все!
— А шо?
— Горячая вода, солнце мое закарпатское. Много, много воды! Короче. Слухай приказ по гарнизону. Организовать баню и помыть особовий склад во всех труднодоступных местах. «Кирпича» тоже помыть, хотя он будет сопротивляться.
— Мляааа… — протянул Ярик.
— Привлечь все доступные ресурсы. При решении этой задачи разрешаю открывать огонь на поражение. Шо там у нас в бане?
— Води малувато.
— Найди. Роди. Накачай. Сопри где-нибудь. Возьми бус, возьми бочку, съезди к «четырнадцатой», у них в колонке вода есть. Разй@буйся, короче.
— Я думав в магазіна з’їздить…
— В магазин поеду я, Ляшко и хто-то еще. Ты отвечаешь за помывку.
— Паштєта візьми. Хліба. Ковбаси чотири… нє, шість палок, тока нормальной…
— Воу-воу, ваенный, палегше! — я выставил руки. — Список в мессенджер мне скинь.
— И не жри мои карандаши, — добавил Мастер.
— Нахєр мені нужни твої карандаші?! — вскинулся Ярик, но карандаш не положил. — А ви куди?
— На позицию пройдемся. По рации поговорим.
— З ким?
— З начальником генерального штаба, мля. Звонит, звонит, все спрашивает: «Как вы там, вторая рота моя ненаглядная? Все ли у вас хорошо? Як служба? Як тяготы и лишения? Сепары не обижают? Ярик баню натопил?»
— Мляааа, — опять протянул Ярик и отвернулся к столу.
— Ты готов? А броня? — Мастер накинул ремень автомата на плечо и полез за перчатками. Автомат тут же начал сползать.
— Блин. Ща в кунге возьмем. Пошли.
Я первым вышел из КСП. Ветер тут же уколол шею и попытался выдуть остатки тепла из рукавов. Мастер вывалился следом.
— Валите-валите! — невнятно донеслось с КСП.
— Ярик, серьезно, едь по воду к четырнадцатой бригаде на Березовое! — крикнул Мастер. — И мля, перестань жрать мои карандаши!
— Це не я! — послышалось в спину, и следом раздался легкий стук карандаша, упавшего на затянутый липкой клеенкой стол…
На глазах дождь превращался в снег. Ботинки с легким хлюпаньем перемешивали тропинку, натоптанную копытами мобилизированных всех волн, распадок между двумя блиндажами тянулся голыми кустами, дергал за рукава, пытался зацепиться за капюшон, нависал ломаными линиями деревьев, неизвестно каким капризом природы сумевших вырасти в скудной почве отвала. Если пройти метров тридцать, взобраться вверх, не поскользнувшись на огромных, облепленных грязью глыбах, потом плюнуть на попытки остаться чистым и прошкрябаться по узкой траншее — выйдешь аккурат к «левому» спостережнику, где под накрытой масксетью деревянной конструкцией стоит «дашка».
«Дашка» была нацелена точно на позиции «четырнадцатой», куда я отправлял Ярика за водой… по воду, и где их ВОП играл роль то ли блокпоста, то ли точки ссылки неугодных. На голом перекрестке, со стороны Докучаевска перекопанном траншеей, без деревьев, отвалов, терриконов, вообще без какого-либо прикрытия жил десяток военных. Рядом с их позицией на восток протянулся дачный поселок в одну улицу. На том конце поселка уже были сепары.
— Смотри, — пробормотал Мастер, обошел «дашку» справа и полез на бруствер. — Мы, конечно, лихие парни и все такое, и на Березовое ехать надо… тока вот какая херня: сегодня все будут бухие.
— Мы? Схерали?
— Святий вечір сегодня. Потемнеет — по обе стороны фронта начнут «вживать».
— Ииии? Думаешь, сепары решат в атаку сходить? — Я залез на бруствер вслед за Толиком, и мы тут же закурили. — Та ну. Бред.
— Не. То есть — да, бред насчет атаки, а не бред — бо сегодня отличный, прям отличнейший вечер для прогулок.
— Толик, я тебя обожаю за твои иносказания, но давай мне как военному объясни, а?
— Если бы я хотел сходить поиметь сепарам мозги и пошшупать за теплое вымя их позиции — я бы шел сегодня.
— Хммммм… Думаешь?
— Уверен.
— Дай подумать.
— Ну подумай, подумай. Мыслитель, мля. — Толик сплюнул и уставился на горизонт.
Вид был великолепен. Пологие холмы резко прерывались отвалами «породы», незасеянные поля, покрытые грязным снегом, отсюда виделись пусть не белоснежными, но такими… спокойными, что ли. В безлюдном поселке дымило несколько труб. Серая мгла, заменившая у нас небо, по-прежнему плевалась снегом, тусклый ряд цветных машин тянулся перед нами слева направо. Люди выходили из автомобилей, отходили на обочину, разминали ноги, возвращались обратно и грелись, очередь медленно двигалась. Так будет до пяти вечера, а потом КПВВ закроется. Прервется ли поток? Да. Перестанут ли ездить машины? О нет. Существует ли ночной трафик на КПВВ, видимый и невидимый одновременно? Конечно.
Контрабанда. Контрабас, балобасы, товар. Ночные бусики без огней, объезды по грунтовкам, опасность подорваться на ТМке или ОЗМке, курятина, масло, колбаса… И сейчас из-за шлагбаума КПВВ, со стороны Волновахи, каждые несколько минут вырывались «Газель» или «Форд-Транзит» с просевшими от груза рессорами и, потихоньку набирая скорость, натужно ревя стареньким двигателем, чухали в сторону Донецка. Святий вечір, мля. Курица, масло, сыр, мясо… да все, что можно продать в два раза дороже. Ночью они тоже будут пытаться проехать, куда ж без этого. Прямо сейчас старый «Спринтер» выехал под шлагбаумом и, приминая колесами свежую сыпь снега, остановился на обочине. Водила выскочил и побежал за машину отлить. Бусик настолько просел, что напоминал мечту стрит-рейсера уездного масштаба.
