— Не в падлу…
— Я заберу. Потом выложу в ящик. Автык в кунге?
— Ага.
— Ключи от «лэнда» взял?
— Взял. Тока от «командирского» ящика ключ провтыкался. Надо туда ноут положить.
— У меня ключ. Ты готов?
— Та готов. Де «Танцор»?
— Играет с Галой в прятки.
— И как?
— Щен ведет три-один.
— Время?
— Через минут десять. Чтоб к самому поезду приехать и на вокзале не втыкать.
— Короче, давай не так. Давай…
Резко зашипел мой баофенг, потом раздалось бормотание. Радейка лежала в слишком глубоком набедренном кармане, я наклонился, сдернул перчатку и полез за рацией, неудобно согнувшись. Потянул ее за антенну и покачнулся. Понтовый ботинок, абсолютно не приспособленный к реальности мокрого Донбасса образца зимы пятнадцатого-шестнадцатого, с какой-то легкостью поехал по броне. Я завалился назад, влажный воздух зашипел, стукнуло что-то сзади, голова закружилась, и я со всего маху шлепнулся на задницу. Рация, кувыркаясь, улетела в грязь.
— …. …. …., ….. в …. твою … — зашипел я и завозился, пытаясь подняться. Уууу, мля, как больно, самым копчиком приложился, еще и рукой ударился, запястье снова заболело. Та ну твою же ж мать! Тока чистую форму надел!
Теперь засмеялся ротный. Заскрипела обитая баннерами дверь, с КСП выскочил Мастер и поспешил к нам, отмахивая рукой с зажатой в кулаке такой же, как у меня, рацией. Ротный резко замолчал, уставясь на возвышавшуюся за мной баню. Я возился, пытаясь «собрать раму».
— Шо делаем? — крикнул Мастер. — Машин на дороге полно, в три ряда стоят!
— Ты о чем? — просипел я, наконец-то поднимаясь.
— Прыгай! — рявкнул ротный. С КСП вылетели Прапор и Ваханыч, почему-то в брониках и со зброей, за ними вывалился маленький Козачок, таща Яриков ПКМ.
— Нахера? — спросил я, но тут же присел и тяжело спрыгнул, опершись ладонью о холодный борт. Это война все-таки, сначала делай, потом спрашивай. Чавкнула грязь, принимая в себя прекрасную чистую лову.
— Мастер, ты старший, ты работай, — обернулся к Толику ротный, проигнорировав меня.
— Хорошо. А можно?..
— Х@йожно! — рявкнул Вася. — В бою командир рішення приймає о-со-бис-то! Командир сейчас ты, я и Мартин уже, считай, уехали!
— Поняв-прийняв. Козачок, бросай пулик и заводи! Ваханыч, отгони «лэнд»! Прапор, ты на пушке!
«Бэха», рыкнув, прыгнула, чуть не задев забуксовавший задом лендровер, и пошла по полю вперед, в район правого СП. Мастер бубнил числа в радейку, на правом спостережнике бахнул выстрел из СВД, потом еще один.
— Вроде выпасли! — возбужденно крикнул Мастер. — Ща мы в другое место повтыкаем, шоб его не спугнуть, а потом из «бэхи» нагребем! Все, я пошел!
— Броник, мля! — крикнул в спину Толика Николаич. Мастер не прореагировал.
— Шо за война, Вася? — я тщетно пытался оттереть залепленную грязью рацию.
— Шо-шо… Снайпер.
— Отот, наш? С террикона?
— Наш, наш.
— Так он же косорукий ебл@н.
— Сука! — вдруг с силой выдохнул ротный и потащил пачку Мальборо из-за пазухи. Открыл пачку, выловил последнюю сигарету, махнул рукой в сторону бани. — Пристрелялся твой ебл@н. По дебилу, который на бэхе торчит, как памятник. Самому себе.
Я оглянулся. В ровном борту бани виднелась маленькая темная дырочка.
Руки начали подрагивать, запоздавший адреналин хлынул в кровь, смешиваясь с диким желанием курить, коньяку и «засыпать террикон из АГСа». На все деньги, четыре ящика вывалить по уроду.
Грязная рация пискнула, и тут же звонко бахнул первый выстрел из «бэхи».
Мы выехали с ВОПа уже по темноте, белый «лендровер» покачался на размокшей грунтовке, вывернул на отсыпку, слегка оттормозил перед трассой, двести метров — и мы перед КПВВ. Нашу машину знали, погранец поднял руку, мы вильнули на «дорогу для военных» — крайний правый ряд, отделенный от проезда бетонными блоками. Помахали руками погранцам, топчущимся возле вагончика, на выезде Вася «кинул зигу», я воткнул вместо второй четвертую, коробка затрещала, и в конце концов машина вырвалась на мост. Федя, едва вместившийся на заднее сиденье, качнулся, чуть не налетел подбородком на стоящий между колен стволом вверх АКМС и тихонько заматерился.
Мост был заминирован. Длинная эстакада, по которой мы поднимались к обложенной мешками заправке «Параллель», снизу была нашпигована зелеными ящиками, и я почему-то каждый раз думал об этом. Думал, но не волновался — все-таки толика фатализма, в котором я упрекал Мастера, пребывала во всех нас, окутывая внутренности теплым одеялом «забей, все равно от судьбы не убежишь».
Заправка промелькнула справа, машин не было — они были здесь днем, из Донецка, заправляя полные баки и канистры. Стекла светились в темноте, порванные мешки сыпали песком на асфальт. Постапокалипсис чертов. Смесь мирного существования и какой-то безнадежной гибели. Или наоборот — надежды выжить и вернуться к нормальной, обычной, такой скучной «тогда» и такой желаемой «сейчас» жизни.
Деревья мелькали вдоль трассы, ветер свистел в щелях машины. На скорости около ста «лендик» начало ощутимо трясти. Руль дрожал, я пожалел, что не надел перчатки.
— Вася, шо это?
— Де?
— Машину трясет.
— Сильно?
— А ты не чувствуешь? Совсем мозгами в отпуске?
— Это грязь, — сказал сзади Прапор.
— Да. Это грязь на колесах. То есть, на дисках. Федя, как он там?
— Нормально вроде.
— Проверь. И сложи приклад у своей грохоталки, а то ща зубы повылетают. У нас же Мартин — прям мастер плавной езды.
— Проверяю.
Федя, и так огромный по жизни, а тут еще и в бронике с набитыми подсумками, отставил автомат к двери и приоткрыл коробку. Из коробки не доносились ни звука — щенок, изловленный Галой за пару минут до отъезда, перестал возмущаться и заснул. В уголке картонной коробки стояло две банки тушенки. Я сбросил до восьмидесяти, и машина успокоилась, пошла ровно, наматывая на мокрые шины дорогу до Волновахи.
— Николаич, покормить малого не забудь в поезде.
— Не забуду.
— Я прям представляю, — я заулыбался. — Как ты садишься в купе…
— В СВ, — поправил Вася.
— Хуерасссе, СВ катаемся, товарищ лейтенант?
— Так не было билетов.
— Ну конечно. Скока обошлось?
— Шестьсот.
— Нормаааас… Так вот. Садишься ты в СВ за шестьсот гривен. Свет, розетки, телевизор, все дела. Чистое белье…
— Чистое белье… — застонал Федя.
— … проводница чай приносит. Просто так. И для этого не надо орать «Мартиииин, ты все равно на кухне! Чаю можешь замутиииить?» Титан горячий. Отопление. Вафли «Артек».
— Вафлииии!.. — сокрушался сзади Федя.
— … и вот ты такой открываешь коробку… вытаскиваешь банку «Наш горщик»… Переворачиваешь ее… И по чистенькому вагону разносится непередаваемый запах военной говнотушенки…
— Это капец.
— Да, друг мой. Это он.
— Сцуко, ты так вкусно рассказываешь…
— Та перестань.
— Так, военный, не гони. Давай через автовокзал.
— Да ты шутишь!
— Вот вообще ни капли.
— Слушай, давай лучше в АТБ. Колбасы там какой-то… Хлеб. Йогурт, в конце концов.
— Шаурма, Мартин. Ша-ур-ма.
— Блин…
— Шаурма… — пропел Федя и закрыл ящик.
На обочине притулился военный ЗиЛ, из-под открытого капота шел пар. Я тормознул, но стоявшие возле кабины двое вояк замахали руками. О, норм, машина у мужиков закипела. Бывает. Под ноги сполз брезентовый подсумок на пять ВОГов, я наклонился, вытащил его за ремешок и не глядя кинул назад.
— Чуть глаз не выбил, — равнодушно сказал Федя.
— Не сцы, он не взведется.
— Я не сцу, кидайся аккуратнее.
— Кстати, — ротный обернулся к Феде. Вдали показался блокпост «нациков». — Там сзади «гепеха» лежала, на отдельном прикладе.
— Де? Не видел.
— Ты, кажись, на ней сидишь.
Федя завозился, пытаясь повернуться на тесном сиденье, и снова чуть не заехал себе в зубы «клювом» АКМСа. На свет Божий показался ГП-25, установленный на конструкцию из сваренных черных металлических трубок. Мы как-то, после попытки осенью заблудиться и заехать на сепарский блокпост, завели его в машине, и он так и катался, как и неколько набитых магазинов-«сорокпяток».
