Зазвонил телефон. Я махнул Феде, уже шагнувшему в непривычно ярко освещенный зал, и остановился на крыльце. Взял трубку и услышал жизнерадостный голос Прапора.
— Прапорщик Прапор стрільбу закончив. Расход бека — п’ятдесят відсотків.
— Пятьдесят процентов от чего?
— От боезапаса.
— Хм. От как ты, мне интересно, посчитал пятьдесят процентов от пятнадцати выстрелов?
— Як-як? Молча.
— Мощща. Результат?
— Нема результата. Первые два мы скосили, ветер не учли. Потом вроде туда ложили.
— Ну?
— Ну як закончили, он потом ще раз стрельнул. Типа мы — косоглазые идиоты.
— Ну оно по факту так и есть.
— Ну да. Бэху отогнали, сидим, курим.
— Ну норм. Славян в рацию не звонил?
— Не.
— Нашим я доложу сейчас, но, блин, докладывать стыдно, Коля. Нема результата.
— Я его прибью. Завтра.
— Ну побачим. Давай.
— Плюс. …А, погоди! — голос Прапора прерывался, на фоне слышалось бурчание движка «бэхи». Вдруг отчаянно захотелось обратно на ВОП.
— Шо?
— Сигарет купи. «Ротманс Дэми». И Казачку тоже.
— Дааа, Прапор, на «Винстон» ты не наслужил.
— В смысле?
— Забудь. Возьму.
— Плюс.
В АТБ было откровенно жарко, я расстегнул куртку и воротник флиски. Яркие полки, холодильники, ряды, ряды… как будто в другой мир попал. Перед молочкой стоял Федя с тележкой и молча смотрел на молоко. В тележке стоял АКМ.
Я обошел его и начал сгребать в тележку продукты по списку. Мда, одной тележки не хватит, почти двадцать человек бажают праздника. В соседнем ряду невысокий мужик в пикселе мучительно выбирал паштет. Почему военные так любят паштет? Гастрономическая загадка, которая никогда не будет разгадана. Мужик покосился на меня недовольно и отвернулся. Я подошел и набрал банок восемь разных паштетов. Загадка, да…
… Машина ВСПшников стояла на «нациковском» блокпосту. Было уже около девяти, темные ветки качались под порывами ветра, но дождь закончился. Дворники перестали скрести лобовуху, Федя жевал какую-то плюшку и зыркал в темноту, было неуютно, как бывает неуютно в незнакомом месте ночью. Я подкатил к шлагбауму и помигал фарами. Неясная фигура отделилась от тени КП и поспешила к нам.
— Дяка, мужики, — нацгвардеец схватил блок «Винстона» и тут же начал распечатывать. — А нам тут комендатура мозг выносит.
— Че хочет? — я передал хлопцу кулек с пятью какими-то булочками. — Тримай, мучное полезно.
— Ооо, благодарочка. Та хер его знает, машины военные останавливают. Ехали бы вы, пока они не раздуплились, у вас на машине ж ни камуфляжа, ни знаков, а номера ща не видно.
— Ну тады погнали. Давай.
— Давай.
Я тронулся, вырулил на ровную дорогу. Сзади вдруг истошно замигали фары, и «пятерка» засигналила.
— Мля. ВСПшники ща придолбутся, — сказал я Феде.
— И шо?
— И ничо. Зброю до бою, и поехали.
Федя сунул остаток булочки в рот, что-то пробубнел, поднял АКМС и с сомнением его оглядел. Передернул звонко лязгнувший затвор, щелкнул предохранителем и положил автомат на колени, стволом точно мне в живот. Я остро почувствовал отсутствие броника. «Скорпион» натужно проглотил еду, вздохнул, сложил приклад и повернулся назад. Зашарил руками по полу, поднял «ГПшку», зачем-то подул в ствол и завозился, вытаскивая ВОГ из подсумка.
— Федяяяя… — протянул я.
— Шо.
— Я пошутил.
— Когда?
— Не гони, положи подствол на место. Мы ж не будем стреляться со своими.
— Ладно, — Федя не стал заряжать подствольник, но аккуратно опустил его на пол, туда, где раньше стоял автомат. Я еще раз покосился на ствол АКМСа, снова промолчал. Сзади мигал фарами «жигуль». Я прибавил, и машину опять затрясло.
«Лендик» только с виду неповоротливый да разгоняется медленно. Раскочегарь эти две тонны — и неуклюжая машина летит как ласточка. «Жигуль» с тремя или четырьмя ВСПшниками внутри явно не тянул в этом темпе, но я не выжимал все, улететь с мокрой трассы не хотелось. Да и не оторваться — куда с трассы денусь? Или свернуть в Бугасе и потеряться в частной застройке? Та ну нафиг, еще ночью фигней страдать.
Федя ткнул пальцем в магнитолу, и из единственной рабочей колонки запела Светлана Тарабарова. О, моя флешка стоит, норм. Вот чего они привязались? Делать нечего?
— Чего они привязались? — Федя опять оглянулся.
— Доколупаться хотят.
— Зачем?
— Фиг його зна. Може, им за это орден положен. Медаль на крайняк.
— Как ота, шо давали недавно? «За оборону Волновахи»?
— За оборону Барселоны, мля. Пацаны говорили — из всех, кого награждал горсовет, тупо половина ВСПшников. Воины ислама, мля.
— Ну да. Останавливаться будешь?
— Не буду. Еб@ла жаба гадюку. Нехай гоняются, если делать нехер.
— Не гони тока.
— Не гоню.
Мы ехали в молчании, Тарабарову сменили AC/DC, потом Тартак. Заправка промелькнула слева и осталась позади, фары выхватывали блестевшую поверхность, «жига» не отставала, перестав мигать и сигналить, просто висела сзади. Я притормозил, перевалился через бордюр разделителя и вывернул на встречку. ВСПшники так лихо сделать не могли, не позволял просвет просевшей машины, и поехали дальше по правой стороне шоссе. Впереди показалось КПВВ. Мы всегда заезжали по встречке, всегда мигали фарами, а вот «жигуль» приближался к контрольному пункту въезда-выезда по той стороне дороги, где обычно ехали гражданские проезжающие. На КПВВ закачался фонарь, описывая широкие круги, и я снова помигал фарами. Всё как всегда.
Я заранее приоткрыл дверку и высунул голову. Погранец, тот же, что провожал нас полтора часа назад, махнул рукой, потом вдруг шагнул к нам.
— Кто це с вами? — он кивнул на жигуль, останавливающийся с той стороны дороги.
— Фиг його зна. Привязались на Вахе, так за нами и тулили, — я пожал плечами. — Мы погнали?
— Бля… А ну, стоять! Стоять, бля! Не вылазить! — заорал вдруг погранец «жигулю», сдернул автомат с плеча и рванул вокруг машины.
«Жигули» остановились, одновременно распахнулись все четыре дверцы. Пограничник, стоявший напротив их, отступил на шаг назад и тут же склонил голову к рации. Послышался топот, на фанерном домике вдруг зажегся фонарь и ударил прямо в «пятерку». Мда, поторопились господа ВСПшники вылезать, не поняли, что в темноте их не опознали толком.
Я мягко тронул машину, мы покатились по КПВВ. Сзади кто-то орал, ему отвечали, зажигались огни, хлопали двери. Кипиш знатный, Федя заулыбался. Повезло. Треба будет пару дней в Ваху не показываться на этой машине, шоб они успокоились.
Перед нами, прямо поперек дороги, слева направо протянулись красивенные линии трассеров. Еще раз. Еще. Потом засверкали огоньки вспышек. Я оттормозился и выключил фары, потом заглушил машину. Сразу стало слышно стрельбу, даже с расстояния в несколько сотен метров. Била «дашка», и вот это, кажись, «покемон». Стихло — и тут же закашлял АГС. Шуршания ВОГов слышно не было, но вспышки через десяток секунд на склоне «серого» террикона, неожиданно тусклые, лениво разбивающие мглу, смотрелись… хорошо смотрелись. В ответ не стреляли — ну, или мы не видели вспышек. Федя приоткрыл дверку и нажал кнопку на коллиматоре. Война? По какому случаю война?
Я достал телефон, потом сунул обратно, и вытащил из кармашка на двери «баофенг». Интересно, аккум на нем еще живой?
— Кабак Мартину, Кабак Мартину, прием.
— Думаешь — они слышат? — засомневался Федя.
— Надеюсь. В любом случае пока тут постоим, — я снова поднял рацию. — Кабак Мартину, прием.
— … ртин, я Гендель, на приеме, — зашипела рация.
О, дежурный наряд отозвался.
— Гендель, я Мартин, давай по пятьдесят.
— Принял, наливаю.
«По пятьдесят» обозначало связь по секретной военной связи, то есть — просто позвонить на мобильный. Телефон зажужжал, на экране высветилось «Мастер 41», Федя зачем-то вышел из машины и отошел назад.
— Мастер, шо у вас?
— Та задолбали. Шарятся, як у себя дома.
— И шо?
